ПЕКИНСКИЕ АНТИКВАРЫ
Улица, где некогда были мастерские, можно даже сказать – фабрики, по изготовлению фаянса, называется Люличан. Находится она в квартале Суаньву. Квартал этот почтенного возраста – он был построен в эпоху Цин (1664 – 1911 гг.), а окончательно сформировался к концу девятнадцатого века.
Ныне улица Люличан, как и большая часть квартала, представляет собой сборище самых разномастных магазинчиков, торгующих тем, что мило сердцу туриста: фарфором, картинами традиционной китайской живописи, вышивками, благопожелательными табличками, керамикой, куклами-марионетками, опиумными трубками. Здесь же можно купить рисовую бумагу, кисти, тушь и, конечно же, предметы антиквариата.
Впервые мне рассказал об этом славном месте двоюродный брат матери, дядя Саша, человек неспокойной судьбы.
В начале девяностых он оставил НИИ, в котором проработал пятнадцать лет, и замутил бизнес с китайцами – возил оттуда все, что можно было продать в Москве, а продать в те времена можно было все.
Однажды… как многозначительно это слово, как много оно обещает!.. Итак, однажды моего оборотистого дядюшку занесло в Пекин, где он в поисках прибыльного товара побывал и на улице Люличан. Товара на продажу там, разумеется, не нашлось, но зато нашлось кое-что другое – за сто долларов в одной из лавочек он купил (вернее, ему продали) антикварный кинжал времен заката династии Тан, говоря по-нашему – девятого века. Еще сто долларов пришлось отдать таможеннику в Шереметьеве, чтобы беспрепятственно ввезти в нашу страну приобретение, классифицируемое как холодное оружие.
– Представляете – девятый век! – горячился дядя Саша, потрясая кинжалом и сертификатом перед гостями.
Сертификат был хорош – свиток плотной рисовой бумаги, испещренный иероглифами, да еще с красной восковой печатью на красно-золотом шнурочке.
Кинжал выглядел похуже – полуметровая, местами ржавая железяка. Мне больше понравились костяные ножны, на которых еще можно было разглядеть очертания некогда искусно вырезанных дракона с одной стороны и феникса – с другой.
– Он стоит несметных денег! – закатывал глаза счастливый обладатель. – Мне повезло – у хозяина лавочки умер отец и он распродавал все за бесценок, чтобы набрать достаточно средств для похорон!
Обстоятельства выгодной покупки немного коробили щепетильных лиц из числа окружающих, но дядя Саша этого не замечал. За несколько лет челночества он стал законченной акулой, нет, не акулой, – пираньей капитализма.
Дядюшка так трясся над своим антикварным кинжалом, что даже завел для него в спальне особый маленький сейф. С кодовым замком и «неподбираемым» ключом.
И долго бы еще мой дядя млел, разглядывая свою покупку, если бы в один ужасный день его бизнес не угодил меж бесстрастных жерновов судьбы, перемалывающих в мелкую пыль все – и судьбы, и надежды, и желания...
Любой бизнес, как известно, состоит из взлетов и падений. Увы – не был исключением из этого правила и бизнес моего шебутного родственника. В один прекрасный, то есть – в один несчастный день его обокрали прямо в туалете аэропорта «Шереметьево». Оглушили, затащили в кабинку, где и обобрали до нитки, похитив все деньги, предназначенные для закупки новой партии товара. Деньги дядя Саша хранил в специально сшитом поясе, надеваемом на голое тело, под фуфайку, и искренне верил, что найти их невозможно, но злоумышленники их нашли без труда.
Придя в себя, дядя Саша поднял шум, но уже было поздно…
Ему срочно понадобились деньги. Надо было «выправлять ситуацию».
Судьбоносное решение – продать кинжал династии Тан – далось дядюшке нелегко, но что поделать – больше ничего ценного у него не было. Нет, была еще квартира, но продавать ее дядя Саша не собирался… Короче говоря, мой дядя, рука так и просится написать «самых честных правил», предпочел расстаться с кинжалом.
Не стану скрывать – трудно далось ему это решение. Очень трудно.
Нужные, то есть понимающие и со связями, люди скоро нашлись. Дядя Саша по очереди показывал им кинжал и слышал один и тот же приговор:
– Подделка. Цена ей – десять баксов в базарный день!
Дядя Саша нервничал и обвинял экспертов в невежестве. Эксперты обижались и советовали ему… Впрочем, это можно пропустить. Ничего дельного они ему не советовали – просто давали выход эмоциям, и все тут.
Теперь дядя Саша работает охранником в какой-то гимназии. После того случая он «завязал» с коммерцией, и из буржуя снова превратился в наемного работника.
Более того – он стал убежденным марксистом. Коммунистом наивысшей пробы.
О кинжале, привезенном из Пекина, мой дядя предпочитает не вспоминать…
В сейфе он хранит коллекцию значков с изображением Ленина, собранную им по друзьям и знакомым за последние годы.
