Негодующий Кёнигсвальд отдал распоряжение сделать снимок сангиранского черепа в рентгеновских лучах, чтобы установить, совпали ли при реконструкции внутренние швы черепных костей. Швы совпали, подтвердило исследование. Он принялся затем самым тщательным образом сравнивать отпечатки мозговых извилин и артерий на внутренней поверхности черепных крышек из Тринила и Сангирана и вскоре убедился, что положение их и характер совпадают до деталей. Выводы его подтвердил вскоре видный специалист, профессор из Амстердама К. X. Боумэн, а затем — Ариэнс Копперс. Кёнигсвальд торжествовал: доказано не только внешнее, но и «внутреннее» сходство первого и второго черепов питекантропов. Особую уверенность придал ему, кроме того, визит на Яву Франца Вейденрейха, немецкого антрополога, много потрудившегося над изучением синантропа, который поспешил проверить на месте свои предварительные заключения о его сходстве с питекантропом. Вейденрейх посетил Сангиран, а затем вместе с Кёнигсвальдом изучил череп. У него не осталось сомнений, что сангиранский образец представляет собой своего рода «копию» тринильской находки Дюбуа. Итоги обмена мнениями Кёнигсвальд и Вейденрейх изложили в совместной статье «Открытие нового черепа питекантропа», опубликованной в 1938 г. в 142-м томе журнала «Nature».
Вместе с помощниками Кёнигсвальд с неиссякаемым рвением продолжали поиски новых черепов питекантропа. Удача сопутствовала им: в 1938 г. при осмотре горизонта туфа тринильской эпохи на южном склоне верхушки холма, расположенного всего в полумиле от места открытия второго черепа питекантропа, были подняты две теменные кости (одна из них сохранилась полностью) и фрагмент затылочного отдела. О том, что окаменевшие обломки принадлежали третьему черепу питекантропа, Кёнигсвальд не сомневался: квадратная, а не длинная, как у современного человека, теменная кость и другие архаические детали строения подтверждали справедливость заключения. Меньшая (до половины сантиметра) толщина обломков, несросшиеся швы свидетельствовали об открытии юношеской особи питекантропа.
Затем на склоне холма рядом с дорогой, ведущей к компонгу Крикилан, удалось найти зуб верхней челюсти питекантропа. Радость открытия, однако, была несколько омрачена горечью невосполнимой утраты: осматривая место находки, Кёнигсвальд с досадой понял, как он непоправимо опоздал: обломки костей, рассыпавшиеся на волоконца от выветривания, позволяли предполагать, что на том участке, густо припорошенном костяной трухой, некогда лежало много костей черепа питекантропа. В другом месте, в тринильском песчанистом горизонте, сборщики обнаружили сразу четыре зуба верхней челюсти, а еще в одном пункте — первый нижний предкоренной зуб питекантропа, удивительно сходный в деталях строения с зубом, найденным Дюбуа в Триниле.
Важность находок состояла в том, что они позволяли в какой-то мере представить характер нижней и верхней челюсти питекантропа и особенности его жевательного аппарата. В частности, удивляло то обстоятельство, что зубы, которые принадлежали существу, сходному по эволюционному статусу с синантропом, выглядели неожиданно малыми по сравнению с необычайно крупными для гоминид зубами, найденными в Чжоукоудяне. Сангиранские экземпляры не превосходили в главных измерениях зубы «человека разумного» и не намного отличались по этому признаку от зубов знаменитой гейдельбергской челюсти, принадлежавшей самому древнему обезьяночеловеку Европы, предшественнику неандертальцев и тоже, по-видимому, современнику синантропа. Отсюда следовало, что вопрос об идентичности синантропа и питекантропа, на чем со все большей уверенностью настаивал Франц Вейденрейх, не столь прост. Во всяком случае, называть синантропа «китайским питекантропом», как предлагал кое-кто, пока, пожалуй, преждевременно. Кроме того, находки зубов питекантропа в окрестностях Сангирана позволили, наконец, установить, кому же принадлежали те три известных зуба, найденные в свое время Дюбуа в долине Бенгавана. Теперь стало ясно, что предшественник Кёнигсвальда ошибся, предположив, что они принадлежали питекантропу. Лишь по отношению к одному из них такое заключение представлялось справедливым, что же касается остальных, то они, вне всякого сомнения, были зубами ископаемого орангутанга!
