Эту дилемму может разрешить только Черная Королева. Ибо, как мы уже выяснили, самки постоянно бегут (все время совершают придирчивый выбор), но при этом остаются на месте (отсутствие разнообразия, из которого они могут выбирать). Обнаружив бег Черной Королевы, нужно искать и какого-то постоянно меняющегося врага, соперника по гонке вооружений. И тут нам снова поможет Билл Гамильтон. Последний раз мы говорили о нем, когда обсуждали идею о том, что половой процесс является оружием против инфекции. Если главный его смысл — наградить потомков устойчивостью к паразитам, то из этого немедленно следует, что при поиске полового партнера следует выбирать обладателя генов устойчивости к инфекциям. СПИД жестоко напомнил нам о важности выбора здорового полового партнера. Но та же логика применима для любых инфекций и паразитов. В 1982 году Гамильтон и его коллега Марлен Зук (Marlene Zuk, сейчас работающая в университете Калифорнии в Риверсайде) предположили, что паразиты могут оказаться ключом к парадоксу токовища и помочь объяснить, откуда взялись яркие цвета и раскрашенные хвосты павлинов. По мнению ученых, это происходит потому, что паразиты и их хозяева постоянно меняют свои генетические масти — в попытках перехитрить друг друга. Чем более распространена конкретная линия хозяина в одном поколении, тем более распространенной в следующем поколении будет линия паразита, который может обойти имеющуюся защиту. И наоборот: линия хозяина, наиболее устойчивая к самому распространенному в данный момент варианту паразитов, будет превалирующей в следующем поколении. Таким образом мы разрешаем парадокс токовища одним ударом. Выбирая самого здорового самца, самки каждый раз выбирают новый набор генов — и генетическое разнообразие, соответственно, никогда не исчерпывается{232}.
Паразитная теория Гамильтона — Зук была довольно смелой, но ученые на этом не остановились. Они обработали данные о 109 видах птиц и обнаружили, что наиболее ярко окрашенные их виды одновременно наиболее подвержены инфекциям крови. Сперва принятая скептически, сегодня эта информация проверку временем, похоже, выдержала. Зук обнаружила то же самое у 526 видов тропических птиц, а другие исследователи — у райских птиц и некоторых видов{233} пресноводных рыб: чем больше у вида паразитов, тем ярче раскрашены его представители. Даже у людей наблюдается нечто подобное: чем более общество полигамно (т. е. чем больше конкуренция между мужчинами), тем в большей степени его представители страдают от паразитов, хотя не понятно, значит ли это вообще хоть что-нибудь{234}. Однако, это могут быть не более чем совпадения — корреляция не подразумевает причинную связь. Чтобы превратить догадку Гамильтона — Зук в факт, необходимы три вещи. Во-первых, нужно найти свидетельство существования регулярных колебаний частот генов устойчивости (у хозяев) и заразности (у паразитов). Во-вторых, следует объяснить, почему именно украшения так хорошо демонстрируют отсутствие паразитов. А в-третьих, важно доказать: самки выбирают самцов именно потому, что последние устойчивы к инфекциям, а не по каким-то другим критериям, в результате чего избранные самцы просто случайно оказываются заодно и наиболее устойчивыми.
С тех пор как Гамильтон и Зук впервые опубликовали свою теорию, потоком хлынули разные свидетельства. Одни — в ее поддержку, другие — против. Но ни одно не соответствует всем указанным выше критериям. Согласно их идее, чем ярче представители вида, тем сильнее вид в целом должен страдать от паразитов, но при этом внутри него должно существовать соответствие: чем ярче окрашен самец, тем в меньшей степени он заражен паразитами. Часто оно действительно имеется. Самки обычно предпочитают самцов, у которых меньше паразитов — это доказано на примерах полынных куропаток, шалашников, лягушек, гуппи и даже сверчков{235}. У ласточек самки предпочитают самцов с более длинными хвостами — при этом у длиннохвостых самцов меньше вшей и их потомство наследует устойчивость к последним, даже если воспитывается приемными родителями{236}. Нечто подобное, похоже, существует у фазанов и джунглевых кур (диких представителей вида, к которому принадлежат и домашние куры){237}. Однако в этих результатах нет ничего удивительного: странно было бы обнаружить, что самкам нравятся больные и изможденные самцы. В конце концов, они могут избегать их просто для того, чтобы не подцепить какого-нибудь паразита{238}.
