Там, где любовь сведена к удовольствию, на первом плане стоит принцип разнообразия. Это разнообразие достигается одновременным половым общением с несколькими мужчинами или несколькими женщинами. Тенденция эта главным образом выражается в возникновении института постоянной любовницы или постоянного любовника. Муж имеет кроме жены еще одну или несколько метресс, порой тут же в своем доме. Гейлер из Кайзерсберга пишет: «Есть и такие мужчины, которые содержат в своем доме рядом с женой еще публичную женщину». Жена часто не только супруга, но и метресса другого, порой третьего и т. д. Большинство сексопсихологов ошибочно называют это «прирожденной склонностью женщины к проституции», потому что исходят из отдельных индивидуальных случаев. На самом деле это социальное и потому заурядное явление, обусловленное вышеприведенными экономическими причинами.
Бесчисленное множество мужчин в таких классах и в такие эпохи находят совершенно естественным, что их жены имеют любовников или являются метрессами других. Надо, впрочем, заметить, что чаще всего здесь сказывается рафинированность мужей, а не их снисходительность или справедливость, предоставляющая другим те же права, какие они сами присвоили себе. Мужчина находит у проститутки больше наслаждения — ибо она утонченнее решает проблему любви, сведенной к простому удовольствию, — и потому превращает в проститутку свою собственную жену. Молчаливым соглашением является при этом требование, чтобы жена, сходясь с любовником, избегала беременности. Только беременность дискредитирует, потому что компрометирует не самый факт, а только неловкость, неумение соблюдать правила любви, ибо любовь не более как игра.
Женская неверность ограничена, таким образом, исключительно неудобными последствиями. Вместе с тем в таком классе совершенно видоизменяются и понятия о «приличии». Приличным считается муж, уважающий права любовника и умеющий так устроить дело, что ни любовник, ни жена не попадают перед ним в неловкое положение. В нужный момент он покинет комнату или квартиру, никогда он не появится на сцене в неурочный час — если бы он поступил иначе, он нарушил бы правила приличия.
Воплощением добродетели считается в такие эпохи женщина, отдающаяся другим только в период беременности, виновником которой является ее муж, так как последний уже не рискует в таком случае воспитать детей, принадлежащих не ему. «Беременная женщина не может быть неверной», — гласила распространенная поговорка.
Под влиянием этого меняется и жизненная мудрость женщины. Один современник говорит: «Как только женщина забеременеет, она уже считает, что не может оскорбить мужа и сделать его рогоносцем, и ни в чем не отказывает своим друзьям». Последствия этой философии обрисовывает поговорка: «Беременные женщины отдаются тем охотнее». Однако жена не всегда становится матерью от мужа, вместе с тем она желает избежать последствий и от связи с любовником, не отказываясь, однако, от радостей незаконной любви. Как быть в таком случае? Очень просто. Не следует ограничиться одним любовником, надо их иметь несколько. «Кто живет одновременно со многими мужчинами, не может забеременеть», — гласит поговорка.
В своей истории города Любека Бекер сообщает о том, как жаждавшие любви патрицианские жены, которым обстоятельства не позволяли держать официального любовника, вознаграждали себя за потерю любовных наслаждений: «В 1476 г. жены патрициев Любека отправлялись вечером под густой вуалью в винные погребки, чтобы в этих очагах проституции удовлетворять свои желания, оставаясь неузнанными».
Налицо те же методы, как в императорском Риме. И в этом нет ничего удивительного: экономическая ситуация культурных наций в эпоху Ренессанса походила на экономическое положение Рима.
Институт любовников и метресс получил наиболее ясно выраженный официальный статус при дворах и среди придворной аристократии. Каждый князь содержал фавориток, т. е. при каждом дворе существовала целая свита обворожительных проституток. Большинство из них принадлежало к придворной аристократии, но и бюргерство поставляло очень часто метресс для княжеского ложа. Генрих VIII, король Англии, по очереди пригласил двух хорошеньких дочек пекарей, Людовик XI Французский имел несколько метресс из горожанок, бранденбургский курфюрст Иоахим I жил с развратной вдовой литейщика. Можно было бы привести сотню имен. Придворные дамы часто составляли не что иное, как официальный гарем князя. Приобщение к чину придворной дамы значило часто не более, как то что данная дама удостоилась чести украсить ложе короля или чести принять на своем ложе его или принцев. О дворе Франциска I Соваль сообщает, что здесь каждая придворная дама в любой момент была обязана удовлетворять султанские прихоти короля:
«Король любил наносить неожиданные ночные визиты то одной, то другой придворной даме. Комнаты дам были так устроены, что король в любой момент мог явиться к ним, имея ключ от каждой комнаты».
