День ото дня становилось все жарче. Термометр уже показывал сорок градусов в тени. Нуба вырыли в земле глубокую яму, там хранились пленки при температуре не выше 27 градусов. Мы загородили погреб от света двойным слоем стеблей дурры и листвой.
Озабоченно наблюдала я, с каким нежеланием работали Вальтер и Дитер. Мне также казалось, что нуба им попросту безразличны. Тем не менее я попросила их отправиться в Кадугли за почтой. Уже вечером они вернулись и передали мне письмо от Ули. Пораженная, я прочитала, что маму из-за закупорки артерии положили в университетскую клинику.
«Попытайтесь сохранять спокойствие, — писал Ули, — на случай самого худшего прошу выслать соответствующую доверенность».
Теперь никто не мог меня остановить. Непреодолимый страх за жизнь матери побуждал к немедленным действиям. Ночью был составлен план работ для Вальтера и Дитера, собраны вещи. Я не могла даже предположить, насколько затянется мой отъезд, но ехать надо было обязательно, чтобы находиться рядом с самым дорогим мне человеком, пока не минует опасность.
Рано утром я покинула Тадоро. Мои спутники отвезли меня в Кадугли. Было 18 января 1965 года — день, который я никогда не забуду. Когда мы остановились у почты, мне подали телеграмму: «Мать сегодня ночью скончалась. Жди письма. Ули».
Я обессилела. Жизни без матери я себе не представляла. Четыре дня телеграмма пролежала на почте. Она умерла еще 14 января. Как страшно, что меня не было с ней в ее последние часы. Я поспешила отправиться на родину, чтобы проводить мать в последний путь.
Только через четыре дня мне удалось прибыть в Мюнхен. Ули встретил меня в аэропорту. Слишком поздно: двумя днями ранее маму похоронили. Друзья позаботились обо всем, постарались окружить ее любовью до последнего вдоха. Эта потеря оказала глубочайшее воздействие на всю мою дальнейшую жизнь. Единственную возможность заглушить боль я видела в скорейшем возвращении в горы Нуба, чтобы выполнить свою обязанность: спасти фильм. Если удастся, намеревалась взять с собой из Германии оператора, — суданец мог работать недолго. Свободным на тот момент оказался Герхард Фромм, молодой помощник кинооператора, которого порекомендовал мне Холынер. С помощью Абу Бакра он смог въехать в Хартум без визы.
Через неделю я стояла с ним на маленькой железнодорожной станции Семейх. Сюда добирались не без приключений. В Хартуме не удалось найти никакой машины, которая доставила бы нас в горы Нуба. Пришлось ехать на поезде. Только через 30 часов — состав по пути часто останавливался — очень усталые мы стояли на платформе. Вокруг — ни души. Впереди — только рельсы и песок. Я заранее послала моим людям телеграмму о нашем скором приезде и теперь смотрела во все стороны, но напрасно. Вероятно, встречающие застряли где-то на песчаной дороге.
От Семейха до нашего лагеря — несколько сотен километров. Проехать этот путь поездом или автобусом невозможно. Иногда у железнодорожной станции можно застать грузовик, направляющийся в Кадугли. Здесь всего несколько домов — два или три для служащих железной дороги и один маленький — для приезжих, больше ничего. Выбора не оставалось — надо снять номер и ждать, пока случайно не проедет мимо грузовик.
Вновь помог счастливый случай. В доме проживал англичанин, занимавшийся здесь сельским хозяйством. Он посоветовал заглянуть в хлопковый цех — там мог оказаться автомобиль. И в самом деле, очень своевременно обнаружился грузовик, водитель которого приехал за запасными частями. Он готов был взять нас с собой и за хорошую плату доставить в Тадоро.
Поздно вечером мы с Герхардом Фроммом прибыли в лагерь. Дитер и Вальтер уже спали. Когда их разбудили, они не очень-то обрадовались моему столь быстрому возвращению. Ворча, выдали матрацы и одеяла для Фромма и заночевавшего у нас водителя. В Кадугли за почтой за время моего отсутствия молодые люди не ездили ни разу, поэтому не получили и мою телеграмму. Теперь стало ясно, что от этих двоих мне ждать ничего хорошего не приходится.
Нуба были удивлены, увидев меня на следующее утро. Их первый вопрос — о состоянии здоровья моей матери. Когда я ответила: «Ангениба пеню» («Моя мать умерла»), они обняли меня и плакали вместе со мной. Меня глубоко тронуло, как эти люди принимали участие в чужой судьбе. Их сочувствие помогло мне преодолеть боль.