Успев изрядно затариться сувенирами, я не намеревался покупать что-либо, поскольку предпочитаю путешествовать налегке, но, с другой стороны, не купить ни одного сувенира на память об улице Люличан было бы несообразно, можно сказать – бестактно по отношению к этому древнему городу.
В третьей по счету лавочке плутоватого вида хозяин на вполне сносном английском предложил мне купить старинный фарфоровый заварочный чайник (династию, во времена которой он якобы был сработан, я запамятовал). Стартовая цена раритета равнялась двумстам долларам. Мотив торговли себе в убыток – ликвидация бизнеса в связи с отъездом к сыну в Сингапур.
Чайничек был покрыт паутинкой трещин, не проникших, впрочем, глубже глазури.
Я поблагодарил хозяина за столь лестное предложение и поспешил покинуть лавочку.
Всевозможные раритеты так и сыпались на меня, создавалось впечатление, что всех торговцев квартала накрыла эпидемия внезапных смертей их родителей, свадеб их детей и скорых отъездов… Я улыбался и вежливо отказывался от выгодных предложений.
Вслед мне неслись наивыгоднейшие предложения. Так, цена нефритовых четок, принадлежавших одному из учеников великого Конфуция, в тот момент, когда я выходил из лавочки, упала до смешной суммы в пятнадцать долларов. Я вернулся в лавку и предложил хозяину семь баксов.
– Но это же четки, которым две с половиной тысячи лет! – оскорбленно завопил он. – Сам…
– Хватит пустых слов! – твердо сказал я. – Лучше объясните мне, почему ученик Конфуция завел себе буддийские четки со ста восемью зернами? Да, нет ли у вас меча Сун Укуна, царя обезьян, или головного убора судьи Ди?
– Десять, – потупив взор, сказал хозяин. – Очень хорошая цена.
– Восемь, – набавил я.
– Пусть будет восемь, – обреченно вздохнул торговец, изобразив лицом и телом вселенскую скорбь. – Но только четки, без сертификата.
– Согласен! – Я расплатился юанями по курсу, благородно округлив сумму в пользу продавца, забрал четки и ушел.
Память об улице Люличан приятно утяжеляла мою сумку. Не желая больше заходить ни в одну лавочку, я шел, разглядывая витрины, пока не забрел в какие-то трущобы. Именно трущобы, как иначе можно назвать ряды обшарпанных хибарок с редкими окнами, лепившихся вплотную друг к другу.
Окончательно заплутав в лабиринте узких улочек, я наугад побрел по нему, надеясь выбраться из него в «цивилизованный Пекин». Улочки были пустынны, обитатели хибарок, должно быть, не любили слоняться без дела.
Воздух «благоухал» ароматами выгребных ям. В Китае и более благополучные районы не имеют канализации, чего говорить об этом «центральном районе Пекина», в который меня занесла нелегкая.
Проплутав не менее получаса, я наконец сообразил, что мне стоит напрячь слух и идти на шум, ведь шум является одним из главных признаков цивилизации.
Я в уме похвалил себя за сообразительность и прислушался. Шумело где-то слева от меня, поэтому на первом перекрестке я свернул налево.
Через несколько минут ноги вынесли меня к очередным торговым рядам. Не стану утверждать, что встреча с цивилизацией несказанно обрадовала меня, но настроение мое существенно улучшилось. В безлюдных трущобах было что-то зловещее.
Не знаю, как у вас, а у меня все передряги и неприятности четко способствуют росту аппетита. Мне не пришлось долго искать подходящее для позднего обеда место, где я с лихвой вознаградил себя за перенесенные невзгоды.
Для китайца еда не просто прием пищи с целью утоления голода. Для него это не процесс, а ритуал, можно даже сказать – священнодействие. Еда в Китае – это культ, еще один культ.
Вариант китайского приветствия «Ни чифань ла ма?» переводится как «Вы уже поели?».
Многие здешние блюда, помимо рецепта, наделены и легендой, повествующей об их происхождении. Мне вспомнилась одна из подобных легенд, некогда прочитанных в очередной книге о Китае.
Во времена императора Цин Шихуана (первого императора всея Китая) некая женщина ждала своего мужа, который должен был вернуться со строительства Великой Китайской стены, на котором провел долгое время. В честь приезда супруга женщина приготовила блюдо из свинины. Но муж все не ехал, свинина на жаре начала «доходить» (надо учесть, что мясо в Китае во все времена было продуктом дорогим, поэтому им не разбрасывались налево и направо), так что, увидев вдали мужа, женщина натерла начавшую тухнуть свинину чесноком, обильно посыпала перцем и бросила в котел «перевариться». Так национальная кухня Китая пополнилась рецептом «хуйгожоу», что переводится как «мясо, вернувшееся в котел».
