Если даже эти расчеты и графики историки не сочтут доказательством неверности традиционной хронологии, то тогда мы и не знаем, что может послужить для них доказательством. Разве что изобретение машины времени и непосредственная проверка на месте. Но не будет ли достаточным, что «на месте» побывали Данте, Чосер, Макиавелли, Рабле, Боден, Плутарх?..
Н. А. Морозов о литературе
Философы XVIII века любили сравнивать развитие всего человечества и отдельной человеческой личности.
«Просвещение — это выход человека из состояния несовершеннолетия, в котором он находился по собственной вине… — писал Иммануил Кант. — Несовершеннолетие — это неспособность пользоваться своим рассудком без руководства кого-то другого. Несовершеннолетие по собственной вине имеет причиной не недостаток рассудка, а недостаток мужества пользоваться им без руководства кого-либо другого…»
Это в целом верно, причем в приложении не только к отдельной личности, но даже ко всему человечеству. Мозг — такой же орган, как и рука, и умение пользоваться им должно тренировать. Если человек не утруждает свои руки физическими упражнениями, они сами по себе не приобретают излишней силы. Точно также и разум остается в пределах природных своих возможностей, не развивается, если не делать некоторых усилий. Но ведь потребность в таких усилиях не возникает сама по себе, она зависит от того умственного окружения, которое имеется у человека!
Иначе говоря, для того, чтобы начался умственный прогресс отдельных личностей и всего человечества, в обществе предварительно должна сложиться прослойка образованных, научившихся думать людей, которые были бы способны не только давать образование новым ученикам, но и воспринимать идеи самых продвинутых мыслителей.
Вот на возникновение такой прослойки и потребовалось двести тысяч лет нашей эволюции. Человек осознает себя, но на это способен и медведь. Чтобы действительно стать человеком разумным, следовало осознать это осознание, развить способность подниматься над «суетными словами» в мир информации и абстрактных понятий. Ни медведь, и никто другой, кроме человека, сделать этого не смог.
Первоначально же редкие искры мыслей, не относящихся к повседневному быту и превышавших уровень усвоенных с детства представлений о мире, залетая в головы людей, казались им настолько удивительными, что воспринимались не иначе, как непосредственный Голос Бога. И они говорили свои соплеменникам: мне Бог сказал.
Что интересно, это — наша довольно недавняя история. Рассказами о людях, услышавших голос Бога, переполнены все религиозные источники, в том числе христианские и мусульманские. Даже если не менять хронологию, получается, что мыслить «по современному» люди начали всего лишь полторы — две тысячи лет назад. Легко понять, что только после этого могло начаться развитие литературы от простых сказок к сложным формам.
Н. А. Морозов в третьем томе своей книги «Христос» посвятил некоторое внимание различным типам беллетристических произведений. Он показал, что высшие из этих типов возникают из сложения первичных элементарных сообщений, подобно тому, как сложные организмы возникают из сложения первичных клеточек. И возникаю так же не беспорядочно, а в виде систематических комплексов, связанных между собою переходными мостиками, нередко построенными тоже очень художественно.
Позже ученый потратил еще немало усилий для прояснения хронологии литературных произведений. Среди его рукописей имеется целая книга «Миражи исторических пустынь», которую сам он считал за девятый том книги «Христос» и посвятил литературе. Поскольку книга эта никогда не была издана,[5] а приводимые в ней соображения очень интересны, мы в этой главе процитируем из нее «Основной закон эволюции человеческой литературы»:
«Всякий законченный в самом себе по смыслу комплекс сообщений (т. е. отдельных фраз) соответствует волокну сложных организмов и целому организму у несложных. Несложными литературными композициями являются молитвы, лирические стихотворения, басни и короткие детские сказки. А сложными произведениями являются большие поэмы, повести и романы, в которые такие отдельные композиции входят как волокна в сложные организмы, переплетаясь между собою всевозможными способами и соединяясь в одно целое переходными мостиками, как цементом.
Разъясню эту параллель более детально.