И те же нравы господствовали при многих других дворах. Так как назначение в чине придворной дамы здесь было равносильно назначению метрессы, то тем из придворных, жены которых отличались особенной пикантностью или красотой, приходилось в продолжение десятилетий делиться ими с королем, а потом на протяжении многих лет — с дюжиной других мужчин, принцев и фаворитов. Для дамы это не считалось позором, ибо всеми признанная логика абсолютизма гласила: «Кто разделяет ложе с королем, не совершает позорного поступка, кто отдается маленьким людям, становится проституткой». Мужья, естественно, имели это в виду и порой даже строили на этом весь свой брак. В таких случаях «права» жены прямо заносились в брачный контракт, чтобы потом не возникало недоразумений. Брантом рассказывает о подобном случае: «Я слышал об одной благородной даме, которая при заключении брака выговорила у мужа право свободно отдаваться при дворе любви… В виде вознаграждения она выдавала ему ежемесячно тысячу франков карманных денег и ни о чем другом не заботилась, как только о своих удовольствиях».
Если же находился муж настолько наивный, что отказывался понимать логику абсолютизма, то ему ее внушали таким убедительным образом, что он прекрасно усваивал ее. Доказательством служит следующий случай, произошедший при дворе Франциска I. Хронист рассказывает:
«Мне передавали, что однажды король Франциск хотел провести ночь с дамой, которую любил. Он встретил ее мужа со шпагой в руке: муж намеревался ее убить. Однако король направил свою шпагу ему в грудь и под страхом смерти приказал не трогать ее. Если он только посмеет хоть тронуть ее, король или убьет его, или велит отрубить ему голову. Он показал мужу на дверь и сам занял его место. Эта дама могла считать себя счастливой, что нашла такого покровителя, так как муж ничего ей не говорил и предоставил ей полную свободу действия.
Мне передавали, что не только эта дама, но и многие другие пользовались покровительством короля. Многие люди в годы войны, желая спасти свои владения, украшают ворота королевским гербом. Так же точно многие женщины пришивали к платью королевский герб, так что их мужья ничего не могли им сказать, если не хотели лишиться жизни».
Разврат был, разумеется, не только самоцелью, не только вулканическим извержением таившихся в недрах эпохи сильных страстей и вожделений, но в большинстве случаев также и средством к цели. После того как любовь получила товарный характер, она стала в эту чувственную эпоху наилучше оплаченным товаром и вместе с тем наиболее ходким предметом торговли. Во всех переулках и на всех площадях стояла Венера и бесстыдно выставляла напоказ свою пышную красоту. Она стояла особенно охотно перед каждой дверью, за которой царили власть и могущество. Обладательница телесной красоты могла там получить в обмен на свою любовь не только деньги, но и власть, положение, права. И она на самом деле выторговывала все это для себя, для мужа, для братьев, для семьи.
Для большинства молодых аристократок красота была тем капиталом, который они пускали в оборот и который почти всегда приносил им ростовщический процент. В своем описании английского двора конца XVI в. англичанин Вильсон говорит: «Многие молодые аристократки, очутившиеся благодаря расточительной жизни родителей в стесненном положении, смотрели на свою красоту как на капитал. Они приезжали в Лондон, чтобы продать себя, добивались значительных пожизненных пенсий, выходили затем замуж за выдающихся и состоятельных людей, и на них смотрели как на благоразумных дам, даже как на героические умы».
Повинуясь эротическим капризам могущественного покровителя, немало дам завоевали себе и мужьям общественное положение. Ничто так не просвещало князей относительно выдающихся способностей их подданных, как любовные таланты их жен. Соблазнительная красота жены, дочери или сестры упрощала самые сложные юридические дела. Для бесчисленного множества судей не было более убедительного аргумента, более серьезного довода в пользу обвиняемого, как прекрасная грудь или очаровательное тело его жены, в особенности если она была не прочь впустить судью в этот эдем.
