Вероника Крашенинникова - Америка-Россия. Холодная война культур

Важнейшим архитектором современной концепции прав человека стал поборник утилитаризма Джон Стюарт Милль (1806–1873). Утилитаризм считает движущей силой общества количественную максимизацию человеком приятных для него последствий: счастья, удовольствия, удовлетворения своих стремлений или других элементов, связанных с благосостоянием. В своем важнейшем труде «О свободе» Милль основывает аргументацию прав в большой степени на «принципе вреда», постулирующем, что человеку должно быть позволено делать все, что он желает, при условии, что это не вредит другим. «Принцип этот прост: единственное оправдание вмешательства в свободу действий любого человека – самозащита, предотвращение вреда, который может быть нанесен другим. Собственное благо человека, физическое или моральное, не может стать поводом для вмешательства, коллективного или индивидуального»[60]. Учение Милля отрицало патерналистские законы, поскольку, по мнению автора, они принимали граждан за детей. В отношении свободы мысли и суждения Милль, также на утилитарной основе, утверждал, что юридические ограничения на выражение мнения никогда не обоснованны.

Ключевым современным трудом о свободе и правах человека стало эссе политического философа и историка идей Исайи Берлина (1909–1997) «Две концепции свободы», впервые опубликованное в 1958 году. В нем Берлин провел различие между «негативной» и «позитивной» свободой, которое стало основой дебатов об отношении между понятиями свободы и равенства. Негативная свобода, согласно Берлину, устанавливается простым отсутствием определенных условий: преград, барьеров, ограничений или вмешательства со стороны других, в то время как позитивная свобода требует наличия в человеке определенных черт: контроля, самообладания, самоопределения, самореализации. Негативная концепция свободы используется в поиске ответа на вопрос: «Какова территория, внутри которой субъект – человек или группа людей – имеет возможность или должен иметь возможность делать или быть тем, что он способен делать или быть, без вмешательства со стороны других людей?». Позитивная концепция, в свою очередь, стремится ответить на другой вопрос: «Что или кто есть источник контроля или вмешательства, устанавливающего для человека, что делать или чем быть?»[61].

Следуя категоризации Берлина, гражданские, или политические, свободы составляют негативные свободы, в сферу которых правительство не должно вмешиваться: свободу передвижения, свободу мысли, вероисповедания и собраний, право на жизнь, безопасность и неприкосновенность личности, право на собственность, свободу от рабства, равенство перед законом и отправление правосудия согласно законам. Позитивные свободы носят социальный или экономический характер и, наоборот, требуют от правительства действия и обеспечения: это право на образование, на минимальные средства к существованию, социальное обеспечение и защиту, юридическое равенство.

Основная отличительная черта практического функционирования понятия свободы в Соединенные Штатах – это незамедлительная, энергичная и звучная реакция общества на любую реализовавшуюся или потенциальную угрозу свободе со стороны правительства. Эта реакция исходит от политических оппонентов, от неправительственных организаций и непосредственно от самих граждан. Понятие и дух свободы настолько интегрированы в национальное сознание, что ответная реакция носит автоматический характер, как если бы при появлении опасности срабатывал пусковой механизм, ее запускающий. Подавляющее большинство американцев разделяют девиз Американского союза гражданских свобод (American Civil Liberties Union, ACLU), одной из крупнейших и активнейших негосударственных организаций в США: «Свобода всегда в процессе утверждения»[62].

В последние годы власти Соединенных Штатов давали обществу особенно много поводов для мобилизации на защиту конституционных прав: число угроз свободам и собственно американской демократии, по мнению большинства американцев, возросло параллельно с угрозой терроризма. Непродуманное вторжение в Ирак на ложных основаниях, бессрочное заключение подозреваемых в терроризме без предъявления обвинения на базе в Гуантанамо, жестокое и изощренное обращение с заключенными в тюрьме «Абу-Грейб», содержание секретных тюрем в странах Восточной Европы, незаконное прослушивание телефонных разговоров американских граждан – все эти события вызывали громкое публичное возмущение. Согласно убежденным либералам, самая большая угроза демократии – их собственный президент Джордж Буш.