Наступил февраль. Для съемок у нас оставалось лишь шесть недель. Мои спутники захотели вернуться домой не позднее чем в середине марта. Соответственно, каждый час мы старались отдавать работе. Жара становилась все сильнее день ото дня, очень затрудняя нашу деятельность.
Съемки часто производились далеко от лагеря, и если мы не могли добраться туда на машине, то приходилось преодолевать пешком довольно приличные расстояния. Зачастую места, где проходили интересовавшие меня культовые действа, оказывались труднодоступны. В поисках новых сюжетов приходилось переходить через горы в другие долины. При пересечении гладких скалистых стенок была велика опасность соскользнуть и повредить камеру. Как только мы с оператором приближались к опасному месту, нуба всячески помогали нам удержаться. Не всегда эти утомительные вылазки завершались успехом. Но иногда мы забывали о всякой осторожности, понимая: полученные кадры того стоят. Я часто думала о церемонии посвящения юношей, о которой нуба мне уже не раз рассказывали, но свидетельницей которой мне стать пока не удавалось.
Во время очередной такой вылазки послышалась отдаленная барабанная дробь. Когда мы подошли ближе к хижинам и вошли внутрь одной из них, то увидели фигуру, освещенную солнечным лучом: у нее был вид статуи, а не человека из плоти и крови. В помещении царило мистическое настроение. Нуба вряд ли заметили наш приход, они находились во власти ритуала. Для меня это действо оказалось самым впечатляющим из всех, что я когда-либо видела у нуба. Удивительно, как глубоко погружались люди в таинство этого церемониала, если я смогла сфотографировать юношу совсем близко! И Фромм осторожно установил свой штатив и сумел снять всю сцену. Подобные звездные часы выпадают не часто.
Приходилось торопиться, чтобы получить недостающие кадры сбора урожая. Нуба посчастливилось, год выдался необыкновенно плодородным. Непостижимо, почему при подобном изобилии зерна они не делали запасов. Нуба расходовали все, что собирали, хотя знали по опыту, что годы плохих урожаев приносили им голод, а некоторым — даже смерть. Было бы легче устроить в отвесных скалах защищенные от дождя амбары. Когда я спросила туземцев, почему они поступают подобным образом, они только засмеялись и сказали, что делали так всегда.
Другая постоянная проблема для местных жителей — вода. В марте начинается засуха. Тогда высыхает единственный колодец и немногие другие небольшие водоемы. Животные страдают от жажды, становятся похожими на скелеты. С конца мая — начала июня до октября в этом африканском регионе — сезон дождей. Чтобы собрать воду в искусственных резервуарах, как это делается в большинстве стран Средиземноморья, нуба понадобились бы вспомогательные средства — цемент или пленка, которых у них нет. Долгие годы я старалась помочь в этом нуба, советовалась с теми, кто копает колодцы, инженерами-гидростроителями, другими специалистами. Надеялась добыть деньги, чтобы снабжать нуба водой в засуху, но напрасно.
Нуба обычно выглядели здоровыми, но внешность обманчива. Как пришлось убедиться, болели многие, почему я и привезла с собой огромное количество лекарств и перевязочного материала. Особенно они страдали от бронхита и воспаления легких, излечивавшихся только антибиотиками, от внешних нарывов из-за повреждений, связанных с тем, что туземцы бегали босиком по камням и колючкам кустарников. Их подошвы становились такими толстыми, что напоминали ноги слонов. Когда мне однажды в подошву воткнулась мощная колючка, туфлю с трудом сняли и в подошве осталась болезненная заноза. Один из моих друзей нуба вынул из привязанного к его руке ножа железный пинцет и с большой ловкостью удалил опасный кусочек. Так я только тогда заметила, что такой инструмент имел каждый нуба.
К сожалению, настроение в лагере за последние дни сильно ухудшилось. Мои спутники следовали моим указаниям крайне неохотно. Герхард Фромм пытался посредничать, но в большинстве случаев безуспешно. На счастье, он всегда был доброжелателен и не чурался никакой работы.
Мы договорились вставать с восходом солнца. Вальтер и Дитер любили поспать подольше, я же стеснялась будить молодых людей, поскольку их это настолько бесило, что они начинали грозить немедленным отъездом. У меня не было средств воздействия на них. Однажды утром произошел особенно возмутительный случай. Я приготовила себе в хижине чашку кофе. Внезапно передо мной возник Вальтер и яростно заорал:
