Для Соединенных Штатов симптомом больших изменений, которые закончили послевоенный период, был приход в Белый дом в 1960 г. Джона Кеннеди. Это касалось не только идеологии и политики американского либерализма, но и тонких механизмов мировой финансовой и экономической политики Америки.
Позже оживленно обсуждался вопрос, была ли эта система обреченной с самого начала. Но суть дела заключалась в том, что американская экономика была несравненно более сильной и более динамичной, чем европейская, и американская финансово-кредитная система могла взять на себя груз обязательств, подобный Бреттон-Вудскому. Благодаря этому мировая монетарная система избежала обвалов, которые разрушили ее в 1930-х гг. С 1947 г. Европа и Япония наращивают экспорт и переживают непрестанный подъем, существенно уменьшая разрыв с США в жизненном уровне. Если в 1930-х гг. серия девальваций европейских национальных валют выражала стремление улучшить условия для экспорта и перенести груз безработицы на соседей, то теперь находился партнер, который своим отказом от девальваций брал все проблемы на себя. Общей проблемой оказалась лишь инфляция, сопровождавшая экономическое процветание.
Американцы, присоединившись своей Великой депрессией к европейскому хаосу в 1930-е гг., теперь помогали Европе избежать голода, безработицы и финансовых кризисов. Делалось это не только через прямую помощь в системе плана Маршалла, но и монетарной политикой, которая играла еще большую роль. Завышение стоимости доллара способствовало экспорту, особенно Японии и Германии, а также поощряло американские компании к инвестициям в Европу. Таким образом происходила санация европейской экономики; слабые и обанкротившиеся фирмы покупались американцами, обогощавшими европейцев новыми технологиями. В свою очередь монетарная система способствовала европейским инвестициям в Америку, поток которых становился все мощнее и в конечном итоге превысил поток американских инвестиций в Европу.
Можно сказать, что такая ситуация в конечном счете была выгодна и Соединенным Штатам, поскольку нарастание хаоса в Европе способствовало бы деструктивным тенденциям также и в здоровой американской экономике.
Период 1944–1971 гг. принес западному обществу опыт международной организации экономики, который не использовал насильственное вмешательство в финансово-экономическую деятельность, но существенно включал влияние властных факторов – ведь основой Бреттон-Вудской системы были письменные обязательства правительства США, то есть вмешательство американского государства. Система, способствовавшая существенно экономическому процветанию Европы и в конечном итоге также Америки, была связана с участием государства в регуляции экономических процессов. Это была последняя акция администрации Рузвельта и в то же время – последнее большое дело выдающегося экономиста XX века Джона Мейнарда Кейнса, который подорвал окончательно свое здоровье в Бреттон-Вудсе и умершего в 1946 г. Правда, Кейнс отстаивал не принятый вариант соглашения, а более выгодный для Англии, но по своей сути политика Бреттон-Вудса была близка к кейнсианской идеологии. Дело в том, что Кейнс настойчиво учил относиться к деньгам не как к простой тени отношений стоимости, которые реализуются в товарном обмене, а как к элементам сложного и важного, относительно самостоятельного денежного хозяйства. Монетарная политика, или влияние на экономические процессы через денежное хозяйство, может оказаться более важным стимулом, чем прямая государственная регуляция.
Поддерживая европейских партнеров в первую очередь как силы демократии и антикоммунизма, США укрепляли фундаменты европейской цивилизации и косвенно выигрывали сами. Только в начале 1970-х гг. возросшие финансово-экономические трудности США и возросшая мощь Европы привели к существенным изменениям в мировой системе.
Поддерживая международные механизмы монетарной регуляции, руководство Соединенных Штатов решительно отказалось от попыток государственной регуляции экономики и вернулось к политике неограниченного либерализма свободной конкуренции. Это ослабляло позиции сторонников социальных реформ, и американская история 1940–1950-х гг. не слишком богата примерами акций мирового значения, направленными на последующую демократизацию общества. Исключениями могут быть очень существенные шаги в направлении расовой десегрегации, которые осуществлялись как демократом Трумэном, так и республиканцем Эйзенхауэром. Преодолевая сопротивление консерваторов в своей партии, Трумэн после специального послания Конгрессу 2 февраля 1948 г. осуществил ряд мероприятий, усиливающих федеральный контроль за справедливыми условиями найма на работу и равными возможностями в образовании и службе в вооруженных силах. На то время в армии еще были вспомогательные подразделения, укомплектованные исключительно черными американцами; в начале президентства Эйзенхауэра небольшое число таких подразделений сохранилось только в войсках, расположенных в Западной Европе.
