Пьер Грималь - Цивилизация Древнего Рима

Порой можно удивляться тому, что Антонины, которые, несомненно, сделали счастливым римский народ, фактически учредили абсолютную власть, были правителями, подобными Нерону и Домициану, заставлявшими поклоняться себе как богам и очень мало были расположены предоставлять сенаторам и муниципальным советам провинциальных городов даже самую малую инициативу. И странно, что Плиний Младший посвящает императора в вопросы, которые сегодня не выходили бы за рамки компетенции совета супрефектуры. Наконец, даже сам Траян, благоразумный Траян, в конце своего правления принимает участие в шествиях в образе Геркулеса, а ведь в свое время Рим был шокирован дерзостью Нерона, когда тот придал черты своего лица колоссу — статуе Солнца. «Просвещенная монархия» Антонинов на деле представляла собой жесткое правление, они настаивали на своем божественном праве, как это пытались делать Калигула, Нерон и Домициан. Но императоры из династии Юлиев — Клавдиев были осуждены общественным мнением, поскольку еще не настало время для осуществления их намерения. В их время обожествление живого императора считалось лишь проявлением надменности. В эпоху Траяна, Адриана и Марка Аврелия достоинства императора давали право приравнивать его к богам, то есть существам, которые, согласно философским умозаключениям (особенно стоиков), являются недосягаемыми духовными образами. Но то, что в глазах высокообразованной элиты становилось философским символом, для всех остальных людей оказывалось буквальной истиной: император обладает, как верили, numen[94], которая и ставит его выше остальных людей. Именно к божеству обращались в связи с трудностями повседневной жизни, им опасались клясться. Уважение, которое было связано не только с человеческим благоразумием, защищающим от возможных доносчиков: личность императора была священна, — но и опасались всуе использовать это почитаемое имя, что означало запустить в действие религиозный механизм, последствия которого непредсказуемы.

В империи, где к латинским и эллинским провинциям относились абсолютно одинаково (во времена Адриана имелось столько же сенаторов с Востока, сколько их прибыло из Галлии, Испании или из Африки), идеи циркулировали свободно, разница языков не была препятствием, поскольку, по крайней мере в городах, все образованные римляне владели двумя языками, на Западе почти все торговцы, солдаты, мелкие собственники понимали греческий язык. В результате притока рабов из эллинизированных стран жители Запада не только понимали профессиональный лексикон (врачи, музыканты, писцы, повара и многие другие «технические» специалисты, которые служили в знатных домах, уже давно использовали в Риме язык своего ремесла), но и мыслили и чувствовали, как греки. И очень показательно, что император Марк Аврелий, чья семья была испанского происхождения, создает свою книгу «Размышления»[95] на греческом, а веком раньше Сенека, тоже испанец, философ-стоик, государственный деятель и выдающийся писатель, сочинял на латинском языке. Кажется, что живая мысль в II веке н. э. в действительности могла высказываться только на великом культурном языке Востока. В то время как в латинской литературе любители создавали произведения без особого блеска, Греция дала толчок к развитию второй софистики[96], крупным представителем которой был Плутарх.

В это же время активно развивается жанр любовного романа, восходящий к народным преданиям, и становится очень популярным в крупных интеллектуальных центрах Афинах, Пергаме, Александрии, созерцательная философия ищет новые пути, которые вскоре выльются в неоплатонизм и объединится вокруг Плотина[97]. В философии, в литературе, как и в политике, отражается падение влияния Италии, одновременно появляются первые симптомы экономического упадка, которые не могут не беспокоить императоров.

Старательная администрация, все возрастающее количество чиновников с их похвальным намерением быстрее и справедливее вершить правосудие, очень строгий контроль за финансами, организация государственной почты для оперативной передачи депеш и указов — все это уже предвещает Византийскую империю. Однако эти нововведения во имя облегчения деятельности правительства в результате привели к множеству трудностей, которые постепенно задушили провинции.

