96
Кроме приведенных выше, имеется еще ряд находок, возможно, относящихся к этой группе, но скудность имеющейся в нашем распоряжении информации не позволяет сделать определенных выводов. Таковы находки в Кударо I, где у входа в центральную камеру пещеры были найдены два симметрично поставленных черепа животных (Любин. Колбугов. 1961, с.77–78), в Ля Шапелль (Люке. 1930, с 27–28, Замятнин, 1961а, с 36) и. может быть, в Ахштырской пещере (Борисковский, 1957а, с 104–105)
К этому нужно добавить, что такое несоответствие не всегда существует в действительности. Иногда оно — результат отсутствия информации или недостаточной точности ее. Установить существование или отсутствие того или иного обряда у какого-либо племени или народности — дело далеко не простое. Об этом свидетельствуют многочисленные разногласия между исследователями, в том числе и по вопросу о бытовании медвежьего праздника у той или иной народности, в частности, у кетов (В.Анучин, 1906, по Алексеенко, 1960).
В дополнение к приведенным выше данным можно указать, что в той или иной форме медвежий культ существовал в античной Греции. Фракии. Малой Азии, Тавриде, Галлии (Кагаров, 1913. с.231–232, Н.Васильев, 1948. с.78; Штаерман, 1961, с.193, Runeberg, 1947, р.62–63). а также в Скандинавии, у восточных славян и неславянских народов Поволжья (Штернберг, 1936, с.390; Н.Воронин, 1941, с.170 сл.; „История культуры древней Руси", 1951, II, с.63–64; Н.Никольский, 1956, с.98 — 192). Имеются основания полагать, что у восточных славян еще в XI в. существовал медвежий праздник (Н.Воронин, 1941, с.175–176). У белорусов еще в XIX в. бытовали празднества, которые нельзя рассматривать иначе, как отдаленные пережитки настоящих медвежьих праздников (Н.Никольский, 1956, с. 101–103).
Все эти сведения были любезно предоставлены в мое распоряжение В О.Долгих, которому пользуюсь случаем выразить свою признательность.
Вряд ли было бы правильным утверждать, что обрядовая забота о черепе и костях всех животных была связана с зоофагическими праздниками, ибо не исключена возможность, что ритуальная забота о черепе и костях некоторых животных возникла по аналогии с заботой о черепе и костях животных, являвшихся объектами зоофагических праздников.
Существование культов коня, свиньи и козла или их пережитков отмечено у многих народов (Терещенко, 1848, VII, сЗ — 4, Афанасьев, 1869, III, с 13 сл, Кагаров, 1918, с.41–45, Евреинов, 1924, Штернберг, 1936, с 396, Окладников, 1950а, I–II, с 400, „История культуры древней Руси" 1951,1, с 63 сл, Боннар, 1958,1, с 178–179, Горюнова, 1961, с 138–144, Ghulam, 1905, р 96 и др)
Все данные об этом обряде были сообщены мне Б. О.Долгих.
В связи с этим интересно отметить, что обычай собирать скелет медведя бытовал у целого ряда народов Сибири, в частности, у юкагиров, эвенков и ороков (Зеленин, 1929, с 48–50) Не исключена возможность, что и у них в прошлом существовал подобного же рода обычай.
В пользу этого положения говорит целый ряд данных. Так, например, вся обстановка погребения головы быка в Схул свидетельствует о том, что погребен был не череп, а голова (Garrod and Bale, 1937, p. 102–103). Имеются определенные основания полагать, что головы, а не черепа медведей складывались в ящики Драхенлоха и ниши Петерсхеле. С этим можно сопоставить тот факт, что у некоторых народов Сибири объектом ритуальной заботы был не череп, а голова медведя (Б.Васильев. 1948, с.89–90).
Так как периоды полового воздержания предшествовали охоте, то они одновременно являлись и периодами полуголодного существования, в течение которых людям приходилось довольствоваться в основном растительной пищей. В связи с этим возникает вопрос, не являются ли отдаленными пережитками этих периодов религиозные посты Как известно, во время последних предписывалось воздержание от животной пищи и от половых отношений.
Связь оргиастических праздников с коллективным пиршеством ясно прослеживается по этнографическим материалам У большинства народов, у которых отмечено существование промискуитетных праздников, ничем не ограниченное общение полов начиналось обычно после коллективного пира.