В агитационной кампании Эйзенхауэра на президентских выборах 1952 г. требование равенства прав и возможностей американцев независимо от расы занимало первое место.
Большую роль сыграло решение Верховного суда о десегрегации в школах, принятое в 1954 г. Борьба администраций обоих президентов и судебных властей США против агрессивной расистской белой черни была тяжелой и драматичной, тем более что негритянские массы реально были далеки от материального и культурно-политического уровня белого большинства, а равные возможности нельзя просто декларировать. В конечном итоге, это специфически американская проблема, которая досталась демократическому обществу в наследство от рабовладения, и она до сих пор далека от решения.
Позиция Америки как военного и политического лидера либеральной цивилизации порождала опасные тенденции. Руководство Соединенных Штатов имело перед собой и либеральную, и реакционную альтернативы коммунизму, и слишком много сил толкало его на путь реакции.
Показательная в связи с этим история с похищением в 1945 г. советской разведкой секретов атомного оружия, которое оказалось в центре внимания американцев на протяжении 1950–1953 гг. Паника в связи с испытаниями атомного оружия в СССР вспыхнула на фоне Берлинского кризиса и особенно войны в Корее. Парадоксально, что преследование тех, кто способствовал передаче секретов американской атомной бомбы Советскому Союзу, осуществлялось одновременно и в США, и в СССР. В 1950 г. в США были арестованы супруги Розенберги – курьеры советской разведки, работавшей на атомном направлении, и через два с лишним года состоялся громкий процесс над ними, закончившийся казнью обоих. В то же время организаторов советской разведывательной сети в США Хейфеца, Семенова, Эйтингона и других одного за одним арестовывали в СССР по обвинению в «сионистском заговоре» или, как супругов Зарубиных, Василевского и прочих, тихо убирали из «органов».
О каждом из этих советских разведчиков можно писать приключенческие романы. Василий Зарубин, профессиональный нелегал, как секретарь посольства в США был резидентом разведки, ему задачи ставил лично Сталин. Его жена Елизавета, родственница румынской коммунистки Анны Паукер, сотрудница секретариата Дзержинского, была замужем за чекистом Блюмкиным, донесла в «органы», что муж привез тайное письмо Радеку от Троцкого, что стоило Блюмкину жизни; она работала со вторым мужем-нелегалом в нацистской Германии. Хейфец был секретарем Крупской, дядя его, коминтерновец, – один из организаторов компартии США; Хейфец работал нелегалом в Германии, закончил в Йене университет. Он был сильной и привлекательной личностью и благодаря своему влиянию на левых интеллектуалов – ключевой фигурой в советской разведывательной сети в США. После успешного завершения операций в США Хейфец возглавлял отдел зарубежных связей Еврейского антифашистского комитета и не был расстрелян вместе с Лозовским и другими только потому, что его держали для «дела Молотова». Семенов (Тауберг) закончил (по заданию советской разведки) Массачусетский технологический институт, после США работал налегалом в советской сети в Палестине. Это были фанатики коммунистической идеи, жизнь которых была непрерывным риском, профессионалы высокого класса, люди, способные своей личной привлекательностью, культурой (все говорили свободно на нескольких языках), тактом завоевывать симпатии интеллектуальной элиты. А к тому же среди них были евреи, что облегчало контакты и с американскими евреями, и просто с людьми антифашистского мировоззрения. Разведчики-коммунисты имели широкие связи с американскими коммунистами (руководитель проекта Оппенгеймер был тайным членом Компартии США) и с левыми по своему мировоззрению ведущими физиками, среди которых были даже Гамов, Бор и Эйнштейн, сознательно помогавшие утечке секретов супероружия. По мнению руководителя советской атомной разведки Судоплатова, ФБР провело следствие в деле Розенбергов поспешно и неквалифицированно, в духе худших традиций НКВД, и большинство связей советских разведчиков осталось нераскрытым. Но арестовано было около 200 человек, второстепенные фигуры сети – курьеры Розенберги – после отказа дать показания против своих сообщников были 19 июня 1953 г. казнены на электрическом стуле, а в стране развернулась антикоммунистическая кампания, которая дорого стоила американцам.