Роль блюстителя правды и разгласителя секретов часто играет пресса. Широко известна роль журналистов газеты The Washington Post в раскрытии скандала «Уотергейт», приведшего к отставке президента Никсона. В качестве недавней демонстрации своей влиятельной роли, в декабре 2005 года, The New York Times опубликовала информацию о замолчанном разрешении президента Буша на прослушивание телефонных разговоров без ордера и на просмотр электронной почты американских граждан, подозреваемых в связях с «Апь-Каидой»[63]. Эта новость породила в обществе сильный резонанс и в очередной раз подняла тему превышения президентом власти под предлогом борьбы с терроризмом. Следующую волну возмущения вызвали слова президента, многократно повторенные членами администрации, о том, что сам факт публичного обсуждения этой программы «помогает врагам», и последовавшие за этим обвинения в адрес оппонентов в отсутствии патриотизма.

Комментатор газеты The New York Times Роберт Герберт заметил, что президент Буш мог последовать мудрому совету влиятельного журналиста Эдварда Марроу (1908–1965), сказавшего известную фразу: «Мы не можем защищать свободу за рубежом, изменяя ей дома» – но он этого не сделал. Он предпочел реакционный подход в стиле известного своим радикальным консерватизмом сенатора Барри Голдуотера (1909–1998), оставившего в истории такое изречение: «Экстремизм в защите свободы не грех… сдержанность в стремлении к справедливости – не добродетель»[64]. Герберт, согласно традиционному подходу, проверяет политику президента Буша на соответствие основополагающим принципам американского государства. Величайшая черта американской демократии, пишет он, состоит в том, что важные национальные вопросы всегда проходят через мощные национальные дебаты. Поэтому разрешение на прослушивание без ордера американских граждан на американской земле является «гигантским шагом к тоталитаризму», а в худшем случае – к «кошмару надзора в советском стиле». Во-вторых, без системы сдержек и противовесов Соединенные Штаты перестанут существовать такими, какими мы их знаем. Разрешение суда на прослушивание необходимо для предотвращения концентрации власти в одних руках. В-третьих, президент есть лишь президент, а не монарх. Президент не может поступать так, как ему удобно. В свое время президент Никсон стал жертвой своего ошибочного в контексте американской системы убеждения, что «если президент делает это, значит, оно не противозаконно». Президент Буш своими действиями, подводит итог Герберт, заявил, что система сдержек и противовесов к нему не применяется, что он стоит выше закона и что он лучше знает, как управлять государством, чем Мэдисон, Джефферсон, Гамильтон и другие основатели.

Токвилль, Хартц и многие другие опасались проявления деспотизма в форме самопровозглашения «тайного слуги тирании» защитником свободы. Токвилль, тем не менее, оставался оптимистом американской демократии: американцы, был убежден он, в силу своего исторического пути обладают «пристрастием к свободным институтам», которое всегда вдохновит их на сопротивление. Действительно, это пристрастие заложено в генотипе Америки и до сих пор срабатывало, когда ее руководство сходило с верного пути. В последний раз такая корректировка произошла в ноябре 2006 года, когда республиканцы в ответ на свои серьезные просчеты потеряли большинство в обеих палатах конгресса.

Вместе со свободой личности свобода прессы является интегральным элементом американской демократии и в силу своей публичной сущности стоит на «переднем фронте» в борьбе за соблюдение демократических заповедей.

Свобода прессы гарантируется первой поправкой к Конституции, ратифицированной в 1791 году. Ее принцип берет начало, как и остальные элементы системы, в учении эпохи Просвещения и, в продолжение категоризации власти Монтескье на три ветви, прессу называют «четвертой ветвью». Эдмунд Бёрк, в частности, писал: «Три Сословия есть в Парламенте; но на Галерее Репортеров вон там сидит Четвертая власть, гораздо более важная, чем все они». Декларация независимости штата Вирджиния в 1776 году провозглашала, что «свобода прессы является одним из величайших бастионов свободы и никогда не может быть ограничена деспотичными правительствами». Конституция штата Массачусетс в 1780-м декларировала: «Свобода прессы является обязательной для безопасности свободы в штате: следовательно, она не должна быть ограничена в этом штате». Томас Джефферсон определял роль прессы так: «Наша свобода зависит от свободы прессы, и ее ограничение значит ее потерю»[65]. Алексис де Токвилль еще в начале XIX века восхищался тем фактом, что пресса в Америке, ничуть не менее «неистовая», чем французская, была оставлена в покое: «никому не приходило в голову вводить цензуру»[66].