Как видим, во Франции существовала давняя традиция, позволявшая французским королям иметь официальных любовниц. Считалось, что король совмещает в себе две сущности. Одна из них – божественная, передававшаяся по прямой линии от венценосного отца к венценосному сыну, а вторая – человеческая, свойственная всем людям. Никто, кроме строгих священников, не мог пожурить короля за его любовные интриги. Количество внебрачных связей было свидетельством его мужественности. Такое отношение к власти сохранялось во Франции еще долгое время после свержения монархии, распространившись затем на президентов, чьи внебрачные похождения были публичным достоянием и никогда не мешали их карьере.
Еще до замужества будущая мадам де Лафайет, которая была фрейлиной Анны Австрийской, матери Людовика XIV, была хорошо осведомлена о «шалостях» французской знати. В 1665 году, выйдя замуж за графа де Лафайет, она продолжала свое близкое знакомство с двором, хотя супруги жили довольно далеко от столицы, в Оверни. Она вышла замуж в двадцать один год и уже не считалась «юной» невестой, так как обычно благородных девиц выдавали замуж после пятнадцати лет, пока у них еще не было возможности попасть в сети соблазнителей. Как и большинство женщин ее сословия, Мари Мадлен выдали замуж за немолодого человека. Среди дворян браки по сговору родителей, каким был реальный брак мадам де Лафайет и вымышленный брак принцессы Клевской, были нормой еще и в начале XX века. Родители стремились женить своих сыновей или выдать замуж дочерей, руководствуясь размерами состояния претендента и его семейными связями. Никто из них не мог рассчитывать на брак по любви.
В романе, когда будущей принцессе Клевской едва исполнилось шестнадцать лет, ей нашли достойную партию – принца Клевского; она согласилась выйти за него замуж, хотя и не любила его. Во-первых, ей еще не доводилось испытывать того восхитительного душевного смятения, которое французы называют troubles — «волнение, беспокойство». Она жила под крылом своей овдовевшей матери, мадам де Шартр, слывшей утонченной и добродетельной женщиной, которую слушалась всегда и во всем. Мадам де Шартр заботилась не только об остроумии и красоте своей дочери – двух качествах, необходимых для достигшей брачного возраста девушки, – но старалась привить ей «добродетельность». Женская добродетель сводилась, главным образом, к тому, чтобы избегать знакомств с представителями противоположного пола, которые могли бы соблазнить ее или испортить ее репутацию. Мадам де Шартр предостерегала дочь от опасностей любви, какими бы заманчивыми они ни казались. Она рассказывала ей о «мужском лицемерии, об обмане и мужской неверности, о гибельных последствиях любовных интриг для супружеской жизни», убеждая дочь в том, что «только взаимная любовь между мужем и женой может обеспечить счастье женщины».
Впервые появившись при дворе, девушка произвела настоящий фурор. Принц Клевский был сражен наповал ее красотой и скромностью и тотчас влюбился. Это был классический coup de foudre – любовь с первого взгляда, мгновенно поразившая его сердце.
Хотя у него и появляются соперники, события складываются в пользу принца Клевского. Он находит возможность рассказать девушке о своей любви, причем делает это в очень достойной и уважительной манере. «Он умолял, чтобы она открыла ему свои чувства, и сказал, что его чувства к ней таковы, что если бы она покорилась желанию матери только из почтения к ней, то сделала бы его навеки несчастным».
Вся эта высокопарная речь сводилась к одному вопросу: «Вы меня любите?» Этот вопрос зачастую вызывает чувство тревоги и у того, кто его задает, и у того, кто должен на него ответить. Чувство любви возникает внезапно, и мы не всегда можем вполне отдавать себе отчет в том, что с нами происходит. Мадемуазель де Шартр, еще не изведавшая чувства любви, сообщила матери о желании вый ти замуж за принца Клевского, который вызывает у нее «меньшее отвращение, чем другие мужчины, но она не чувствует к нему особого влечения».
Мадам де Шартр приняла предложение принца, который просит руки ее дочери, не имея никаких причин сомневаться в том, что она выдает свою дочь замуж за человека, которого та сможет полюбить. В этом смысле их брачный союз не отличался от традиционного брака, когда родители выбирают супругов своим детям в надежде на то, что жених и невеста когда-нибудь полюбят друг друга.
