Из сказанного следует, что в большинстве миниатюр красный цвет является цветовым знаком мирского, вторгшегося в аскетическую (в том числе – и в цветовом отношении) монастырскую жизнь. В связи с этим представляются важными следующие наблюдения А. А. Амосова над миниатюрами Лицевого летописного свода: «Из всей зоны спектра в качестве этикетно-символических выступают главным образом синий и красный. При этом синий имеет более заметный символический оттенок (практически исключительно в синем круге на миниатюрах помещаются изображения Божества…), обозначая группу сакральных идей и понятий; красный же более проявляет оттенок этикетный, сопутствующий делам земных владык и не распространяющийся (в данном проявлении) на дела небесные».[98] В наших миниатюрах оттенки синего цвета тоже присутствуют в изображениях сегмента неба, из которого исходят лучи, символизирующие Божественную благодать, или в котором изображены Иисус Христос, благословляющая десница Господня, ангелы и святые. Однако сегмент неба далеко не всегда писался синим цветом (илл. 27а), он мог быть также охристого (илл. 27б) или зеленого (илл. 27в) цветов. Красный же, как уже отмечалось, чаще всего являлся цветовым сигналом именно мирского начала: это знак и мирской иерархии власти, и земной радости об исцелении больного, и, наконец, просто мирских людей, пришедших в монастырь.
Поэтому и в иллюстрируемых житийных текстах красный цвет (или «киноварь», как он обозначался в иконописных подлинниках) не упоминается, ведь в них речь идет прежде всего о преподобных – иноках, отвергнувших все мирское и устремившихся к горнему. Единственное употребление агиографом слова «красный», и то в значении «красивый», нам встретилось в Житии Сергия Радонежского, который «…обретоша место красно зело…» (Троиц. сп., л. 199 об.) для основания Кержачского монастыря. Отметим, что эти слова, говорящие о красоте природы, относятся именно к земной красоте.
Цветовым сигналом, символизирующим красоту и величие горнего мира, безусловно, является цвет. Как писал о нем князь Е. Трубецкой, «…изо всех цветов один только золотой… обозначает центр Божественной жизни, а все прочие – ее окружение»[99]; в иконописи золото используется «именно там, где иконописцу нужно противопоставить друг другу два мира, оттолкнуть запредельное от здешнего»[100].
В древнерусской книжной миниатюре художники тоже использовали золото, причем главным образом при написании выходной миниатюры, которая является иконой святого и одновременно – изобразительным заглавием жития. Золотым делали фон, нимб, иногда – складки одежды. Золото присутствовало и во всех последующих миниатюрах, при этом иллюстраторы преимущественно писали золотом только нимбы (илл. 28а), купола и кресты церквей – то, что относится к миру горнему, небесному, а не земному. Весьма показательно, что мирское золото монет золотым не изображалось. Например, на миниатюрах Жития Зосимы и Савватия Соловецких золотые монеты, которые новгородец Иван приносит в ларце преподобному Савватию, либо оставляются бесцветными (Булатн. сп., л. 37), либо закрашиваются охрой (л. 21/38 – илл. 28б). Золотые монеты переданы охристым цветом и на другой миниатюре Булатниковекого списка (л. 69 об.), иллюстрирующей слова о том, что миряне «принесше яже на потребу братии».
В миниатюрах лицевого списка Жития Сергия Радонежского в составе Лицевого летописного свода А. В. Арциховский отмечал ту же особенность: «…цвет царских венцов здесь желтый. Они золотые, но золотую краску художник предназначал только для нимбов и церковных глав»[101]. То есть можно утверждать, что у миниатюристов существовала определенная традиция использовать золотую краску только для изображения тех или иных священных, сакральных объектов, указывающих на связь с горним миром, и не использовать ее при изображении золотых предметов, принадлежащих миру дольнему.
