Мемориала, основательница которого учредила и эту медаль, близится к завершению, – написал Шепли членам Комитета фонда Дрейпера при академии. – Нет нужды объяснять характер и непреходящее значение ее вклада». Именно она привела систему классификации в ее нынешнюю общеупотребительную форму и единолично описала каждую из четверти миллиона звезд. «Насколько я помню, Каталог Генри Дрейпера пока еще не удостаивался в США официального признания в виде медали, утверждения, почетной степени и т. п., – продолжал Шепли. – Мисс Кэннон равнодушна к подобным знакам признания, но мне думается, что проделанная ею работа – величайший вклад в науку, который стал возможен благодаря Дрейперам, и что было бы справедливо номинировать мисс Кэннон на медаль».
Комитет согласился. Радостный Шепли подготовил неофициальное уведомление, пока еще не пришло официальное. Оно выглядело так:
ДОКТОРУ ЭННИ ДЖАМП КЭННОН,
доброму духу Кирпичного корпуса, достославной собирательнице ученых степеней и наград, создательнице девяти бессмертных томов и нескольких тысяч овсяных печений, мастерице народных танцев и игры в бридж, крестной матери SW Андромеды и в первую очередь лауреатке
Дрейперовской медали Национальной академии наук –
первой медали, когда-либо врученной женщине этим почтенным собранием консерваторов, и одной из высочайших наград, вручаемых астрономам любого пола, расы, религиозных или политических пристрастий. В знак признания этой великой чести и от имени сотрудников Гарвардской обсерватории совершаю над вами помазание обычной звездной пылью, дарую вам метагалактическую эмблему удачи и возлагаю на вас сей символ в знак того, что вы стали самым веселым в мире Дрейперовским лауреатом.
Глава четырнадцатая
Награда мисс Кэннон
Грядущие празднества в обсерватории обещали быть самым грандиозным мероприятием Харлоу и Марты Шепли: на сентябрь 1932 года была намечена трехгодичная генеральная ассамблея Международного астрономического союза. Приглашая МАС в Гарвард, директор предложил по этому случаю увеличить перерыв между съездами до четырех лет. Это поставило бы событие в один ряд с прежними приемами в европейских столицах, где главы Церкви и государства руководили пышными церемониями. Но вместо внешней мишуры генеральная ассамблея в Гарварде должна была ознаменоваться настоящим чудом природы – полным солнечным затмением. В среду 31 августа 1932 года без малого в 16:00 по местному времени Луна должна была заслонить Солнце, а небо над Новой Англией – потемнеть. Приезжие астрономы могли рассредоточиться вдоль полосы полного покрытия от Квебека до Мэна, Вермонта, Нью-Гэмпшира и Массачусетса, затем упаковать свое оборудование и отправиться в Кеймбридж.
Конечно, планам Шепли могла помешать плохая погода. По прогнозам шансы на идеальные условия наблюдения в день затмения составляли всего лишь 50 на 50, а невозможность наблюдать затмение, безусловно, испортила бы настроение астрономам. Даже мисс Кэннон расстроилась (хотя и ненадолго), когда во время затмения 1923 года в Южной Калифорнии набежавшее облако помешало ей заснять спектр солнечной короны. И все же директор сделал ставку на удачу. Он поручил Аделаиде Эймс, своей первой аспирантке, а теперь его помощнице в изучении галактик, подготовку к приему МАС.
В мае 1932 года в ожидании близящейся ассамблеи Шепли и мисс Эймс заканчивали свое обширное, решающее исследование внешних галактик. Они рассмотрели свыше тысячи островных вселенных, запечатленных на фотопластинках Гарвардского архива, расклассифицировали формы этих «туманностей», 700 из которых оказались спиралями, и подсчитали суммарный блеск каждой по унифицированной системе фотометрических величин. Каталог Шепли – Эймс впервые показал распределение подобных объектов по всему небу. Хотя в картине Млечного Пути Шепли все еще недоставало подробностей, они с мисс Эймс приблизились к определению контуров дальнего космоса. Он был больше, чем им представлялось, и как будто все время увеличивался. Еще в 1914 году Весто Мелвин Слайфер из обсерватории Лоуэлла в Аризоне продемонстрировал смещение спектров большинства спиральных туманностей в красную область. Это означало, что они удаляются от наблюдателя с огромной скоростью. Позднее Эдвин Хаббл в Маунт-Вилсон развил открытие Слайфера. Проведя трудоемкую оценку расстояний до убегающих спиралей, он увидел новое соотношение, которое назвали законом Хаббла: чем дальше галактика, тем быстрее она убегает.
