И снова туристический автобус, но на сей раз он катит по немощеной дороге, которая местами превращается в непролазную топь, тогда путешественникам приходится выметаться, чтобы облегчить машину, если такая несвоевременная остановка происходит за пределами селения, некоторые используют это как повод пописать; а едем мы все вместе из М'Бэйи в Сумбавангу. В этом последнем городе живет Джон, и там же, только в другом квартале, находится его фотостудия; приняв в расчет высказанное мной желание пожить в тихом месте, то есть по возможности в стороне от баров и дансингов, Джон снял мне номер в пансионе, принадлежащем общине Моравских братьев. На ближней к нему автостоянке в четыре ряда стояли мощные грузовики и вездеходы, украшенные гербом этой церкви и ее девизом: «Наш Агнец победил, уподобимся ему».
Первая ночь, которую я провел у Моравских братьев, в полном соответствии с моими желаниями началась в тишине почти могильной, но незадолго до восхода солнца я был разбужен шумом тем более кошмарным, что он не походил на что-либо, мне знакомое, хотя эти звуки имели неоспоримо человеческое происхождение, причем их источник — единственный — непрестанно перемещался, повидимому, речь шла о громкоговорителе, установленном на движущемся автомобиле. С другой стороны, я заметил, что эти вопли не вызывают у окрестных собак никакого отклика. При таких обстоятельствах они должны были бы бесноваться, ан нет — хоть бы гавкнул кто! Их странная немота вызывала содрогание того же рода, какое внушило бы явление фигуры, лишенной тени, или отсутствие твоего отражения в зеркале, перед которым стоишь.
Издавая эти крики или изрыгая брань, голос — а может, их было несколько — то пронзительно взмывал вверх, как визг женщины в истерическом припадке, то опускался до самых низких нот, в иные мгновения напоминая хрип умирающего. Не укладывалось в голове, как это возможно, чтобы личность или личности, пусть движимые самыми невинными намерениями, производя подобный шум в такой час, когда более чем вероятно, что он досмерти напугает жителей, вынудив вскочить посреди глубокого сна, не встречают никакого отпора со стороны властей и общества. Однако машина с громкоговорителем беспрепятственно продолжала свой путь, и это было удивительнее всего. Но хотя аналогичный феномен уже имел место в то же время суток — в ночь, когда мы держали путь из М'Бэйи, Джон меня уверяет, что в обоих случаях он ровно ничего не слышал, да и все, кого я на сей счет расспрашивал, придерживаются той же версии. (Кстати, именно во время пребывания под кровом Моравских братьев мне было суждено дочитать «Благонамеренных» до конца. Поначалу я пустился в такое предприятие лишь потому, что где-то прочел — если только эта байка не выдумана от начала до конца, — будто замысел книги Джонатану Литтелу внушила фотография, сделанная во время ленинградской блокады, там был изображен труп молодой женщины, частично обглоданный собаками. При своей толщине книга Литтела не очень подходит для чтения в дороге, будь то в туристических автобусах или на любых других видах транспорта, а потому я ее расчленил резаком для картона на две равные части, которые затем, прежде чем оставить у своего покинутого изголовья, позаботился соединить вновь, правда, «валетом», а страницу с молодой женщиной и собаками счел за благо вырвать, опасаясь, что подобное фото может вызвать у обслуги пансиона подозрение, нет ли тут колдовства. Тем паче что там, где я ее оставил, книге Литтела суждено соседствовать с неизбежным томом Святого Писания, распространяемым Ассоциацией евангельских христиан «Библия Гедеона».)
Место, где я свел знакомство с Джоном Кийайа, не так уж далеко от того, где Стенли встретил Ливингстона. Это было на озере Танганьика, на борту «Льембы», грузового судна, перевозившего и пассажиров, которое в ту пору обеспечивало регулярную связь между Бужумбурой, столицей Бурунди, и Мпулунгу, что на севере Замбии. По своему происхождению «Льемба», носившая изначально другое имя, была военным кораблем, построенным в Германии и после Первой мировой в разобранном состоянии доставленным сюда с побережья Индийского океана с целью лишить британцев и их союзников доступа к озеру. Затопленная побежденными немцами, затем поднятая снова на поверхность англичанами, «Льемба» была приспособлена этими последними для коммерческих перевозок, которые она осуществляет и поныне, с течением времени подвергаясь некоторым трансформациям, от которых ее внешний вид, однако, почти не пострадал.
