В живописи Леон-Баттиста не создал ни крупных, ни прекрасных произведений, ибо очень немногие известные нам вещи его работы не отличаются особым совершенством, да это и не так важно, потому что он имел больше склонности к наукам, чем к рисунку. Однако, рисуя, он достаточно хорошо выражал свой замысел, как можно видеть по некоторым листам его работы, имеющимся в нашей книге. В числе их есть рисунок моста св. Ангела и перекрытие этого моста в виде лоджии, которое было сделано по его проекту для защиты от солнца летом и от дождя и ветров зимой. Работа эта была ему заказана папой Николаем V, который задумал исполнить много других ей подобных по всему Риму, но смерть его этому помешала. Есть еще произведение Леон-Баттисты, находящееся во Флоренции в маленькой часовне, посвященной Мадонне у основания моста алла Карайа, а именно алтарное подножие и в нем три маленькие истории с перспективами, которые гораздо лучше были описаны им пером, чем написаны кистью. Точно так же во Флоренции, в доме Паллы Ручеллаи, находится его автопортрет, который он сделал, глядя в зеркало, и картина на дереве с очень большими фигурами, написанными светотенью. Изобразил он также перспективный вид Венеции и собора Сан Марко, но фигуры на нем были исполнены другими мастерами; это одна из лучших его живописных вещей.
Был Леон-Баттиста человеком нрава обходительнейшего и похвального, другом мастеров своего дела, приветливым и вежливым со всеми без исключения; и прожил он всю свою жизнь достойно и как подобает благородному человеку, каковым он и был, и, наконец, достигнув весьма зрелого возраста, он, довольный и спокойный, отошел к лучшей жизни, оставив по себе достойнейшую славу.
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ЛАДЗАРО ВАЗАРИ АРЕТИНСКОГО ЖИВОПИСЦА
Поистине велика радость тех, кто обнаружит, что кто-нибудь из их предков и из их собственного семейства отличился и прославился, проявив себя в военном деле, в словесности, в живописи или в любом ином благородном занятии. И люди эти, нашедшие в истории почетное упоминание о ком-либо из своих предков, получают за неимением другого хотя бы это побуждение к доблести и узду, сдерживающую их от поступков, недостойных семейства, имевшего людей знаменитых и славнейших.
Но насколько эта радость, о которой я упомянул с первых же слов, велика, я сам испытал на себе, обнаружив среди своих предков Ладзаро Вазари, который был живописцем известным в свое время не только у себя на родине, но и во всей Тоскане. И, несомненно, не без причины, что мне и нетрудно было бы показать, если бы я мог позволить себе говорить о нем так же свободно, как о других. Однако, поскольку его кровь течет в моих жилах, можно подумать, что, восхваляя его, я преступаю положенные мне границы. Поэтому, оставив в стороне заслуги его и его семейства, я просто расскажу о том, о чем никоим образом не могу и не должен умолчать, не желая уклониться от истины, на коей зиждется вся история.
Итак, Ладзаро Вазари был аретинским живописцем, ближайшим другом Пьеро делла Франческа из Борго Сан Сеполькро, с которым он постоянно сотрудничал, когда тот работал, как уже говорилось, в Ареццо. И подобная дружба, как это часто случается, пошла ему на пользу, ибо, если Ладзаро поначалу в некоторых своих работах умел изображать лишь малые фигуры, как это тогда было принято, то благодаря Пьеро делла Франческа он стал писать и более крупные вещи. И первая его работа фреской была в Сан Доменико в Ареццо, во второй капелле, по левую руку при входе в церковь; она изображала св. Викентия, у ног которого он написал коленопреклоненными самого себя и своего маленького сына Джорджо в праздничных одеждах того времени; они обращаются к этому святому, так как мальчик нечаянно порезал себе ножом лицо. Хотя на этой фреске и нет никакой подписи, тем не менее кое-какие воспоминания стариков из нашего семейства и изображение герба Вазари позволяют приписать ему эту работу с твердой уверенностью. Память об этом в самом монастыре несомненно сохранилась бы, но так как солдаты неоднократно уничтожали и рукописи, и все прочее, то я нисколько не удивляюсь обратному. Манера Ладзаро была настолько сходной с манерой Пьеро из Борго, что их едва можно было различить. В его время очень было принято расписывать лошадиные седла различными узорами и сочетаниями всяких эмблем в соответствии с положением их владельцев, и в этом Ладзаро был мастером отменнейшим, в особенности потому, что