Именно этим, по-видимому, объясняется тот факт, что в дальнейшем развитии многими, если не всеми, племенами осознание связи между половым актом и рождением ребенка было утрачено. Этнографами было зафиксировано отсутствие понимания связи между половыми сношениями и рождением детей у многих австралийских племен (Spencer and Gillen 1899а, р.265; 1904, р. ЗЗО; Элькин, 1952, с. 179). Э. Хартлаидом (Hartland, 1909, 1; 1910, II) был приведен огромный материал, свидетельствующий о том, что подобного рода взгляд в определенный исторический период был присущ всему человечеству.
Взгляд на половой акт как на средство магическим образом обеспечить размножение животных или пережитки такого взгляда зафиксированы у значительного числа народов, в частности, у грузин и сванов (Бардавелидзе, 1957, с.177–186), индейцев Северной Америки (Briffault, 1927, 111, p. 185). О существовании такого взгляда в эпоху верхнею палеолита в достаточной степени красноречиво говорит изобразительное искусство этого периода (Богаевский, 1933, 1934; 1930, с.212; Ефименко, 1931, с. 19–31; 1953, с.465–466, Гущин. 1937, с.107 сл.; Окладников, 1950а, 1 — Н, с.324). В более позднюю эпоху с переходом от охоты к земледелию половые акты, особенно совершаемые во время оргиастических праздников, были осмыслены как средство магического обеспечения урожая (Frazer, 1922а, II, р.89— 101; Westermark. 1925, I, р.84— 180, Briffault, 1927, III, р. 185–209; Н.Никольский, 1956, с. 133 и др.). В дальнейшем как средства магического обеспечения обилия животных и богатого урожая стали рассматриваться, как уже указывалось, имитации полового акта, намеки па него и т. и. (Кагаров, 19296; Богаевский, 1916).
Существование подобного рода обрядов отмечено у ительменов (Крашенинников, 1949, с.416, 420), эвенков (Анисимов, 1958, 1, с.50), индейцев Бразилии (С.Иванов, 1934. с.94)
Формированию подобного взгляда способствовало и то обстоятельство, что люди в своей практической деятельности все больше убеждались в существовании качественного различия между ними и животными. Им все труднее становилось поверить в то, что, надевая шкуру живот — ною, они действительно становятся животными. Легче было поверить в свое превращение в тотемистических предков — существ, являвшихся полулюдьми-полуживотными.
Возникновение представления о тотемистических предках и тем самым о тотеме как предке породило тенденцию к превращению частичной табуации тотемного животного в полную. Однако запрет поедать тотемное животное возник лишь у части племен. У остальных полная табуация тотема, по-видимому, никогда не имела места Основание для подобного вывода дают не столько сами по себе факты отсутствия полной табуации тотема у многих племен и народов, в частности, у многих австралийских племен, у значительного числа племен Северной и Южной Америки, Африки, Индии (Briffault, І927, II, р 461–462; Аверкиева, 1959, с.256 сл.), ибо их можно истолковать и как результат исчезновения былой табуации, сколько связанные с ними обряды и верования.
Так, например, у индейцев северо-западного побережья Америки, в частности, у квакиютлей, у алгонкинов северо-востока Канады и чироков отмечено существование убеждения в том, что то или иное животное легче всего промышляется людьми рода, имеющего его своим тотемом, что люди наиболее удачливы в охоте на свое тотемное животное (Аверкиева, 1959, с.256, 1961, с.12). Представления, подобные приведенным, могли возникнуть лишь в эпоху раннего палеолита, когда существовала специализация охотничьей деятельности человеческих коллективов, когда члены каждого коллектива действительно были наиболее искусны в охоте на животное, являвшееся их тотемом. Возникшие в то время такого рода представления в дальнейшем распространились и на новые виды тотемных животных. Можно, конечно, предположить, что в историческом развитии вслед за частичной табуацией тотема у всех племен возникла полная, которая в дальнейшем у части племен исчезла. Однако мало вероятно допущение, что после исчезновения табуации тотема в полной мере возродились те представления об отношении человека к тотему, которые родились в то время, когда человеческий коллектив был специализирован в охоте на свое тотемное животное, и которые неизбежно должны были исчезнуть в период полной табуации тотема. О том, что по крайней мере у части племен полной табуации тотема никогда не было, говорят и тотемистические обряды некоторых племен селишей, сущность которых заключалась в обеспечении обилия тотемных животных и удачи охоты на них (Tout, 1905, р. 151–153).