Наше знакомство произошло ночью, когда «Льемба», на несколько часов задержавшись в Мпулунгу, взяла было курс на север, но из-за неполадок с электричеством, временно погрузившим нас во мрак, отдала якорь напротив Касанги. Селение расплывалось в потемках так же, как наше судно, его насилу можно было различить на темном фоне холмов, у подножия которых оно пристроилось. В этих-то обстоятельствах Джон и подкатился ко мне, видимо по манере держаться необоснованно приняв меня за священника. Он сам в ту пору был семинаристом, хотя впоследствии ему предстояло сменить специализацию. Перекинувшись со мной парой слов, Джон собирался сесть на одну из пирог, что сновали взад-вперед между судном и берегом, должно быть уже ощущая, до чего неприятна вся эта обстановка — темнота, качка и т. п., включая мои предубеждения, поскольку я был не слишком любезен, уверенный, что у него одно на уме — что-нибудь выцыганить, да и настроение у меня уже было серьезно испорчено после тщетных поисков, на которые я потратил все время нашей стоянки в Мпулунгу: я в этом городе искал исправный туалет, ибо тот, что имелся на борту, так долго не чистили, что дерьмо грозило хлынуть в проход между каютами.
Однако после этой встречи, хоть памятной ее не назовешь, Джон прислал мне письмо, в котором описывал нападение гиппопотама — «a devil of a hippopotamus» — на ту пирогу, в которую он тогда сел, чтобы добраться до берега, и, может статься, именно упоминание о гиппопотаме побудило меня ему ответить. Этот обмен письмами положил начало переписке, которая с тех пор не прерывалась вплоть до пресловутого послания о собаках.
Из Сумбаванги мы возвращались, потратив на дорогу несколько часов, на красном пикапе, нанятом по крайне высокой цене у начальника таможни, и случаю было угодно, чтобы к Касанге мы подкатили в тот самый момент, когда вдали на озерном горизонте проступил силуэт корабля, незабываемо характерный; что до меня, я не видел «Льембы» со дня нашего знакомства с Джоном, а это было двадцать лет тому назад; теперь я с удовольствием констатировал, что она все та же, какой мне запомнилась вплоть до подробностей. Между тем стемнело, холмы конголезского берега, в светлое время прекрасно различимые, поглотили сумерки.
Сомалийцы или люди, выдающие себя за таковых, только что арестованные за то, что без разрешения ловили рыбу в водах озера, в ожидании решения своей участи сидели в каморке под присмотром офицера иммиграционной службы и молодой чрезвычайно элегантной женщины с большим гонором, также наделенной некоей репрессивной властью. Среди пассажиров, высадившихся с «Льембы», находился также проповедник-пятидесятник, выдворенный из Замбии за отсутствием визы. Мы с Джоном проводили его от пристани до «гостевого дома» в Касанге, заведения весьма незатейливого, но с вывеской, доныне возвещающей, что имя ему «Бисмаркбург» — так называлось все селение в те времена, когда немцы построили здесь форт, занимаемый теперь частями танзанийской армии, и посадили манговую аллею, причем некоторые манговые деревья выжили и достигли изрядных размеров. По дороге мы беседовали и успели убедиться, что пятидесятник, парень молодой и ражий, который без усилия тащил гигантский чемодан, по всей вероятности, набитый Библиями и благочестивыми брошюрками и потому чудовищно тяжелый, был сверх того полусумасшедшим или жутким фантазером: он, к примеру, расписывал нам, как во время его плавания на борту «Льембы» поднялся шторм, громадные волны швыряли судно, словно соломинку, а между тем другие пассажиры ничего подобного не припоминали; должно быть, подобная картина была ему навеяна аналогичным описанием в «Деяниях апостолов», где повествуется о буре, застигнувшей святого Павла между Критом и Мальтой.
Когда мы, все еще в компании проповедника, подошли к селению, пошел дождь. Он лил всю ночь, так что к утру на пространстве, отделявшем жилище родителей Джона, где он поселился на время нашего пребывания здесь, от дома священника, куда устроили меня, поскольку в принципе это было самое комфортабельное строение во всей Касанге, да к тому же одно из немногих, снабженных электрогенератором, — итак, между двумя нашими обиталищами образовалось небольшое озерцо. Кстати, когда Джон привел меня к этому кюре, тот, в обществе своей служанки и одновременно любовницы — такое смешение ролей отчасти способствовало падению авторитета Римско-католической церкви в глазах жителей Касанги — потягивал пиво и смотрел по телевизору фильм, действие которого происходило в Кении, там семейство белых, по-видимому фермеров, в собственном доме подвергалось осаде со стороны стаи оголодавших львов, готовых на все, вплоть до того, чтобы высадить двери и окна, лишь бы достигнуть вожделенной цели.
