Элита может быть охарактеризована в терминах философии Хайдеггера как совокупность таких людей, для которых сфера «неспрошенного» бытия является самой широкой в ее классе или группе.
Если распространить сказанное на все виды дискурса, то будет идти речь не только о непонимании, а обо всех других видах неприятия культурных явлений, специфических для разного дискурса, – агрессивное неприятие ценности и нормы, просьбы или приказа, поэзии, музыки или просто жеста, – исходя из резонов, которые сформированы вне данного дискурса. Группы, объединенные на основе этого неприятия, можно характеризовать как чернь (mob).
В отличие от концепций социальных классов (Маркс, Вебер, Маннгейм, Сорокин), концепции элиты, противопоставляют низшие и высшие уровни компетенции и уже как следствие – социальные позиции. Такое измерение полностью правомерно, но здесь возникает возможность смешения понятий. Движение бедных классов общества – это не одно и то же, что движение черни. «Низшие классы» не являются чернью. Они имеют свои элиты, в истории на сторону обездоленных часто переходили лучшие пассионарии из высших классов, которые имели прекрасное образование и руководствовались высокими ценностями. Коммунистические движения возникали не как движения черни, а как движения бедных классов; они нередко захватывали благородных молодых людей из высших классов, разные прослойки общественной элиты.
Таким образом, имеем классификации социальных групп, по крайней мере, по трем принципам:
1) по принципу социально-экономических позиций (сословия, касты, классы);
2) по принципу культурной компетентности (в рамках своей группы или в рамках общества в целом) – элиты, массы, агрессивная чернь;
3) по принципу социальной психологии и патопсихологии (нормальные группы, группы альтруистов-пассионариев, группы эгоцентриков).
В России в конце XIX – начала XX ст. элиты разных классов общества переходили преимущественно к оппозиционным или революционным движениям, в том числе и к леворадикальному большевистскому.
Остается открытым вопрос, насколько могут совпадать группы, выделенные по разным признакам (принципам). Оставим в покое этот общий вопрос. Взглянем с этой точки зрения на тоталитарное общество.
Тоталитарное общество может быть разным с точки зрения его классовых характеристик: с диктатом зажиточных классов и общественных слоев, с диктатом бедных классов. Оно может выделять правящую верхушку и не по классовым, сословным и тому подобным критериям: в нее будут отбирать из элит, из сереньких рядовых, социально невыразительных людей, которые импонируют массам, из агрессивной черни. Оно может культивировать страстный альтруизм и самопожертвование первопроходцев к раю на земле, а может бросать вульгарные эгоистичные лозунги и основываться на безгранично жестоком карьеризме. Неизменным будет лишь грубое насильственное подавление соперников при опоре на безразличие масс или их злобную недоброжелательность к «общему врагу».
Тоталитарное общество напоминает предельного эгоцентрика, лишенного чувства реальности, ограничений, любых норм и ценностей и приспосабливающего их к собственным прихотям, разнузданного и разложившегося диктатора.
Важно, что тоталитарное общество выделяет бесконтрольную верхушку, наделенную средствами тотального контроля над мыслями и поведением огромных масс. Если господствует эгалитарная идеология, верхушка властвует «от имени и по поручению» масс, делает вид, что источником ее властных полномочий является не чрезвычайная природа элиты, а ее определенный идейный багаж, который принимается с религиозным энтузиазмом. Если господствует идеология элитаризма и иерархии, право на власть дает якобы исключительная природа элиты – расовая, национально-духовная, религиозная и тому подобное. В обоих случаях место общественных элит быстро заполняет чернь, более приспособленная к абсолютному господству и подчинению.
Тоталитарному обществу необходимо дополнение – подвластная ему и подчиненная масса-чернь. Подчиненная слепо, – или в силу того, что поверила в свою элитарность и превосходство, или же в силу того, что повинуется догматизирующим мертвым верованиям. И следовательно, тоталитарное общество можно рассматривать по аналогии с индивидом, который находится ниже нормы, где-то близко к состоянию распада, – и в то же время выше нормы, где-то ближе к самоотверженной пассионарности. Другими словами, в тоталитарном обществе нет средств различить высокое и низкое, бескорыстную пассионарность и ее противоположность – безгранично эгоцентрическую претенциозность. Тоталитарное общество несет в себе вирусы хаоса и смерти.
