ДС – В 1989 г., когда я стал принимать активное участие в революционном процессе в Восточной Европе, я уже не мог продолжать заниматься бизнесом ежедневно. Я не мог постоянно оставаться на связи с фондом. Я передал управление команде молодых людей, возглавляемой Стенли Дра-кенмиллером.
БВ – Но ведь вы получили 1 млрд. долл., играя против фунта стерлингов в 1992 г., – а это было после того, как вы передали управление Стенли. Неужели это его заслуга?
ДС – Да. Я никогда не считал это своей заслугой. Я принимал участие в этом процессе. Я сказал ему, что такая возможность возникает один раз в жизни, отношение вероятностей риска и выигрыша было чрезвычайно благоприятным, и следовательно, мы должны были вести игру в большем масштабе, чем обычно. И он последовал моему совету.
БВ – Таким образом, именно он привлек тот огромный объем залогового капитала, который поступил тогда в группу фондов Quantum. Но разве идея игры на понижение курса фунта стерлингов была его?
ДС – Да. Он советовался со мной, но это была его идея.
БВ – Но было бы несправедливо утверждать, что без вашего одобрения он привлек бы заемный капитал в таком масштабе, в каком это было сделано Quantum Fund? Разве вы не оказывали на него давление и не посоветовали поступить так рискованно?
ДС – Я советовал ему идти до конца. Он мог бы сделать это и без меня. В действительности, объем привлеченного нами заемного капитала вовсе не был столь огромным, поскольку мы рисковали лишь нашим акционерным капиталом или, может быть, немного большей суммой. В такой ситуации мы могли бы рисковать суммой, во много раз превышающей наш акционерный капитал.
БВ – Это был один из ваших крупнейших успехов. В последние несколько лет фонд также принимал решения в отношении валют, которые оказались не столь удачными.Какую роль вы сыграли в этих решениях?
ДС – Я сыграл ту же роль, что и в операциях с фунтом стерлингов. Мы ошиблись в отношении иены в 1994г., хотя понесенные нами убытки были сильно преувеличены. Говорили, что мы потеряли 1 млрд. долл., но это не так. Мы потеряли 600 млн. долл. в феврале 1994 г., но вернули их к концу года. Безусловно, большую часть этого года мы шли по ложному пути. Я участвовал в процессе принятия решений, и я несу ту же ответственность, что и в случае со стерлингом. Я также участвовал в процессе поиска ошибки. Мы сосредоточились на разворачивавшемся в то время торговом конфликте между США и Японией; в то же самое время существовала более глубокая причина усиления иены, которую мы не смогли распознать.
БВ – Вы теперь не проводите в Нью-Йорке так много времени, как раньше. Главным образом вы находитесь в Восточной Европе, расширяя деятельность вашего фонда.
ДС – Теперь уже нет. Я сейчас провожу в Европе гораздо меньше времени, чем за последние пять лет.
БВ – Как часто вы связываетесь со своим нью-йоркским офисом по деловым вопросам во время отъездов?
ДС – Если телефонная связь функционирует достаточно хорошо, я общаюсь с офисом ежедневно.
БВ – Вы говорите со Стенли?
ДС – Да, и с некоторыми другими.
БВ – Стенли советуется с вами или вы непосредственно направляете его? Или большая часть ваших диалогов представляет собой ответы на вопросы?
ДС – Он отвечает за управление фондом, и я не хочу ограничивать его. В свои 40 лет Стенли во многом лучше, чем был я в его возрасте.
БВ – Не в этом ли причина продолжающегося успеха Quantum Fund?
ДС – Лишь отчасти. Стенли – очень честная и непредвзятая личность, поэтому ему удалось привлечь высококлассных специалистов к работе на фирме. Репутация фонда также улучшилась, особенно после кризиса фунта стерлингов. Нам удалось привлечь лучших молодых людей, поэтому сейчас у нас есть высококвалифицированная команда менеджеров, чего у нас никогда не было раньше.
БВ – Личность человека является результатом влияния иных людей. Давайте поговорим о людях, которые оказали влияние на вас. Ваш отец оказал огромное влияние на вас и ваши идеи. Расскажите, пожалуйста, какие стороны его жизни были особенно важны для вас.
