Назавтра сожительница пастыря, несомненно разгневанная тем, что он после визита в guest-house вернулся на бровях, отказалась впустить его в дом, так что я оказался в ситуации довольно деликатной: всю ночь слушал, как он барабанит в дверь и протестует, а открыть ему не решался вопреки сознанию, что этот инцидент не преминет нанести дополнительный урон престижу католической церкви; ведь подобный поступок с моей стороны означал бы, что я вмешиваюсь в ссору, которая меня не касается, да к тому же вряд ли дело святого отца здесь было правым, по мне, уж скорее наоборот.
В понедельник 15 января 2007 года ранним утром Джон отправился на берег озера, чтобы устроить постирушку и разузнать, почем сейчас mikeboka — рыба, очень ценимая во всем регионе, но становящаяся все большей редкостью, причем никто не знает, продолжится ли это оскудение, а потому временами она неподъемно дорожает. Я же его в это время ждал, прислушиваясь к шуму дождя, барабанящего по железным крышам и стекающего с них в подставленные ведра и тазы; ждать пришлось в хижине его родителей — почти незаметной матери, постоянно занятой домашними делами и при появлении постороннего норовящей куда-нибудь спрятаться, и почти такого же скрытного отца, время от времени пробегающего по двору, мелко семеня и прижимая к себе Библию в пластиковом непромокаемом переплете красного цвета. Комнату, в которой я сидел и где женщины этого семейства регулярно подавали на стол, украшал календарь, изданный в Герцеговине почитателями Святой Девы Междугорья, где она изображалась такой, какой некая английская туристка умудрилась ее запечатлеть на пленке в момент одного из ее явлений. На скамье лежало старое охотничье ружье, из которого в незапамятные времена отец Джона якобы убил льва. Когда дождь кончился, Джон зашел за мной и мы пошли пешком в соседнее селение Килевани по тропинке, которая то вела вдоль озерного берега, то забирала вверх, вилась среди лесистых холмов. Время от времени тропинку перед нами впопыхах перебегал варан. В одном месте, откуда открывалась особенно обширная панорама, мне показалось, что я узнаю фон, на котором Джон снял один из своих первых фотопортретов: очень рослого, совсем молодого парня, его супругу, стоящую с ребенком на руках рядом, но чуть сторонясь, а на заднем плане озеро.
Джон подтвердил, что снимал именно здесь, и добавил, что мужчину с той фотографии давным-давно повесили. Он был пойман на месте преступления, то бишь адюльтера, и обманутый муж потребовал такой денежной компенсации, какой любовник не смог выплатить. Что до селения Килевани, в эпоху колониальной зависимости там был лепрозорий, что, возможно, объясняет, почему до сих пор лишь очень немногие забредают сюда со стороны. Взрослые показывали на меня детям, будто на страшилище, а те разбегались с пронзительными криками. И хотя Джон обругал шутников, как они того заслуживали, эта выходка вызвала у меня довольно сильное раздражение, причем такое стойкое, что за время нашего недолгого пребывания в Килевани оно так и не успело рассеяться.
Свиньи в этом селении во множестве разгуливали на свободе, а вот собак мы видели всего двух. Женщины заверили нас, что остальные «в полях», может быть, они там болтаются затем, чтобы держать обезьян на расстоянии. На обратном пути Джон доверительно сообщил, что часть земель между Килевани и Касангой — собственность его семьи и у него есть план построить там guest-house, который по уровню комфорта существенно превзойдет постоялый двор, где мы оставили проповедника-фантазера, а стало быть, есть надежда привлечь клиентов из числа путешественников, сходящих на берег с «Льембы», чтобы они бросали якорь под его кровлей.
Все на свете, начиная с меня самого, плевать хотели на то, откуда произошли собаки. Тем не менее этот вопрос приобретает некоторую привлекательность, коль скоро он далек от решения и все еще служит предметом яростной полемики. В общем-то большинство специалистов считает, что собака — результат приручения волка, однако меньшинство стоит на том, что она формировалась сама по себе, соседствуя с человеком, но независимо от него. Сами будучи заводчиками собак и авторами известных в Соединенных Штатах научных трудов, посвященных этим животным, Рей и Лорна Коппинджер имеют вес в кругу приверженцев второй гипотезы, даром что изобрели ее не они. Хотя произведение, на которое я намерен ссылаться («Dogs, a New Understanding of Canine Origin»[10]), они предусмотрительно подписали двумя именами, возможно, для того, чтобы обеспечить себе симпатии людей семейных, я заметил, что на всем протяжении текста Рей Коппинджер высказывается там от первого лица единственного числа, так что цитировать я буду отныне его одного, более не заботясь об авторстве Лорны.