В наши дни большинство молодых людей полагают, что могут выбрать себе пару по любви, во взаимности которой они уже имели возможность убедиться, тогда как брак по сговору родителей предполагает, что молодые полюбят друг друга со временем. Читая «Принцессу Клевскую», мы переносимся в ту пору западной истории, когда романтическая любовь начала вторгаться в область выбора человека для заключения брачного союза даже в среде высокопоставленной знати.
Вскоре состоялась помолвка, а затем и венчание мадемуазель де Шартр и принца Клевского. Брачная церемония и праздничный ужин, на котором присутствовали король и королева, прошли в Лувре. Мы пролистали всего лишь страниц двадцать романа, а свадьба уже состоялась. То, что было бы счастливым концом в английском романе XVIII или XIX века, оказывается только началом этой исконно французской истории.
К сожалению, после свадьбы чувства принцессы к своему супругу не изменились, принц Клевский не был доволен их браком, несмотря на то что дал ей свое имя и получил доступ в ее спальню. Он жаждал, чтобы супруга полюбила его с той же страстью, которую он испытывает к ней. Но любовь и страсть все еще были неведомы принцессе. Она не испытывала по отношению к принцу ничего, кроме amitié — «дружбы», то есть чувства, которое ближе к товарищеской, чем к любовной, привязанности. Можно сказать, что принцесса служит иллюстрацией тезиса Марии Шампанской, утверждавшей, что истинная любовь между супругами невозможна.
Читатель XXI века, размышляя над романом «Принцесса Клевская», конечно, обратит внимание на его богатый любовный лексикон и тонкие различия между разнообразными оттенками эмоций. Amour — «любовь», passion — «страсть», amitié — «дружба», tendresse — «нежность», attachement — «привязанность», inclination — «склонность», trouble — «волнение», agitation — «возбуждение», ardeur – «пыл», flamme — «пламя», embarras – «смущение»… Это всего лишь отдельные выражения, которые используются героями французской литературы, не устающими анализировать свои чувства. Не станем забывать о том, что мадам де Лафайет и другие писатели ее эпохи находились под влиянием лингвистических новаций, которыми французский язык обязан кругу рафинированных дам – précieuses – «жеманниц», ратовавших за чистоту языка, утонченность мыслей и тонкое субъективное восприятие действительности. Les précieuses предпочитали утонченность во всем, о чем мы узнаем из литературных произведений того времени. Одним из первых был роман Мадлен де Скюдери «Клелия» (1654), где автор предлагает читателю совершить путешествие в аллегорическую страну любви. Ее «Карте страны нежности» суждено было стать выдающимся письменным свидетельством эпохи, которое будет растиражировано несчетное число раз.
У меня тоже хранится ее копия, которую я купила на набережной Сены, ее мы поместили в книгу в качестве иллюстрации к этой главе. Обратите внимание, как влюбленные, проходя через разные стадии любви, начиная с nouvelle amitié — «нового знакомства», billet doux — «любовной записки» и petits soins – «ухаживания», то есть любовных писем и мелких знаков внимания, затем направляются в воображаемую страну Tendresse — «нежности», вокруг которой расположены такие поселения, как Obéissance — «повиновение», Bonté – «доброта» и Respect — «уважение». Влюбленные, если они хотят достичь цели, должны быть крайне осторожны, чтобы не попасть в болото Perfidie — «вероломства», Médisance — «злословия» и Méchanceté – «злобы», не сбиться с пути и не отклониться к озеру Безразличия.
Прислушиваясь к разговорам героев «Принцессы Клевской», мы будто слышим отголоски речи жеманниц с их специфическими рассуждениями, не имеющими ничего общего с реальной жизнью. Вы не найдете здесь никаких грубоватых аллюзий на плотские радости, нередко проглядывающих сквозь ткань повествования в Средние века или в эпоху Возрождения. Принц рассуждает только о великой привилегии, которую дарит ему положение супруга, без намека на то, чем он имеет право распоряжаться. Мадам де Шартр тоже беседует с дочерью о любовных делах, не упоминая ни словом об их плотской природе. Представляет ли мадемуазель де Шартр, что ожидает ее в замужестве? Мы этого никогда не узнаем. Единственное, о чем говорит нам автор, – принцу Клевскому не удалось привести принцессу в страну Нежности, она не смогла его полюбить, ее сердце по-прежнему хранит молчание.