ДС – Я думаю, что влияние на меня оказали и отец, и мать, но их влияние было различным. Я очень любил их обоих, но они были очень разными людьми, и их отношения были напряженными. Я очень любил и глубоко чувствовал их, поэтому я также глубоко внутренне воспринимал и эту напряженность. Напряженность отношений между родителями стала движущей силой моей жизни. Я рос на фоне конфликта двух различных людей. Это позволяло мне всегда видеть иную точку зрения. Я соглашался с отцом практически во всем, за исключением его отношения к матери. Отец научил меня общаться с внешним миром, мать учила меня познавать самого себя. Я усвоил взгляды отца, но по характеру я всегда был ближе к матери. Мой отец был общительным, дружелюбным человеком, у него был подлинный интерес к судьбе других людей. Он любил помогать им, но не любил делиться своими внутренними переживаниями. Возможно, он вообще не любил Думать о своих чувствах; поэтому он питал такой интерес к другим. Мой отец любил держаться на поверхности; мать стремилась проникнуть вглубь. Она была самокритична до самобичевания. У нее была наклонность к религии и мистике, которую я не унаследовал, но я разделяю ее интерес к загадкам бытия. Мать обожала отца и во всем соглашалась с его решениями, даже если это значило идти против собственных желаний. Это создавало определенные внутренние конфликты. Она также сталкивалась с конфликтами иного рода. Она была глубоко оскорблена антисемитизмом, который был всеобщим в венгерском обществе, и она сильно страдала в начале второй мировой войны. Мать чувствовала себя неудовлетворенной из-за того, что у нее не было собственной карьеры. В некотором роде она была худшим своим врагом. Поскольку я воспринимал ее как часть себя, мне пришлось бороться в себе со свойствами «неудачника». Иногда я чувствовал, что я смог добиться столь значительного успеха потому, что мне удалось побороть в себе этого «неудачника». Когда в 1982 г. я пережил период внутреннего конфликта, это напомнило мне конфликт между моими родителями. Именно тогда мне удалось преодолеть многие комплексы, которые я унаследовал от матери.
БВ – Почему вы чувствовали себя столь близким и к вашему отцу, и к вашей матери?
ДС – Моя мать была склонна к близким духовным отношениям, я был для нее родственной душой. Мой отец был очень необычным человеком, и я обожал его. Я знаю, что я необъективен, но даже на теперешнем, позднем этапе моей жизни, я продолжаю считать его совершенно исключительным человеком. Когда я был маленьким, он проводил со мной довольно много времени. Я встречался с ним после школы, и мы вместе шли купаться. После плавания он рассказывал мне очередную историю из своей жизни. Это было похоже на «мыльную оперу» – я слушал, затаив дыхание. Его жизненный опыт стал частью моего.
БВ – Не расскажете ли некоторые эпизоды из этой «мыльной оперы»?
ДС – В начале жизни он был довольно амбициозным молодым человеком. Пошел добровольцем на фронт во время первой мировой войны и дослужился до лейтенанта. Затем попал в плен на русском фронте и был отправлен в Сибирь. Он все еще был полон амбиций. Отец редактировал газету под названием Нары. Она писалась от руки и прибивалась гвоздями к нарам, а авторы прята-лисьза ней и слушали комментарии читателей. Я помню, что, когда был ребенком, видел подборку копий этой газеты; он привез их домой из Сибири. Затем его выбрали «представителем» заключенных лагеря. Несколько заключенных из соседнего лагеря убежали и в отместку за это «представитель» заключенных должен был быть расстрелян. Он решил, что лучше бежать, чем быть расстрелянным за побег других. Он выбрал примерно 30 человек – плотника, повара, врача и т.д., поскольку он не имел каких-либо практических навыков, – и они вместе бежали из лагеря.
Отец хотел построить плот и сплавиться вниз по течению до океана. Но допустил одну важную ошибку: он не знал, что все сибирские реки впадают в Северный Ледовитый океан. Беглецы построили плот, поплыли вниз по реке и через несколько недель поняли, что направляются к Северному Ледовитому океану. Пока из дикой глуши они долго выбирались к цивилизации, произошла революция, и они попали в самую гущу беспорядков в регионе. В тот период управлял Сибирью один чешский офицер, разъезжая в бронепоезде. Белые и красные постоянно убивали друг друга, а также местных жителей. Отец пережил несколько ужасных событий, и это научило его ценить жизнь.
Отец вернулся в Венгрию другим человеком: он потерял свои амбиции. Он не хотел более добиваться успеха. Мой отец хотел наслаждаться жизнью и оставаться независимым, но он не стремился стать богатым или влиятельным. Фактически он был единственным из всех знакомых мне людей, кто действительно прожил весь свой капитал. Он женился на матери, и отчасти благодаря этому браку, а отчасти доходам, которые он получил, издавая журнал на эсперанто, мы владели некоторой недвижимостью. Он был юристом, но не любил работать больше, чем было абсолютно необходимо. Я помню, когда я был маленьким, он однажды послал меня к одному из своих клиентов, чтобы занять немного денег, затем мы отправились кататься на лыжах. Когда мы вернулись, он несколько недель пребывал в плохом настроении, пытаясь заработать деньги и вернуть долг. Затем вовремя войны он начал продавать собственность. К моменту немецкой оккупации мы продали практически все, что у нас было. Это оказалось очень на руку, поскольку мы все равно бы все потеряли. И хотя эти продажи были правильно рассчитаны по времени, очень немногим людям хватает храбрости вот так распродать свой капитал. «Мой капитал – это моя голова», – говорил он, по-латыни «капитал» значит «голова». Я всегда восхищался этой его позицией. Какой контраст с моей карьерой! Некоторым образом я повторил его путь, поскольку не стал узником своего богатства.
