Переходом к этому типу литературного творчества является лучистый тип, соответствующий лучистым животным классификации Линнея, вроде морских звезд, морских ежей, морских лилий и т. д.
Он композируется очень просто.
Сначала рассказывается, как несколько человек разными путями сошлись вместе. Каждый из них затем сообщает историю о своих приключениях, приведших его в компанию с остальными, а вместе с тем и в общее затруднительное положение. Они пытаются, помогая друг другу, выпутаться из беды, и достигают этого тем или другим способом.
Читатель сам видит, что это средний тип между суставчатой и скелетной композицией. Отсюда ясно, что и по времени своего возникновения он должен помещаться после суставчатого и ранее скелетного типа.
Но это еще не значит, что высшая форма вытесняет в литературе низшее. Нет! Здесь происходит то же, что и в органической природе, где, несмотря на более позднее появление скелетных животных, продолжают существовать и развиваться и суставчатые, и лучистые, и даже одноклеточные организмы».
Такова основная схема эволюции литературного творчества на земном шаре, описанная Н. А. Морозовым. Все, что противоречит этой схеме, должно быть признано неправильно размещенным по векам или по народам, пишет ученый.
Русские народные сказки всем известны. Крайне простой сюжет, четкость характера героев, повторяющиеся рефреном ключевые фразы — вот их отличительные черты. «Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел»; «Как выпрыгну, как выскочу, полетят клочки по закоулочкам»; «Дед бил-бил, баба била-била…»; «Козлятушки, ребятушки…», «Ходит медведь за окном: скирлы-скирлы…».
Таковы были первые повторяющиеся рассказики, ставшие затравкой всей большой литературы. Конечно, те сказки, которые знаем теперь мы, прошли большую обработку, первоначально же они наверняка были еще примитивнее. Затем, наряду с продолжавшимся бытованием простейших сказок, появились сказки посложнее. Даже сами их названия: «Иван-царевич и серый волк», «Марья-искусница», «Василиса Прекрасная», — показывают нам, что составляться они стали уже после широкой христианизации Руси, которая привнесла в русскую жизнь не только новые имена людей, но и умение слушать и произносить длинные речи, проповеди.
Так, обучаясь шаг за шагом, сказители осваивали новые умения в сложении слов. Простейшие сказки, затем сюжетные — посложнее, затем эпические произведения, а позже и наряду с ними работы религиозного характера, имеющие, конечно, свои особенности. Письменность позволила увеличивать размеры произведений, а широкое развитие грамотности закрепляло в культуре народа правила художественного словесного творчества.
А как представляют себе начало национальных литератур специально наученные разбираться в них люди, литературоведы? Оказывается, по их мнению, литературы всех народов начинались с развитых эпических форм и дидактических произведений религиозного характера, и лишь затем перешли к сказкам. А дальше, надо полагать, уже можно было и алфавит придумывать.
«Прежде всего, как свидетельствует сравнительная история литератур Древности, становление этих литератур обычно начинается с появления религиозных сводов и эпоса», —
пишет П. Гринцер. Но давайте скажем прямо: «прежде всего» вывод литературоведа основан на неверной хронологии. Сказали ему: «вот эта эпическая поэзия и есть самая древняя литература», и он бубнит о сравнительной истории литератур Древности. А ткнули бы его носом: «смотри, из этого зернышка сказок выросло дерево эпоса», он бы так и говорил. Но в рамках скалигеровской истории здравому смыслу места нет, и вот мы читаем:
«Первыми произведениями китайской литературы считаются „Шуцзин“, „Шицзин“ и „Ицзин“, вошедшие в конфуцианское „Пятикнижие“, история иранской литературы открывается Авестой, еврейской — Библией, греческой — „Илиадой“ и „Одисеей“. Среди древнейших памятников месопотамской, угаритской, хеттской и египетской литератур преобладают фрагменты мифологического эпоса и ритуальных текстов. С этой точки зрения представляется закономерным, что начало развития индийской литературы ознаменовано созданием литературных комплексов (ведийского, буддийского, джайнского и эпического)…»
Здесь надо отметить наличие некоторой недоговоренности, свойственной литературоведению. Литература, по определению, есть совокупность произведений письменности. Но ведь первичные сказания ходили в устной форме задолго до появления письменности. Они тоже были записаны, то есть являются теперь частью литературы, но, как вы вскоре увидите, в некоторых случаях были записаны только в ХX веке! Значит ли это, что им ПРЕДШЕСТВОВАЛА религиозная литература?.. Например, определение П. Гринцера не раскрывает нам истоки нашей родной русской литературы. Ведь в отличие от традиционной «Месопотамии», никакой Древней Руси не находят историки раньше IX века н. э. В таком случае, скажите же нам поскорее, что предшествовало появлению сказки «Репка»: Велесова книга, Библия, «Правда Ярослава», или еще что-то?..