Эксперименты, убедившие некоторых скептиков, были поставлены на полынной куропатке. Марк Бойс (Mark Boyce) и его коллеги из университета Вайоминга обнаружили, что больной малярией или зараженный вшами самец успехом у самок не пользуется. Они выяснили, что последние могут легко распознать наличие вшей по пятнам, которые те оставляют на раздуваемых самцами воздушных мешках. Рисуя такие пятна на мешках здоровых самцов, Бойс с коллегами могли уменьшать привлекательность самца{239}. Если бы они еще доказали существование циклических изменений в генах устойчивости, опосредованных выбором самок, то смогли бы придать теории «хороших генов» значительный вес.
В 1991 году Андерс Меллер и Эндрю Помянковски наткнулись на то, что может положить конец противостоянию теорий Фишера и «хороших генов» — на симметрию. Широко известно, что тела животных более симметричны, если они развиваются в хороших условиях, и менее — если в процессе роста подвергаются стрессу. Например, тела скорпионниц более симметричны, если их отцы хорошо питаются и могут позволить себе хорошо кормить их матерей. Причина связи формы тела и условий развития — «гаечный ключ в телевизоре»[56]: сделать что-то симметричным непросто, и если не все идет так, как нужно, это может и не получиться{240}.
Таким образом, многие части тела (к примеру, крылья или клювы) в идеале должны быть симметричны, а при неблагоприятных условиях — оказываться слишком маленькими или слишком большими. Если верна теория «хороших генов», то наиболее симметричными должны быть самые большие украшения: это говорит о наилучших генах и о наименьшем стрессе. Если правы сторонники Фишера, то связи между размером украшения и симметрией не окажется. Но если она существует, то самые большие украшения должны быть наименее симметричны. Размер украшения ничего не говорит о своем хозяине, кроме того, что последний может вырастить украшение именно такого размера[57].
Меллер обнаружил, что хвосты самых длиннохвостых самцов наиболее симметричные. С другими перьями (например, с маховыми) все иначе: наиболее симметричны среднедлинные. Иными словами, если большинство перьев имеет U-образную зависимость симметричности от длины, то хвостовые показывают устойчивую восходящую кривую. Поскольку ласточки с самыми длинными хвостами — самые привлекательные, то симметричные хвосты самкам тоже должны нравиться. Меллер укорачивал или удлинял хвостовые перья самцов и одновременно делал их более или менее симметричными. Владельцы более длинных быстрее завоевывали себе самок и выращивали больше птенцов. Но внутри каждого класса длины особи с более симметричными хвостами оказывались привлекательнее обладавших «пониженной симметрией»{241}.
То есть, по наблюдениям Меллера, половому отбору подвержено даже свойство, демонстрирующее, как организм справляется с влиянием внешних факторов — симметрия. Ученый посчитал это неопровержимым свидетельством в пользу гипотезы «хороших генов». После чего, объединил усилия с Помянковски — чтобы определить, у каких украшений связь между симметрией и размером есть, а у каких — нет. По сути же — чтобы выяснить, когда срабатывает теория «хороших генов», а когда — гипотеза Фишера. Вывод оказался таким: у животных с единственным украшением (например, у ласточки с длинным хвостом) в дело вступает первая — с увеличением размера симметрия увеличивается, а у животных со множеством украшений (скажем, у фазанов с их длинным хвостом, красными выростами на морде и разноцветными перьями) обычно, как предсказывает вторая, зависимости между размером украшения и симметрией не наблюдается. С тех пор Помянковски считает, что если самкам не нужно дорого платить за выбор, то украшений у самцов много и работает гипотеза Фишера, а теория «хороших генов» — тогда, когда цена выбора велика. Таким образом, мы приходим к уже знакомому выводу: павлины — по Фишеру, ласточки — по «хорошим генам»{242}.
До сих пор мы смотрели на эволюцию украшений, главным образом, с точки зрения самок: ведь половым отбором управляют именно их предпочтения. Однако даже у павлинов самец не соглашается быть пассивным наблюдателем своей эволюционной судьбы. Он одновременно является горячим истцом и страстным торговцем. У него есть что продать (гены, к примеру) и есть что рассказать о своем товаре. Но он не будет просто вешать на себя бейдж с информацией и покорно ждать решения самки. Он должен ее убедить и соблазнить. И если она происходит от самок, делавших тщательный выбор, то он — от самцов, бывших страстными коммивояжерами.