К концу жизни Август не хотел больше расширять границы империи. Однако Рим предпринимал новые завоевания. Британия досталась нелегко, война была затяжной, поэтому Адриан решил ограничиться территориями, расположенными к югу от линии, простиравшейся вдоль Шотландии. Завоевание Армении, с риском уничтожить имеющееся равновесие, могло отодвинуть римскую границу на Востоке до Парфянского царства. Траян решил завершить в нижнем течении Дуная сооружение пограничных укреплений, а поэтому был вынужден упорно бороться с независимым царством даков с тем, чтобы присоединить его к Римской империи в качестве провинции. Без сомнения, не только стратегические заботы были единственной целью, которая втягивала Траяна в эту авантюру. Дакия была очень богата, в ее шахтах добывались золото и железо. Дакийское золото, отвоеванное у царя Децебала, значительно поправило императорские финансы. По крайней мере, оно на некоторое время компенсировало затраты на войну с парфянами и покупку пряностей и шелковых тканей, привозимых с Дальнего Востока.

Сам Траян отчетливо осознавал экономическую угрозу и пытался ее избежать, расширяя на восток границы империи, явно в надежде снизить чрезмерные пошлины, которые поднимали народы пустыни. Так он аннексировал арабское Набатейское царство, это позволило ему проложить дорогу между Сирией и Красным морем для того, чтобы обеспечить быстрые коммуникации и экономичный транспорт.

Возможно, что разрыв между Римом и парфянами, который произошел в 112 году н. э., был следствием этой политики караванов. Итак, забеспокоились ли парфяне в связи с посягательствами Траяна в Аравии или же сам Траян спровоцировал конфликт, чтобы получить возможность продлить дорогу пряностей дальше на Восток? Но как бы там ни было, он вторгается в Армению в 114 году, а двумя годами позже достигает Персидского залива. Провинции, которые он захватил (Месопотамия, Ассирия), знаменуют момент величайшего расширения Римской империи (115), но закрепить надолго эти завоевания не удалось, и уже сам Траян вынужден был смириться и оставить эти территории «под покровительством» парфянского принца. В итоге они уходят из-под влияния империи сразу после того, как были захвачены.

Начиная с II века н. э. Рим понимает опасность, которая, по правде говоря, ему угрожала всегда, а теперь становилась все больше и которая стала одним из тех бедствий, что привели Рим к гибели, — это варварские вторжения. Эта опасность была особенно грозной на границе Германии, и все попытки Рима захватить хотя бы часть этой огромной территории и усмирить племена, потерпели поражение. Самое большее, что удалось, это установить широкую романизованную полосу на правом берегу Рейна, обустраивая там колонии и прокладывая стратегические дороги. Адриан (117–138) полагал, что он нашел окончательное решение, установив лимес, то есть укрепленную непрерывную линию от Андернаха до Регенсбурга. Но как можно было надеяться, что палисад[98] даже фланкированный небольшими фортами, мог бы продержаться против многочисленных орд? Рим не сумел отразить давление германских народов, и оно начинает ощущаться; в 166 году н. э. квады, затем лангобарды, маркоманы начинают спускаться к югу, и в 167 году н. э. они появляются перед Аквилеей, большим торговым городом Иллирии. Император Марк Аврелий лично возглавил преторианские когорты для того, чтобы сражаться с варварами. Враги не пытались сопротивляться и отошли назад, и тем не менее потребовалось два года, чтобы окончательно освободить захваченные провинции. Этот результат император счел недостаточным и, оценив ситуацию, предпринял исключительные меры, чтобы привести войска в боевую готовность для экспедиции, предназначенной для предотвращения подобных катастроф. Был распродан императорский гардероб, вербовали рабов и гладиаторов, и война началась. О ее основных эпизодах рассказывали надписи на колонне Марка Аврелия, воздвигнутой в подражание колонне Траяна и его завоеванию Дакии. В одной кампании, проводившейся с большой энергией, Марк Аврелий добился капитуляции квадов и бросил вызов маркоманам. Но победа была временной.

На следующий год квады возобновили борьбу. Римская армия напрасно старалась продвигаться вперед, истреблять как можно больше врагов, добиваться возвращения римских пленников, захваченных варварами еще со времен их победоносного продвижения — окончательная победа всегда казалась столь же далекой. Кроме того, мятеж Кассия, командующего армией Сирии, помешал императору продолжать здесь военные действия. После подавления мятежа Марк Аврелий возвратился на придунайский фронт, но умер в армии, унесенный эпидемией чумы, которая тогда свирепствовала (17 марта 180 н. э.). Коммод, его сын, тотчас же прекратил нескончаемую войну, увеличил количество укреплений на границе по Дунаю и заключил с варварскими народами договоры, вскоре ставшие недействительными.