«Посадил дед репку. Выросла репка большая-пребольшая. Стал дед репку тянуть. Тянет-потянет, вытянуть не может. Позвал дед бабку. Бабка за дедку, дедка за репку, тянут-потянут, вытянуть не могут. Позвала бабка внучку. Внучка за бабку, бабка за дедку, дедка за репку, тянут-потянут, вытянуть не могут. Позвала внучка Жучку.[6] Жучка за внучку, внучка за бабку, бабка за дедку, дедка за репку, тянут-потянут, вытянуть не могут. Позвала Жучка кошку. Кошка за Жучку, Жучка за внучку, внучка за бабку, бабка за дедку, дедка за репку, тянут-потянут, вытянуть не могут. Позвала кошка мышку. Мышка за кошку, кошка за Жучку, Жучка за внучку, внучка за бабку, бабка за дедку, дедка за репку, тянут-потянут, вытянули репку».
А в качестве примера, — какая литература «развилась» на основе буддийского «литературного комплекса», — рассмотрим сказку, записанную А. Д. Рудневым в начале ХХ века в российской Бурятии.
МОЛОДЕЦ С ЖЕЛЕЗНЫМИ НОГТЯМИ:
«Жили были некогда два брата; у старшего были простые ногти, а у младшего — железные. Они забирались в ханский амбар и крали оттуда разные вещи. Раз ночью они оба взобрались на амбар, и старший сказал:
„Ты, как младший, залезай вперед“.
Младший ответил:
„Нет, ты, как старший, входи первым“.
Старший брат влез первым и плюхнулся в бочку с растительным маслом. А младший брат убежал домой.
Наутро ханские служащие, сняв голову старшего брата и привязав ее к хвосту коня, пустили коня бегать между многочисленным народом, чтобы узнать, кто будет ее жалеть. Жену его начал разбирать плач. Кто-то ей говорит:
„Если ты собираешься плакать, то снеси лучше своей еды на черную каменную плиту и заплачь, разбив вдребезги посуду с едой, чтобы все думали, что тебе стало жаль своей еды“.
Она снесла лучшей своей еды на черную каменную плиту и, разбив посудину с едой, заплакала. Ее не стали подозревать.
На следующую ночь его брат, человек с железными ногтями пошел один, чтобы красть в ханском амбаре. А хан, одевшись в плохие одежды, стоит у угла амбара. Тот спросил:
„Это вы зачем тут?“
Хан ответил:
„Сходи и посмотри через окошко, что мои сановники делают?“
Человек с железными ногтями запропал, затем пришел и говорит:
„Ваши сановники на печи расставляют что-то в склянках, и сговариваются, что завтра, когда хан придет, заставим его выпить“.
Хан сказал:
„Отправляйся со мной, а когда мне нальют того, что в склянке, я, раз хлебнув, выброшу на северную стену, а ты отруби головы всем сановникам“.
И дал хан тому молодцу золотой свой меч.
Наутро сановники посадили хана на золотую повозку и, отвезя в его дом, подали ему что-то из склянки. Хан раз хлебнул и выбросил на северную стенку, а молодец отрубил тем сановникам головы.
После того хан спрашивает:
„Что же ты возьмешь у меня?“
Молодец отвечает:
„Ничего я с вас не возьму, а буду жить по-прежнему вором“.
Хан сказал ему:
„Коли ты такой великий вор, то сходи и укради золотую душу у Шолмос-хана“.
Молодец сел на лодку и поплыл. Плыл он, плыл, и вот видит дворец. Пошел к нему. А там железная дверь. Он вошел в железную дверь. Дальше серебряная дверь; он и в серебряную дверь вошел; дальше золотая дверь; он и в золотую дверь вошел. Сидит там Шолмос-хан с рогами в семь сажен, с тремя глазами, золотую свою душу он спрятал в правую стену, и говорит:
„В мой дом ни мошка, ни муха не залетала, а как же ты вошел?“
„С лекарством на большом пальце, со снадобьем на указательном пальце“.
Шолмос-хан испугался и стал чай варить, а молодец взял его золотую душу и вышел. А Шолмос-хан остался, взывая:
