Примерно полвека назад ученые проводили многочисленные опыты по обучению человекообразных обезьян человеческой речи. Точнее говоря, языку глухонемых, поскольку анатомия гортани не позволяет приматам воспроизводить нашу речь акустически. Обезьяны и люди вели между собой диалоги на языке жестов. Так вот, слово «грязь», которому обучили обезьян, те быстро распространили и на выделения организма. И больше того — начали использовать это слово как ругательство! Будучи чем-то недовольными или разгневанными, обезьяны обзывали друг друга или экспериментаторов грязью и плохим туалетом. Даже тех существ, например птиц, которых обезьяны презирали и считали низшими, они иногда называли грязными.
Не так уж далеко мы от них ушли, не кажется вам?..
А понимание смерти? Есть ли оно у животных? Только ли люди горюют об умерших?
Вот наблюдения работников одного из сафари-парков за смертью матроны стаи — пятидесятилетней шимпанзе. Последние минуты жизни бабушка-шимпанзе провела в окружении родных и близких. Обезьяны стояли вокруг нее, держали за руки, гладили, словно подбадривая. Затем они отошли, оставив у «постели» умирающей только ее взрослую дочь, которая провела с мертвой матерью всю ночь. Утром работники парка забрали труп. Шимпанзе при этом выглядели подавленными и в течение нескольких дней не подходили к тому месту, где скончалась их соплеменница.
Не так ли и мы ведем себя, когда теряем близких? Не так ли и мы уважаем места захоронений и памятники погибшим?..
В свое время Дольник задавался вопросом: отчего подростки и даже взрослые любят собраться вместе и послушать музыку, вместе попеть? Почему люди ходят на концерты, где особи, стоящие на возвышении, издают с помощью голоса инструментов ритмичные звуки? Почему фанаты собираются на стадионе и крутят трещотки, скандируют речевки, а потом идут громить город или бить болельщиков противоположной команды?
Это тоже привет от нашей животности.
Обычай таких вот концертов и коллективного звукоизвлечения существует не только у нас, но и у других обезьян. Этолог называет этот обезьяний обычай пошумелками. Обезьяны собираются вместе и начинают стучать палками по пустотелым стволам, угукать, раскачиваться. У нас это превратилось в театр, концерты и совместные праздники, когда гости, подвыпив, начинают перекрестно и громко что-то говорят друг другу, при этом друг друга плохо слыша и скверно понимая из-за шума и алкоголя. Но понимания тут и не нужно: это не логический, а чисто эмоциональный обмен с трансляцией и передачей эмоций.
Чтобы словить эмоцию, люди ходят в театры и на концерты, где и получают коллективно свой эмоциональный заряд. В одиночестве перед телевизором такой эмоции не получишь, поскольку коллективность обеспечивает эмоциональное заражение, действуя в качестве взаимоусилителя, этаким контуром положительной обратной связи.
А уж попеть вместе любят не только приматы, но и собаки, кошки. Волчий совместный вой вы, наверное, не слышали, а вот хор кошек, сидящих неподалеку друг от друга, — наверняка. Одна особь начинает, вторая подхватывает, третья на гитарке бренчит…
Кстати, этологами, изучающими обезьян, было замечено, что к пошумелкам более склонны подрастающие особи, находящиеся в промежуточном положении между детьми и взрослыми, — подростки. И наш вид среди прочих обезьян ничем не выделяется. Именно подростки склонны сбиваться в шумные компании, слушать очень громкую музыку, ритмично дергаться под нее. Такие подростковые банды с преобладанием самцов часто бывают агрессивными из-за самцового тестостерона, который активно начинает вырабатываться как раз в подростковом возрасте.
Чувствуя эту природную агрессивность подростковых банд и групп, взрослые на темной дорожке предпочитают обходить их стороной, а в светлом социальном пространстве стараются подростковой самости противостоять, подавить. Отсюда вечная борьба взрослых со стилягами, рок-музыкой, длинными волосами, брюками-клеш или, напротив, брюками-дудочками и т.д. Дело в том, что в обезьяньем мире молодежные банды представляют собой определенную опасность для взрослых. Они уже не дети, им пора выходить в самостоятельную жизнь. Где их никто не ждет. И где все места уже заняты. Вокруг них уже не прежняя любовная родительская опека, а настоящая взрослая конкуренция — за еду и самок! У подростков же сил и опыта еще мало, а еды и самок уже хочется. Что делать? Сбиваться в стаи, компенсируя качество количеством.