В конце июня, оставив текст и таблицы Каталога Шепли – Эймс в типографии колледжа, мисс Эймс отправилась с несколькими коллегами по обсерватории в короткий отпуск на озеро Сквам у города Холдернес в Нью-Гэмпшире. У семьи ее подруги Мэри Аллен там был загородный домик с видом на горы Уайт-Маунтинс. В воскресенье 26-го мисс Эймс и мисс Аллен выгребли на байдарке на середину озера, и тут налетел шквал. Лодка перевернулась. Вначале они посмеялись над происшествием, пытаясь вернуть байдарку в нормальное положение. Затем бросили судно и поплыли к берегу. Обе девушки хорошо плавали, но, когда Мэри, плывшая впереди, выбралась на мель и оглянулась, позади никого не было. Несколько раз она звала Аделаиду. Отчаянно звала на помощь. Прибежали остальные и стали нырять в том месте, где близкая к истерике уцелевшая в последний раз видела над водой голову подруги. Но следа ее так и не нашли. Кому-то пришлось позвонить полковнику Фалесу Эймсу, начальнику Спрингфилдского арсенала, и сообщить ему, что его 32-летняя дочь утонула, по-видимому из-за судороги.
Когда в понедельник весть дошла до Шепли, он закрыл обсерваторию и вместе с Леоном Кэмпбеллом поехал на озеро помогать полковнику Эймсу. Там уже находилась полиция, руководившая поисковыми отрядами, пешими и на лодках. Над озером до темноты кружили самолеты. Во вторник мисс Кэннон записала в дневнике: «Тело Аделаиды пока не нашли». Прошло больше недели, прежде чем удалось отыскать ее останки. На отпевании в церкви Христа в Кеймбридже 7 июля, по словам мисс Кэннон, ей было больно смотреть на полковника и миссис Эймс. На следующий день они похоронили свою дочь – свое единственное дитя – на Арлингтонском национальном кладбище.
Традиционное нежелание допускать женщин к профессиональной деятельности во многих областях науки привело в 1897 году к основанию небольшой организации со штабом в Бостоне – Общества помощи женщинам в научных исследованиях. Поначалу единственной функцией общества был сбор средств на поддержку исследовательской программы для американок на Зоологической станции в Неаполе, где профессор Антон Дорн, как и Пикеринг, поощрял женское участие. Через несколько лет общество расширило свою деятельность и стало выдавать гранты исследовательницам, а потом учредило Исследовательскую премию Эллен Ричардс, вручаемую по совокупности заслуг. Она была названа в честь покойной Эллен Своллоу Ричардс, химика и соосновательницы общества, первой женщины, ставшей полноправной студенткой Массачусетского технологического института. В 1876 году она основала в институте Женскую лабораторию и после нескольких лет преподавания без оплаты и ученого звания стала доцентом по химическому анализу, промышленной химии, минералогии и прикладной биологии. Даже тогда ей не платили, но, будучи замужем за Робертом Холлоуэллом Ричардсом, заведующим кафедрой горного дела в МТИ, она могла позволить себе работать бесплатно.
Общество помощи женщинам в научных исследованиях вручило премию Эллен Ричардс 1932 года в размере $1000 двум достойным претенденткам – доктору Хелен Дин Кинг, биологу из Института Уистара при Пенсильванском университете, и доктору Энни Джамп Кэннон из Гарвардской обсерватории. Приняв это решение, 12 членов общества объявили, что довольны достигнутыми результатами, и составили резолюцию о самороспуске организации. «Принимая во внимание, – говорилось в ней, – что цели, ради которых наше общество трудилось 35 лет, достигнуты, так как женщины получили возможность участвовать в научных исследованиях наравне с мужчинами и получать признание своих достижений, постановляем, что общество прекращает свое существование по завершении этого заседания».
Со стороны может показаться, что роспуск общества был преждевременным. Видимо, так считала и мисс Кэннон, перенявшая у него эстафету благих дел. «Ваше письмо насчет Исследовательской премии Эллен Ричардс очень важно, – ответила она Марджори Николсон, декану Колледжа Смит, 10 июня 1932 года, – а приложенный чек, безусловно, служит замечательным признанием моих многолетних астрономических исследований». По ее словам, она испытывала двойную благодарность, поскольку была знакома с Эллен Ричардс и помнила разговоры с ней – в Бостонском клубе и на встречах Ассоциации выпускниц колледжа – о возможностях для женщин.
«Если бы только я могла довести через вас до сведения комитета, – продолжала мисс Кэннон, – до сведения благотворителей и всех участниц бывшего Общества помощи женщинам в научных исследованиях свою благодарность за премию. Надеюсь употребить ее на какое-нибудь содействие женским астрономическим исследованиям. Более того, сама мысль о ней станет для меня постоянным стимулом прикладывать больше усилий для разрешения проблем, над которыми я тружусь сейчас, ведь мне нужно теперь оправдать