ему удавались весьма изящные маленькие фигурки, очень хорошо подходившие к подобного рода сбруям. Ладзаро выполнил для Никколо Пиччинино и его солдат и капитанов много вещей, изобиловавших историями и эмблемами, которые очень ценились и приносили ему такую пользу, что на вырученные за них деньги он перевез в Ареццо почти всех своих братьев, которые жили в Кортоне, занимаясь горшечным ремеслом. К нему в дом переехал из Кортоны также и Лука Синьорелли, его племянник, сын одной из его сестер, а так как он обнаружил большой талант, то Ладзаро договорился с Пьеро из Борго, чтобы тот обучал его искусству живописи, в котором он и сделал отменнейшие успехи, как будет сказано в своем месте. Ладзаро же неустанно продолжал изучать свое искусство и с каждым днем достигал все большего совершенства, о чем свидетельствуют несколько собственноручных весьма отменных его рисунков, находящихся в нашей Книге. А так как ему особенно по душе было все естественное и все страстное и так как он отлично выражал плач, смех, радость, страх, содрогание и тому подобные вещи, то большинство его живописных произведений изобилует такого рода выдумками, как мы это можем видеть в маленькой капелле, расписанной им собственноручно фресками в аретинской церкви Сан Джиминьяно, где изображено Распятие, а у подножия креста – плачущие, в разных положениях, столь живо, что завоевали ему среди сограждан уважение и известность. Для сообщества св. Антония в том же городе он написал на материи хоругвь, что носят в процессиях, на которой изобразил у столпа нагого и связанного Иисуса Христа с такой живостью, что кажется, будто он трепещет и с невероятной кротостью и терпением принимает на скрученные веревками плечи удары, наносимые ему двумя иудеями, один из которых, расставив ноги и повернувшись плечами к Иисусу Христу, заносит обе руки со свирепейшим видом, а другой, в профиль и поднявшись на носки, сжимает в руках бич и скалит зубы с такой яростью, что и передать невозможно. Обоих Ладзаро изобразил в разорванной одежде, чтобы лучше подчеркнуть голое тело и лишь как-нибудь прикрыть их срамные и менее пристойные части. С этой работы, сохранившейся на материи столько лет и поныне (чему я, конечно, удивляюсь), за красоту ее и добротность по заказу членов названного сообщества была сделана копия французом-приором, о чем будет рассказано в своем месте.
Ладзаро выполнил также в Перудже в церкви сервитов, в одной из капелл возле ризницы несколько историй из жития Богоматери, а также Распятие, а в приходской церкви Монтепульчано – пределлу с малыми фигурами, в аретинском же Кастильо – не в церкви Сан Франческо он расписал образ на дереве и темперой и много других вещей, о которых, дабы не распространяться, рассказывать не приходится, и в особенности много сундуков с мелкими фигурами для домов граждан. Во дворце гвельфской партии во Флоренции можно видеть среди старого вооружения несколько расписанных им седел, выполненных отлично. Кроме того, для сообщества св. Себастьяна он на хоругви написал названного святого у столпа с венчающими его несколькими ангелами, однако ныне эта вещь, пострадав от времени, сильно испорчена.
В Ареццо во времена Ладзаро стекла для окон изготовлял аретинец Фабиано Сассоли, юноша весьма сведущий в этом деле, о чем свидетельствуют его работы в Епископстве, аббатстве, приходской церкви и других местах этого города, однако рисунком он хорошо не владел и к тому, что сделал Парри Спинелло, много не прибавил. Умея хорошо варить стекло, составлять и крепить витражи, он решил попробовать выполнить некоторые работы так, чтобы и живопись на них была дельной, и потому он заказал Ладзаро, по его усмотрению, два картона для двух окон в церкви Мадонна делле Грацие. И, получив их от Ладзаро, который был его приятелем и мастером учтивым, сделал названные окна, завершив их в прекрасной манере и столь отменно, что они не уступают многим другим. На одном из них – очень красивая Богоматерь, а на другом, которое еще значительно лучше, – Вознесение Христово с вооруженным воином перед гробницей, изображенным в ракурсе; а так как окно, а следовательно и самая роспись, малых размеров, то просто чудо, как в таком небольшом пространстве фигуры могли казаться такими большими. Много и другого можно было бы сказать о Ладзаро, который рисовал отличнейшим образом, как мы это видим по нескольким листам нашей книги, но обойду все это молчанием – так, мне кажется, будет лучше.