В этом понимании тоталитарное общество напоминает ненормального индивида. Потому что оно является больным обществом.
Антикоммунизм как идеология и политика: итоги первого десятилетия
С нашей точки отсчета, первый послевоенный период заканчивается смертью Сталина. Безусловно, это была дата знаковая не только для бывшего СССР, но и для всего мира; но даже с точки зрения отношений «Запад – Восток» где-то до 1955–1956 гг. сталинский период продолжается без существенных изменений. Это сказалось, в частности, в том, что после кризиса в 1950 г. на Дальнем Востоке, когда США решали, бросать на китайцев атомную бомбу или нет, наступили тревожные дни 1955 г., когда американцы решали вопросы: принадлежат ли острова Куэмой и Мацзу Тайваню или же континентальному Китаю и следует ли отвечать на захват красными этих островов как на агрессию коммунизма против свободного мира – атомным ударом? Человечество находилось на грани атомной войны и позже, во время Кубинского кризиса, но то уже была другая эпоха с другими проблемами.
Джон Кеннеди
Основы американской и мировой монетарной политики формировались в 1944–1945 гг. на переговорах, которые закончились соглашением в Бреттон-Вудсе. Бреттон-Вудская система действовала до 1973 г., а первые шаги к ее пересмотру предпринял Кеннеди. Суть системы заключалась в том, что стоимость национальных валют ее участников определялась одновременно в золоте и долларах в соответствии с письменным обязательством правительства США поддерживать конвертированность доллара в золоте, данного им в письме в Международный валютный фонд. В случае дефицита баланса своих внешних расходов Соединенные Штаты обязывались не принимать никаких ограничительных мер и, таким образом, не действовать во вред европейским валютам. Следовательно, неявным образом все трудности в западном мире, которые могли возникнуть в финансовой сфере, США брали на себя.
Поначалу в Европе определенные националистические круги протестовали против преимущества США, связанного со статусом доллара как международной валюты, равной золоту. В действительности же Бреттон-Вудская система была непосредственно выгодна европейцам и невыгодна Соединенным Штатам. Доллары использовались европейскими и японскими банками наравне с золотом (а также национальными валютами и фунтом стерлингов) для создания резервов. Доллары потекли за границу, образовался дефицит внешнего баланса США, достигший в 1950-х гг. около миллиарда долларов в год; доллары поступали к европейским банкам, которые на них покупали американские ценные бумаги. В связи с особенной ролью доллара спрос на него был повышен, завышенной в результате оказывалась оценка доллара, и американские экспортеры оказывались в проигрыше; естественная в подобном случае девальвация доллара была исключена из-за того, что американское правительство обязалось ее не допускать.
Для Соединенных Штатов симптомом больших изменений, которые закончили послевоенный период, был приход в Белый дом в 1960 г. Джона Кеннеди. Это касалось не только идеологии и политики американского либерализма, но и тонких механизмов мировой финансовой и экономической политики Америки.
Позже оживленно обсуждался вопрос, была ли эта система обреченной с самого начала. Но суть дела заключалась в том, что американская экономика была несравненно более сильной и более динамичной, чем европейская, и американская финансово-кредитная система могла взять на себя груз обязательств, подобный Бреттон-Вудскому. Благодаря этому мировая монетарная система избежала обвалов, которые разрушили ее в 1930-х гг. С 1947 г. Европа и Япония наращивают экспорт и переживают непрестанный подъем, существенно уменьшая разрыв с США в жизненном уровне. Если в 1930-х гг. серия девальваций европейских национальных валют выражала стремление улучшить условия для экспорта и перенести груз безработицы на соседей, то теперь находился партнер, который своим отказом от девальваций брал все проблемы на себя. Общей проблемой оказалась лишь инфляция, сопровождавшая экономическое процветание.
