В конечном итоге в ходе этой кампании был некоторый сбой, связанный со знаковым событием – VIII съездом КПК. Советская критика маоизма изображала этот период чуть ли не победой «генеральной линии» партии над «кликой Мао Цзэдуна». Действительно, есть свидетельство, что Мао потерпел в этот период какое-то поражение, – однако, в конечном итоге, быстро нашел выход из трудностей и восстановил свои позиции.
Дело было, конечно, не в «волеизъявлении партии», потому что новый поворот маоистской политики получил полную поддержку того же съезда (на его «второй сессии» в 1958 г.). «Первая сессия» съезда состоялась осенью 1956 г. Сбой был отголоском скандала в коммунистическом движении – доклада Хрущева на XX съезде КПСС и его последствиями.
Руководство КПК отозвалось на критику «культа личности Сталина» Хрущевым постановлениями об историческом опыте «диктатуры народной демократии», умеренно сталинистскими и сугубо догматичными по содержанию и по форме; обсуждению большие проблемы перерождения коммунизма не подлежали. 6 декабря 1955 г. Мао Цзэдун сделал секретный доклад «О борьбе против правого уклона и консерватизма» и в том же месяце изложил основные его положения в предисловии к сборнику «Социалистический подъем в китайском селе»; суть этих выступлений заключалась в призыве завершить социалистическую революцию за 3 года. Теперь, после XX съезда КПСС, в руководстве КПК начали раздаваться голоса сомнения по поводу этих заданий. Критике подвергали «слепое забегание вперед», нереалистичную политику. А старые некоммунистические деятели критиковали и жажду Мао власти.
Хотя Сталина китайские руководители не любили и хотя с точки зрения властной традиции примеры жестокости Сталина не так уж ошеломляли «китайских товарищей», проникновение текста хрущевского доклада в китайскую коммунистическую среду внесло определенную растерянность и покачнуло личную диктатуру Мао.
Мао Цзэдун пытался отвести критику, выдвинув новые принципы в докладе на политбюро 25 апреля 1956 г. «О десяти важнейших взаимоотношениях». Сам он позже, на совещании в 1958 г., говорил: «Я созвал 34 министров и обсудил с ними 10 важнейших взаимоотношений. Оказалось, что у меня происходит головокружение от успехов, что я допускаю «слепое забегание вперед». С того времени я не осмеливался встречаться с министрами».[686] Из ближайших к нему людей не подвергся сомнениям Чжоу Эньлай, а Лю Шаоци и Дэн Сяопин осторожно не одобряли «забегания». Особую позицию занимала армия в лице министра маршала Пэн Дэхуая и начальника генерального штаба Хуан Кечена, а также старого Чжан Веньтяня, – все близко связанные с Россией. Однако расхождения в ядре группировки Мао не привели к осмысленной оппозиции. Только Пэн Дэхуай и Чжан Веньтянь твердо ориентировались на СССР, а другим лидерам была ближе идея «китайского пути».
Отношение к СССР неявно определяло все другие политические позиции. После XX съезда КПСС отношения между обеими партиями ухудшались непрестанно, но на поверхности не все выглядело явно. На пленуме ЦК КПК в ноябре 1956 г. Мао Цзэдун заявил, что «в Советском Союзе ленинизм в основном отброшен».[687] На том же пленуме в заключительном слове Мао говорит: «Китайско-советские отношения нужно налаживать как следует, нельзя допускать колебаний относительно руководящего, главенствующего положения Советского Союза, в противном случае будет нанесен вред всему лагерю социализма».[688] После событий в Польше и особенно в Венгрии уверенность китайского руководства особенно выросла.
Итоги кризиса коммунизма подвело Московское совещание коммунистических партий, созванное в 1957 г. по поводу 40-летия Октябрьской революции. На этом совещании Мао Цзэдун обосновывал, почему именно СССР должен возглавлять «социалистический лагерь». Китайцы рассматривали совещание как свою идейную победу: в решении было принято 9 пунктов – догматов, признание которых было обязательным для всех компартий, причем бльшая часть из них была раньше сформулирована в китайских документах.
В начале 1957 г. делегация КПК во главе с Чжоу Эньлаем совершила длительную поездку по СССР и странам Восточной Европы, которая выглядела инспекционной.