Такие молодежные агрессивные стаи порой уходят в большой мир — искать себе новые ареалы и завоевывать новые пространства и самок. Когда обезьяны научатся говорить, у их молодых вожаков появятся произносимые имена — Атилла, Чингисхан…
Вообще же подростковые группы есть всего лишь частный случай иных животных объединений. Этологи называют такие объединения клубами — по аналогии, видимо, с клубами английских джентльменов. Аналогия точная, но обратная — на самом деле и английские клубы, и всякого рода мальчишники, и сходки деревенских баб, где они поют и прядут, и байкерские покатушки есть прямое следствие нашей животной природы. В животном мире существуют внутривидовые сборища зверюшек одного статуса — половозрелых самцов, самочек, подростков. Они собираются в одном месте и… ничего не делают. Просто общаются. Если это птицы, то они устраивают переклички; если обезьяны, ищутся в шерсти друг друга; если кошки — поют на крышах или просто тихо сидят вместе.
Так что, собираясь в клуб или на концерт, вспомните животные корни своего поступка. Равно как и, поедая какой-нибудь дорогой сыр с запахом тухлецы, задумайтесь, что заставляет вас делать это. Ведь в природе нормальный зверь тухлое есть не будет, если он не специализируется на падали. Понюхает и отойдет, поняв, что испортилось. Но в том-то и дело, что мы потомки падальщиков! Был в нашей видовой биографии такой неприглядный эпизод, вызванный нашей слабостью и несоответствием условий обитания на равнине той телесной конструкции, которая изначально затачивалась для обитания в древесных кронах. Нужно было выживать, и приходилось жрать все. Отбор научил наших предков преодолевать природное отвращение перед тухлым, которое явно сигнализировало о себе нехорошим запахом. Если б не это закрепившееся преодоление, сегодня в нашем рационе не было бы эскимосского копальхема, дуриана, сыра рокфор и исландской протухшей акулы. Кстати, этот отбор на небрезгливых позже еще сыграет свою положительную роль, о которой вы узнаете в конце книги.
Быть потомком падальщиков неприятно, что и говорить. Но был в истории нашего вида эпизод и похуже — каннибализм.
Вообще-то в природе хищникам мясо своего вида кажется, как правило, непривлекательным на вкус. Этот механизм неприятия выработался эволюцией с той же целью, что и запрет хищникам на убийство себе подобных, — для сохранения вида. Но нашему виду, чтобы выжить в непривычных и неблагоприятных условиях, было не до жиру и приходилось использовать в пищу все, включая мясо соплеменников — сначала умерших, а потом специально убитых.
Когда-то, во времена становления человека как вида, людоедство было нормой (на стоянках древних людей вместе с костями животных все время находят обглоданные человеческие черепа, обугленные и раздробленные человеческие кости, из которых таким образом извлекали костный мозг). Сейчас же, если не считать редчайших эксцессов, каннибализм остался только в религиозной ритуалистике — например, христиане символически поедают своего Бога и пьют его кровь. И это почему-то никого не шокирует. Так же как не шокирует никого восклицание мамы, которая зацеловывает свое хохочущее чадо:
— Я тебя съем!
Мы понимаем, что это метафора. Так же как поцелуй есть «метафора», точнее рецидив, «распробывания на вкус». Известный африканский диктатор и людоед Жак Бокасса, вознамерившийся строить у себя в Центрально-Африканской Республике социализм и встретившийся по этому поводу с Леонидом Ильичом Брежневым, по славной коммунистической традиции поцеловался с генеральным секретарем ЦК КПСС взасос. После чего шутил, что ему удалось распробовать Брежнева на вкус:
— И я бы его с большим аппетитом съел!
Не зря известный американский психоаналитик Карл Меннингер писал, что «каннибализм есть не что иное, как примитивный, биологически обусловленный способ проявления любви». Покушать мы и вправду любим, потому как пища — это приток энергии, необходимый для жизни, оттого поглощение протоплазмы у всего живого на Земле поощряется приятными ощущениями. Правда, теперь мы чаще называем любовью непищевые удовольствия, но нужно понимать, что эволюционные корни у всех удовольствий — одни. Впрочем, иногда мы говорим так и про пищу: «Я люблю шашлык»…
Короче говоря, мы все с вами — потомки каннибалов. И это доказывается не только археологическими раскопками и религиозно-культурными отголосками в виде поедания тела Господня. Это видно из генетики.