Однако этой традиции строго придерживались только миниатюристы рукописей конца XVI в. С течением времени в миниатюрах лицевых рукописей наблюдается постепенный отход от установившегося правила. Как отмечал А. А. Амосов, «…наиболее существенным моментом в художественной практике, явившимся следствием преобразований предпетровского и Петровского времени, можно считать постепенное изменение функций золота в живописи… В новом, барочном искусстве золото стало рассматриваться наряду с другими цветами…»[102].
Так, например, в Старшем списке Жития Антония Сийского 1648 г. царский венец на голове Ивана Грозного, а также двуглавый орел на башне раскрашены золотом (Сп. 1, л. 243 об.). Даже в более ранних рукописях, Вахрамеевском и Булатниковском списках Жития Зосимы и Савватия Соловецких, опушка широких рукавов и подола багряных одежд боярыни Марфы Борецкой, а также одежд ее детей изображены золотыми (л. 64/82 об. – илл. 29). Золотой и багряный цвета в одежде боярыни, видимо, играют здесь роль знака ее высокого социального положения: «Бе бо едина от славнейших и первых града того» (Булатн. сп., л. 85). Те же детали одежды, которые у боярыни Марфы Борецкой написаны золотыми, у ее слуг на миниатюре закрашены просто охрой. В XVII в. золотой цвет в миниатюрах перестал иметь сугубо сакральный характер и, наряду с исполнением функции знака горнего мира, стал обозначением земной иерархии власти.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
К древнерусской книжной миниатюре обращались специалисты самых разных областей гуманитарной науки: искусствоведы, историки, источниковеды, литературоведы и др. В монографии В. Д. Черного (Черный В. Д. Русская средневековая книжная миниатюра: Направления, проблемы и методы изучения. М., 2004) подробным образом изложена история изучения древнерусских лицевых рукописей с середины XIX до начала XXI в.
См., например: Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб., 1861. T. 1. Он же. Общие понятия о русской иконописи: Сборник древнерусского искусства. М., 1866; Он же. Древнерусская литература и православное искусство. СПб., 2001 – и др.
Лихачев Д. С. Сравнительное изучение литературы и искусства Древней Руси // ТОДРЛ. М.; Л., 1966. Т. 22. С. 3—10; Он же. Человек в литературе Древней Руси. М., 1970; Он же. Развитие русской литературы X–XVIII вв. Эпохи и стили. Л., 1973; Он же. Поэтика Древнерусской литературы. М., 1979. С. 22–54; Он же. Текстология. Изд. 3-е. СПб., 2001. С. 426–430.
«Семиотика заинтересована не только в разных кодах, но и в различного рода межкодовых переходах. Семиотическая проблематика становится особо явственной в случае столкновения кодов. …Разные сообщения на разных кодах не могут вступать в конфликт, в отличие от одного и того же сообщения на разных языках (кодах)» (Почепцов Г. Г. Русская семиотика: идеи и методы, персоналии, история. М„2001. С. 382)
Комплексный подход к изучению миниатюр Лицевого свода применен в труде А. А. Амосова «Лицевой летописный свод Ивана Грозного» (Амосов А. А. Лицевой летописный свод Ивана Грозного: Комплексное кодикологическое исследование. М., 1998. Ч. 3: Миниатюры Лицевого свода: история в образах. С. 224–303). Такой подход включил в себя рассуждения о принципах анализа миниатюр, о языке древнерусского художника, о технологии создания миниатюр и возможных источниках изображений, о сверхтекстовой информации в миниатюрах, о передаче в иллюстрациях пространственно-временных характеристик, об интерпретации изображения, а также о цвете в миниатюрах Свода и его символике.
Из монографических работ, посвященных Лицевому своду, следует также назвать книгу В. В. Морозова (Морозов В. В. Лицевой свод в контексте отечественного летописания XVI века. М., 2005. Гл. 5: Миниатюры Лицевого свода. С. 169–251), в которой рассуждения о языке миниатюриста, о жестах, цвете, об интерпретации и трактовке миниатюристом текста, об этикете и о функциях миниатюры также соответствуют проблеме комплексного исследования средневековой иллюстрированной книги.
