Распространенность среди духовенства конкубината имела огромные размеры. Так как источники доходов церкви коренились в эксплуатации чужого труда, то конкубинат не служил только удовлетворению естественной потребности, что могло бы представить более высокую форму половых отношений, чем большинство чисто условных браков, а должен был выродиться повсеместно в систематизированный разврат. Это должно было случиться притом очень рано, ибо такова была естественная логика. Уже в начале XII в. аббат Руперт из Дейца, недалеко от Кёльна, сообщает: «Те из священников, которые воздерживаются от брака, так как он противоречит законам церкви, тем не менее отнюдь не ведут воздержанного образа жизни, напротив, они ведут себя тем хуже, что никакая супружеская связь не обуздывает их, и они тем легче могут переходить от одного предмета наслаждения к другому».
Такова схема, сохранявшаяся на протяжении столетий. Нравственная разнузданность была, следовательно, правилом, обусловленным исторической ситуацией. Разнузданность же не знает ни границ, ни удержу. Ее стихия — разнообразие. Так сама собой она доходит всегда до оргии. Тысячи монастырей становились «очагами бесстыдства и всяческих пороков». Нигде культ Приапа и Венеры не был до такой степени распространен. «Монахиня» и «проститутка» были часто синонимами. Одна пословица гласила: «Она монахиня или девка», другая: «Внизу девка, сверху святая», третья: «Когда поп ржет, монахиня открывает ворота». По мнению народа, на свете вообще не существовало целомудренных монахинь. «Были только три целомудренные монашки: одна убежала, другая утонула, третью все еще ищут». Монахи, по общему убеждению, занимаются только скверной.
Масса монастырей были самыми бойкими домами терпимости. По этому поводу сложилось немало поговорок: «Августинка по ночам всегда хочет иметь на подушке две головы»; «Во многих монастырях под постелью найдешь всегда пару разных туфель»; «Сорная трава растет во всех садах», — сказал приор, когда брат-монах увидел утром у него под кроватью женские башмаки». Тайный секретарь Буркхарт сообщает о Риме: «Почти все монастыри города стали вертепами». И то, что верно относительно Рима, приложимо и ко всему христианскому миру.
В Германии, Испании, Франции и, разумеется, в Италии было немало монастырей, в которых ни одна келья не оставалась без ночного посетителя, мужчины или женщины. Во многих местностях монастыри были излюбленными гостиницами окрестного дворянства. Нигде бравый рыцарь не мог рассчитывать на более гостеприимный прием, нигде Венера не доставляла ему столько развлечения. Здесь гости веселились и безобразничали больше, чем в женском притоне, да к тому же заезжему гостю не приходилось ничего платить. От него требовали только силы и в изрядной дозе, как сообщают многочисленные новеллы и шванки. Так как монастыри были часто самыми интересными домами веселья, то порой дворяне наезжали целыми ордами и оставались там несколько дней, чтобы насладиться танцами, игрой, музыкой и всеми дарами Венеры. Как нам известно из многих сообщений, монахини во время таких визитов соперничали с опытнейшими жрицами любви. В девяноста из ста случаев веселье завершалось общей оргией, падали все преграды, и желаниям не было удержу и помехи.
Очевидно, женские монастыри уже рано превратились в «дворянские дома терпимости», а монахи, по-видимому, были не очень довольны конкуренцией мирян. Такой вывод можно сделать из того факта, что монахиням выдавались своего рода премии, если они согрешили с клириком. Такой грех считался менее великим. Доказательством может служить следующее заявление магистра Генриха из ордена мендикантов (нищих) в Страсбурге. Документ относится к 1261 г.
«Если монахиня, поддавшаяся искушению плоти и человеческой слабости, нарушит обет целомудрия, то вина ее меньше и она заслуживает большего снисхождения, если отдается клирику, чем если согрешит с мирянином».
Бесчестность поповских любовниц
Клирики никогда не оставались в дураках, тем более что, по общему убеждению, они отличались особенной одаренностью в делах любви. Об этом единодушно толкуют все сатирики — Аретино, Рабле, авторы шванков. К ним присоединяются и поговорки: «Он силен, как кармелит», или «Он развратен, как брат-тамплиер», или еще грубее: «Похотливые женщины чуют кармелита по платью», или «Истого капуцина женщины чуют уже издали».