В этом своем труде, насколько помню, Коппинджер относит начало истории собаки к эпохе мезолита, что можно, по-видимому, счесть первым спорным моментом, поскольку Жан-Дени Винь, например, в цитированной выше книге утверждает, что «наличие домашней собаки подтверждено начиная с 18 000-12 000 лет до Р. X.», то есть ближе к концу позднего палеолита. Если Коппинджер предпочитает свою датировку, в любом случае весьма неточную, то, похоже, лишь затем, чтобы подтвердить гипотезу, согласно которой собака — ответвление от волка, постепенно возникшее вследствие естественной селекции, по мере того как деятельность людей создавала условия, подходящие для такой эволюции. (Другие исследователи, опираясь на изыскания из области генетики, отодвигают дату трансформации волка в собаку гораздо дальше в глубь времен, на 100 000 лет, это, пожалуй, опровергло бы гипотезу Коппинджера относительно влияния человеческой деятельности на процесс такой трансформации, но, несомненно, подтвердило бы его же тезис, что одомашнивание было совершенно ни при чем.)
«В эпоху мезолита, — пишет Коппинджер, — люди создают новую экологическую нишу — поселение. Некоторые волки проникают в эту нишу, получив таким образом новый источник пропитания. Те из волков, которые способны использовать новые возможности, генетически предрасположены допустить уменьшение „дистанции бегства“ (то есть большую степень приближения). Эти волки, отличаясь большей общительностью (tamer), оказавшись в новой нише, получили селективное преимущество по отношению к своим более диким (wilder) собратьям».
«В пределах этой модели, — продолжает Коппинджер, — собаки эволюционировали путем естественной селекции. Единственное, что оставалось сделать для этого людям, — сооружать поселения, создавая ресурсы питания и безопасности, обеспечивая волкам более общительного типа улучшенные шансы выживания».
Разумеется, эти несколько фраз — лишь самый краткий, до грубости упрощенный пересказ тезисов Коппинджера, изложенных в его произведении так удачно, что, по крайней мере при первом приближении, они не могут вызвать у читателя ничего, кроме восхищения и безоговорочного согласия, особенно когда автор, желая опровергнуть аргументы своих противников, приводит доказательства, которые должны были бы отвратить человека эпохи мезолита (или позднего палеолита) от намерения приручить волка, если бы подобная идея у него и возникла.
Фундаментом своей системы доказательств Коппинджер избрал свалку (dump), прилегающую к поселению и привлекательную для волков, генетически предрасположенных к превращению в собак, причем в книге приводится перечень ее предполагаемого содержимого: «кости и обломки скелетов, зерна и семена, подгнившие овощи и фрукты, изредка как небольшое добавление — объедки и постоянно наличествующие отходы человеческого пищеварения».
Какова бы ни была мера обоснованности его теории, Коппинджеру не откажешь в том, что он себя не пощадил, в поисках ее подтверждения перерыв и разграбив бесчисленное множество свалок, благодаря чему стал со временем одним из лучших специалистов и самых вдохновенных певцов этих последних.
«Это, быть может, и не украсит мой образ, — пишет он в заключение своего труда, — но должен признаться, что среди мест, где я вел наблюдения за собаками, свалка в Тихуане — одно из наиболее чарующих».
Тихуана — это тот самый мексиканский город на границе с Соединенными Штатами, где разворачивается действие фильма Орсона Уэллса «Печать зла». Тихуанскую свалку Коппинджер живописует такой, как она впервые предстала его взору, наподобие Небесного Иерусалима, позлащенная косыми лучами заката, сверкая и переливаясь мириадами металлических упаковок, пластиковых пакетов и бутылок, причем эта гора отходов, пронизанная воздуховодами для отвода газа, издавала зловоние, напоминающее ужасы Судного дня, а по ее склонам деловито елозили моторизованные механизмы всякого рода, то группами, то порознь сновали на своих двоих люди; здесь же суетились тысячи птиц и сотни собак. В описании Коппинджера упомянуты сообщества людей и собак, что встречаются на этой свалке, причем автор подразделяет их на несколько различных категорий и анализирует сложившиеся между ними отношения. Помимо работников на жалованье — водителей грузовиков, доставляющих отходы, и транспортных средств, занятых их размещением, трамбовкой и захоронением, а также служащих, которым поручено наблюдение за выделением газа, происходящим вследствие разложения органических веществ, и т. д. — свалка служит приютом некоторому числу бездомных, избравших ее местом своего постоянного жительства, она притягивает и всяких подонков со стороны, которые приходят сюда, что ни день, и подчас могут конкурировать с местными обитателями, в чем-то ущемляя их интересы.