Кёнигсвальд между тем не оставлял надежды доказать справедливость еще одной «безумной» идеи Дюбуа — о способности питекантропа использовать на охоте, при собирательстве, а также при других повседневных жизненных обстоятельствах инструменты, изготовленные из тех пород, при раскалывании которых получаются острые края. Идеальное решение проблемы — найти каменные осколки с бесспорными следами искусственной обработки в тринильских песчанисто-булыжниковых горизонтах Сангирана, где залегали костные останки питекантропа. Поэтому Кёнигсвальд и его сотрудники предприняли специальные продолжительные поиски, со всей тщательностью осматривая разрушенные эрозией поверхности пластов, сформированных в эпоху самых ранних из обезьянолюдей Азии. Усилия, однако, окончились безрезультатно: ни одного оббитого камня обнаружить не удалось. Пришлось прибегнуть к косвенным доводам, которые хоть и не отличались желанной определенностью, тем не менее не оставляли сомнений в оправданности заключения о вооруженности питекантропа орудиями из камня. Дело в том, что среди россыпей гравия на вершине высокого холма, расположенного к северу от компонга Крикилан, удалось собрать коллекцию примитивных инструментов, изготовленных из желтого или коричневого кремнистого известняка. Их глубокую древность подтверждали примечательное расположение в месте, возвышающемся над долиной реки, глубокая патина, покрывающая плотным дымчато-мутным слоем поверхности раскалывания, а также неправильность форм и архаичность техники раскалывания камня. Большая часть орудий представляла собой небольшие скребковидные или ножевидные инструменты с небрежной подправкой-оббивкой в виде ретуши, а в отдельных случаях даже со следами использования в виде глубоких выщерблин вдоль приостренного края рабочего лезвия. Кроме того, удалось найти несколько простых орудий, по-видимому, близких по назначению остроконечникам, а также два инструмента, которые возможно использовались, как считал Кёнигсвальд, в качестве «примитивных сверл». Подобного же типа орудия удалось позже собрать в других пунктах и, что особенно важно, на территории местонахождений, где оббитые камни сопровождались костями животных, современников питекантропа! Комплекс сангиранских инструментов, учитывая особенности сырья, из которых их изготовили, а также своеобразную технику раскалывания, трудно сравнивать с индустрией синантропа из Чжоукоудяня, но в то же время Кёнигсвальд пришел к выводу, что изделия рук человека из бассейна Бенгаван-Соло сопоставляются по времени с одной из самых архаических в Европе культур ранней поры древнекаменного века — клектонской, оставленной далекими западными современниками питекантропа.
Яванский обезьяночеловек как будто прочно обосновывался на почетном пьедестале, предназначенном для предков Homo. Во всяком случае, теперь в значительной мере поубавились сомнения в том, что по одному из определяющих качеств — умению изготовлять орудия — питекантроп может быть сравнен с синантропом. Осталось лишь обнаружить следы огня…
Между тем Дюбуа, как бы предвидя, куда повлечет его «противников» логика открытия, обрушился на тех, кто представлял синантропа как своего рода восточно-азиатского «двойника питекантропа». Он снова презрительно обозвал пещерного жителя Чжоукоудяня «дегенеративным неандертальцем», каковыми в придачу теперь представил также и обезьянолюдей из Сангирана, черепа которых нашел Кёнигсвальд! Они, по его мнению, не имели отношения к истинному питекантропу, открытому им в Триниле. Дюбуа даже призвал основательнее сравнить «сангиранцев», как и «человека реки Соло», с синантропом и досадовал, что такое сопоставление открытых в разных местах Азии «дегенеративных неандертальцев» не проведено сразу.
Кёнигсвальд, узнав об этом, усмехнулся: что ж, совет мудрый, и ему нужно немедленно последовать. Благо в начале 1939 г. Вейденрейх послал ему от имени Кайназойской лаборатории приглашение посетить Пекин, привезти с собой черепа и другие костные останки питекантропа, с тем чтобы совместно провести наглядное сравнение особенностей яванских обезьянолюдей с синантропом, раз и навсегда решив вопрос: сходны они, как отметил впервые Дэвидсон Блэк, или, напротив, различны, на чем настаивает Дюбуа. Двум палеоантропологам, которые в последние годы с успехом вели практическое исследование проблемы эволюции предков человека в Азии, предстояло выработать, если это окажется возможным, общую точку зрения на морфологические взаимоотношения древнейших обезьянолюдей востока континента.