Последствия развратной жизни монастырей должны были прежде всего сказаться в том, что «стены их оглашаются не столько псалмами, сколько детским криком». Поговорки отражают этот факт, который был слишком обычным. «Странно, что черные куры несут белые яйца», — сказала монахиня, удивляясь, что ее ребенок не похож на черного бенедиктинца», «Никто не застрахован от несчастья!» — сказала монахиня, родив близнецов». Поговорки подчеркивают, что явление это было именно обычным. «Женский монастырь без родильного приюта то же, что крестьянский двор без стойла».
Следующее последствие этого разврата носило уже более мрачный характер. В монастырях «грехом» также часто считали только рождение детей, тем более что оно было связано со всякими неудобствами. В женских монастырях процветали поэтому как детоубийство, так и аборт. Циммернская хроника сообщает: «Что сказать о таких монастырях, где монахини часто рожают детей? Да поможет им Бог, чтобы дети по крайней мере родились живыми, воспитывались бы во славу Божию и не убивались бы, а то существует слух, будто около таких монастырей имеется пруд, в котором запрещено ловить рыбу неводом и воду из которого никогда не выпускают, а то, пожалуй, найдется кое-что, могущее навлечь на монастырь позор и плохую молву».
Другой хронист, Дитрих Нимский, сообщает о монастырях Бремена, Утрехта и Мюнстера: «Монахи и монахини живут вместе в монастырях и превращают их в дома терпимости, в которых совершаются самые гнусные преступления. Монахини убивают собственных детей».
Так как рождение ребенка монахиней считалось величайшим преступлением, то еще более процветал аборт. Братья Тейнер доказывают в своем исследовании о безбрачии священников, богатом ссылками на источники, путем потрясающих примеров, что «монахини, готовившиеся стать матерями, подвергались самому ужасному обращению как раз в наиболее бесстыдных монастырях». Это логично, и всегда так бывает: чем безнравственнее проститутка, тем более дорожит она репутацией.
Если таковы были нравы низа церковной иерархии, то ее верхушка утопала в не меньших пороках и грязи. Бесчисленное множество пап являлись для низшего клира положительно классическими образцами нравственного одичания. Говоря своим образным языком, народ попадал прямо в цель, когда называл известных пап не «его римским святейшеством», а «его развратным святейшеством» или называл многих кардиналов «бесстыдными псами».
Н. Мануэль. Вторжение смерти в веселый монастырь
Красноречивым комментарием к этим эпитетам служит не одна грязная страница из истории папства. Об Иоанне XXIII Дитрих Нимский сообщает, что он, «по слухам, в качестве Болонского кардинала обесчестил до двухсот жен, вдов и девушек, а также многих монахинь».
Еще в бытность свою папским делегатом в Анконе Павел III должен был бежать, так как изнасиловал молодую знатную даму. Ради кардинальской шапки он продал свою сестру Юлию Александру VI, а сам жил в противоестественной связи со второй, младшей сестрой. Бонифаций VIII сделал двух племянниц своими метрессами. В качестве кардинала Сиенского будущий папа Александр VI прославился главным образом тем, что в союзе с другими прелатами и духовными сановниками устраивал ночные балы, где царила полная разнузданность и участвовали знатные дамы и девушки города, тогда как доступ к ним был закрыт их «мужьям, отцам и родственникам». Пий III имел от разных метресс не менее двенадцати сыновей и дочерей.
Не менее характерно и то, что самые знаменитые папы Ренессанса из-за безмерного разврата страдали сифилисом: Александр VI, Юлий II, Лев X. О Юлии II его придворный врач сообщает: «Прямо стыдно сказать, на всем его теле не было ни одного места, которое не было бы покрыто знаками ужасающего разврата». В пятницу на святой, как сообщает его церемониймейстер Грассис, он никого не мог допустить до обычного поцелуя ноги, так как его нога была вся разъедена сифилисом. К эпохе Реформации относится сатирическое стихотворение, вложенное в уста высокого сановника с носом, изъеденным сифилисом и потому подлежащим операции. В этом стихотворении отмеченный печатью сифилиса сановник обращается с трогательной речью к своему носу, называет его «кардиналом, зеркалом всяческой мудрости, никогда не впадавшим в ересь, истинным фундаментом церкви, достойным канонизации» и выражает надежду, что «тот еще станет со временем папой».
