власти
маны, земли
вообще – теперь у него есть своя,
отдельная душа и
конкретные земли; освободившись от власти Женщины
как таковой, он претендует на конкретную женщину и
свое потомство. Он хочет, чтобы семейный труд, используемый им во благо своих полей, был целиком
его, а для этого нужно подчинить себе всех работников – так он порабощает жену и детей. Ему нужны наследники, в которых продолжится его земная жизнь, ибо они унаследуют его владения и после его смерти воздадут почести, необходимые для упокоения его души. На утверждающуюся частную собственность наслаивается культ домашних богов, и наследник играет одновременно и хозяйственную, и мистическую роль. С того момента как земледелие перестает быть по сути своей магическим действом и превращается прежде всего в созидательный труд, мужчина являет себя как порождающая сила; он притязает на своих детей точно так же, как на свой урожай [41].
Главная идеологическая революция в первобытные времена состояла в переходе от родства по материнской линии к агнации – родству по линии мужской; отныне мать низводится до уровня кормилицы, прислуги, а всю полноту власти получает отец; все права принадлежат ему и передаются через него. Аполлон в «Эвменидах» Эсхила возвещает эти новые истины: «Дитя родит отнюдь не та, что матерью зовется. Нет, ей лишь вскормить посев дано. Родит отец. А мать, как дар от гостя, плод хранит, когда вреда не причинит ей бог» [42]. Очевидно, что подобные утверждения проистекают не из научного открытия, – это символ веры. Видимо, познав на техническом опыте понятие причинности и почерпнув из него уверенность в собственных созидательных способностях, мужчина пришел к выводу, что для продолжения рода он так же необходим, как и мать. Идея предшествовала наблюдению, но наблюдение всего лишь отводит отцу роль, равную роли матери: оно заставляет предполагать, что естественное условие зачатия – это встреча спермы и менструации; мысль Аристотеля о том, что женщина есть только материя, тогда как «лучшее и божественное есть начало движения, являющееся в существах, возникающих мужским» [43], отражает волю к могуществу, превосходящую любое знание. Приписывая потомство исключительно себе, мужчина окончательно освобождается от власти женского начала и отвоевывает у женщины господство над миром. Отныне уделом женщины становится деторождение и выполнение вспомогательных задач, она утрачивает и практическую значимость, и мистический авторитет, превращаясь в служанку.
Мужчины представили это завоевание как результат ожесточенной борьбы. В одной из древнейших космогоний, ассиро-вавилонской, есть рассказ об их победе: текст его датируется VII веком, но воспроизводит гораздо более древнюю легенду. Океан и Море, Атум и Тиамат породили мир небесный, мир земной и всех великих богов, но те показались им чересчур буйными, и они решили их уничтожить; войну с самым сильным и прекрасным из своих потомков Бел Мардуком вела Тиамат, женщина-мать; сойдясь с ней в поединке, он после жестокой битвы убил ее и рассек ее тело пополам; из одной половины он сотворил небесный свод, из другой – опору земного мира, затем упорядочил вселенную и создал людей. В драме «Эвмениды», иллюстрирующей торжество патриархата над материнским правом, Орест тоже убивает Клитемнестру. Благодаря этим кровавым победам мужская мощь, солярные силы порядка и света одерживают верх над женским хаосом. Суд богов оправдывает Ореста, провозглашая, что он в первую очередь сын Агамемнона, а уже потом Клитемнестры. Древнее материнское право умерло – его убил дерзкий бунт мужчины. Однако на самом деле, как мы видели, переход к отцовскому праву совершался долго и медленно. Победа мужчины была отвоеванием: он завладел лишь тем, чем уже обладал, привел право в соответствие с реальностью. Ни борьбы, ни победы, ни поражения не было. Впрочем, в этих легендах есть глубокий смысл. Как только человек утверждает себя в качестве субъекта и свободы, идея Другого опосредуется. Отныне отношения с Другим – это драма: существование Другого несет в себе угрозу, опасность. Ранняя греческая философия показала – и Платон с ней в этом согласен, – что инаковость есть то же, что отрицание, то есть Зло. Полагание Другого есть основа манихейства. Именно поэтому все религии и своды законов столь враждебны к женщине. В эпоху, когда человечество достигло такого уровня развития, что смогло записать свою мифологию и законы, патриархат уже установился окончательно – своды законов составляют мужчины. Вполне естественно, что женщине они отводят подчиненное положение, но можно было бы ожидать, что они отнесутся к ней столь же доброжелательно, как к детям и домашней скотине. Ничего подобного. Законодатели, закрепляя господство над женщиной, боятся ее. Из ее двояких свойств выделяется прежде всего их пагубный аспект: из священной она становится нечистой. Ева, дарованная в подруги Адаму, погубила род человеческий; языческие боги, желая отомстить людям, создают женщину, и первое же существо женского пола, Пандора, выпускает на волю все зло, от которого страдают люди. Другой – это пассивность перед лицом активности, разнообразие, уничтожающее единство, материя, противостоящая форме, беспорядок, сопротивляющийся порядку. Женщина тем самым обречена Злу. «Есть доброе начало, сотворившее порядок, свет и мужчину, и злое начало, сотворившее хаос, мрак и женщину», – говорит Пифагор. Законы Ману определяют ее как существо низкое, которое подобает держать в рабстве. Книга Левит приравнивает ее к скоту, которым владеет патриарх. Законы Солона не наделяют ее никакими правами. Римский кодекс отдает ее под опеку и заявляет о ее «глупости». Каноническое право рассматривает ее как «врата дьявола». Коран говорит о ней с величайшим презрением.
Тем не менее Зло необходимо Благу, материя – идее, а ночь – свету. Мужчина знает, что, если он хочет удовлетворить свои желания и продлить свое существование, без женщины ему не обойтись; ее следует включить в общество: в той мере, в какой она подчиняется установленному мужчинами порядку, она чиста от изначальной скверны. Эта мысль отчетливо выражена в законах Ману: «Каковы качества мужа, с которым жена сочетается согласно правилу, такие качества она и приобретает, как река, соединенная с океаном», – и после смерти может быть допущена на то же небо. Библия рисует хвалебный портрет «сильной женщины». Христианство, несмотря на свою ненависть к плоти, почитает давшую обет девственницу и целомудренную, покорную супругу. Женщина, причастная к культу, даже может играть важную религиозную роль: жены брахманов в Индии или жрецов-фламинов в Риме не менее святы, чем их мужья; в супружеской паре господствует мужчина, но союз мужского и женского начал по-прежнему необходим для обеспечения плодородия, для жизни и общественного порядка.
Эта амбивалентность Другого, женского отразится во всей дальнейшей истории женщины, которая вплоть до наших дней останется во власти мужской воли.