Возьмем, например, то время, когда большинство русского народа было еще безграмотно, тогда дети даже привилегированных сословий удовлетворяли потребность своего воображения так называемыми „нянькиными сказками“, а взрослые люди песнями баянов, т. е. первобытных поэтов. Конструкция таких сказок и песен была проста, через весь рассказ проходила только одна нить последовательности. Слог очень элементарен, фразы почти без придаточных предложений. И вся композиция не превышает двух-трех или нескольких страничек современной печатной книжки. Сюжетами были большею частью боевые или охотничьи приключения с невероятными вмешательствами говорящих зверей, птиц и рыб, и нередко сверхъестественных существ. Если затрагивался любовный сюжет, то не иначе как унесенная волшебником похожая на куклу принцесса-красавица, которую нужно было освободить.
В нашей русской баянской поэзии излюбленным героем был богатырь Илья Муромец, и о нем создалось до XX века много былин, т. е. элементарных описаний того или другого из приписываемых ему подвигов.
Представьте теперь, что в период уже развившейся письменности какой-нибудь любитель-грамотей, человек начитанный и не без собственного литературного таланта, собрав в своей жизни и записав в отдельности несколько десятков, или даже не одну сотню таких рассказов, захотел бы составить из них нечто цельное, воображая таким образом восстановить полную биографию своего героя, если по легковерию своему считал эти сказания правдивыми, а если нет — то цельную поэму об Илье. Расположив их в одной последовательности по своему вкусу и соединив переходными мостиками перерывы при скачке от одного независимого сказания в другому, в виде связующих вставок или перестановок действия, с неподходящих на подходящие места, он легко составил бы большую суставчатую поэму, вроде Илиады или Одиссеи, и тем более легко, что размер стиха в эпической поэзии всегда один и тот же — в греческой, например, гекзаметр.
Таково образование всех длинных эпопей, похожих на многосуставчатых червей, в которых каждый членик представляет как бы самостоятельное целое, и у которых при разрезе пополам обе половины начинают жить самостоятельно. Но и эти эпопеи, как мы видели, могли возникнуть лишь в период развитой письменности, так как для их записи в таком виде, как мы имеем, недостаточно простого уменья писать каракульками, вырисовывая каждую букву, а необходимо уменье писать скорописью, что дается только продолжительной практикой, как в письме, так и в чтении, и необходим дешевый материал вроде бумаги, так как на листках древесной коры такой эпопеи не напишешь, а пергамент слишком был дорог, чтоб употреблять на несерьезные произведения.
Перейдем теперь к современному роману.
Первоначальной его формой был фантастический рассказ, к которому только в конце XVIII века присоединился реалистический, — без сверхъестественных вмешательств и невероятных приключений и с введением психологических подробностей. Сначала его особенностью являлась почти всегда романтическая канва взаимных отношений девушки и молодого человека до их вступления в брак, и кончалось на этом событии, или происходила трагическая развязка. Только уже потом — со времени Бальзака — стали вводить в романы главными героинями и замужних женщин.
Отличительной особенностью всех романов является их сложная планировка, при которой вместо одной нити рассказа переплетаются две: начав рассказ о героине, автор прерывает его обыкновенно на самом интересном месте, возвращается вспять, описывает иногда на нескольких листах, что делал и чувствовал в это время герой романа и искусно подводит его к тому критическому положению, на котором он оставил героиню. Соединив на этом месте обе нити рассказа, вновь возвращается к отдельным повествованиям, иногда примешивая к ним еще и третью нить, и затем приводит к развязке, к которой оказываются приспособленными уже все детальные сообщения, которые были даже и в самом начале. Такой роман аналогичен уже позвоночным животным, со скелетом и взаимодействующими друг с другом разнообразными органами, которых уже нельзя разрезать на две части, не разрушив целого. Это скелетный роман.
Эра такого романа только с XIX века, а место его вплоть до конца того века была только Европа, да Северная Америка, как ее самая культурная колония.