В этих условиях понятно, что созванный в сентябре 1956 г. VIII съезд КПК отличался своим умеренным тоном и стилем от агрессивных и предыдущих, и последующих выступлений китайского руководства. А уже 27 февраля 1957 г. Мао Цзэдун провозгласил на Верховном государственном совещании речь «К вопросу о правильном разрешении противоречий внутри народа», после которой началось так называемое «упорядочивание стиля работы». И уже осенью в 1957 г., как он говорил позже, «никто меня не опровергал, я взял верх и возвысился духом».[689]
Речь и соответствующая статья Мао была абсолютно неверно воспринята за рубежом – как на Западе, в частности в США, так и в СССР – как признак «либерализации». Здесь оказалась, как говорят культурологи, цивилизационная лакуна. Недоразумение возникло из-за противопоставления «противоречий» между своими и чужими, с одной стороны, и между «лучшими» и «худшими» своими. Отнеся даже «правых» к «своим», китайские коммунисты якобы отказывались от террористических методов борьбы с «ошибками». В действительности категории «лучших» и «худших», на которых были разделены китайцы, не исключали самых жестоких наказаний. Сколько людей стало жертвами чистки, точно неизвестно; приведенная Мао Цзэдуном цифра в 46 тыс. «закопанных» скорее является метафорической.
В 1958 г. Мао Цзэдун задумал новый сногсшибательный политический поворот – политику «трех красных флагов». «Флаги» – это «новая генеральная линия», «большой прыжок» и «народные коммуны». Формула «генеральной линии» являла собой китайскую символико-иероглифическую загадку: сами по себе слова не объясняли ничего. «Генеральная линия» значила: «напрягая все силы, стремясь вперед, строить социализм по принципу больше, быстрее, лучше, экономнее». За этой пустой и таинственной формулировкой крылось общее стремление добиться чрезвычайных успехов во всех отраслях, то есть осуществить китайское чудо. «Путем всего этого как можно быстрее превратить нашу страну в большое социалистическое государство с современной промышленностью, современным сельским хозяйством и современной наукой и культурой».[690] В феврале 1958 г. в «Шестидесяти тезисах о методах работы» был впервые употреблен Мао термин «Большой скачок», а в мае 1958 г. на «второй сессии» VIII съезда КПК торжественно провозглашена политика «трех красных флагов».
Эпоха Большого скачка продолжалась с 1958-го по 1960 г. в обстановке страшного нервного напряжения и закончилась полным поражением. Народное хозяйство, согласно планам организаторов «китайского чуда», должно было развиваться невероятными темпами – промышленность по 45 % прироста в год, сельское хозяйство – по 20 %. Достичь таких невероятных темпов можно было только невероятными методами. Таким организационно-политическим «чудом» должны были стать децентрализация управления и перенесение центра всей работы в территориальные объединения, немногим бо́льшие старых волостей, – «народные коммуны», которые должны были стать полными владельцами всего движимого и недвижимого имущества на своих территориях. «Народные коммуны» были также военными единицами, словно воплощая марксистский принцип «всеобщего вооружения народа». Страна будто возвращалась к партизанским временам, к эпохе пещер Яньнани. Все должны были питаться в столовых, самые необходимые вещи распределялись по эгалитарным принципам. Здесь, в «коммунах», сосредоточивалось и промышленное производство. От 30 до 50 % усилий «коммун» направлялось на производство металла кустарными способами, что действительно позволило резко увеличить производство металла – ценой полной негодности большинства продукции.
В эпоху Большого скачка
Крах наступил в 1960 г., и от Большого скачка и «народных коммун» начали отказываться.
Среднегодовой прирост продукции составлял на протяжении всего периода Большого скачка 17,5 %, а в первые два года – даже 28,8 %. Нужно отдать должное послушности, дисциплинированности и трудолюбию китайцев, которые действительно сумели благодаря колоссальной затрате сил добиться высоких цифровых показателей, но эта работа не стоила жертв, потому что пошла в брак.
Откровенное сопротивление Большой скачок вызывал у Чжан Веньтяня и маршала Пэн Дэхуая. Оба были резко раскритикованы на совещании в Лушань 23 июля 1959 г. Неводовольство «скачком» выражали и Лю Шаоци, и близкие к нему генеральный секретарь ЦК Дэн Сяопин, начальник канцелярии ЦК Ян Шанкунь и другие, но пророссийские силы в КПК никто не поддержал. Разгромив группу Пэн Дэхуая, Мао пошел на двурушнический маневр – он отказался от должности председателя КНР (китайский вариант президента государства), и на эту должность по его предложению был избран Лю Шаоци, который давно его раздражал. Мао Цзэдун, оставшись председателем КПК, ее политбюро и высшего военного совета при ЦК партии, продолжал контролировать ситуацию в стране. Недовольные коммунистические чиновники не могли уйти в отставку, что было настоящим наказанием с конфуцианской точки зрения, и продолжали нести ответственность за «генеральную линию». Выглядело же это чрезвычайным в коммунистической среде либерализмом.
