Таким образом, выполнение культовыми зданиями функции концентрации, сохранения и репрезентации в концептуализированном единстве предметов, достойных этого с точки зрения социума (т. е. наделенных свойством «музеальности»), начинается еще на дохристианском этапе, а в средневековых храмах Европы обретает черты устойчивой традиции. Однако в эти периоды, несмотря на многие признаки экспозиционности, интерьер храма не может быть сопоставлен с музеем, ибо так не могло воспринять его сознание общества. «Здесь не экспозиция, упорядоченная человеческим сознанием… здесь… – сакральное пространство, не объемлемое умом, но само объемлющее ум и душу. Экспозиция – по идее, если не физически – перед нами, “теменос”… вокруг нас»[130]. Определенная степень отчуждения общества от традиции – одно из необходимых условий появления музея в современном понимании, музея как социокультурного института общественной памяти.
Процесс, ведущий к созданию условий для превращения в музеи непосредственно самих культовых зданий – процесс утраты храмами своего изначального назначения и приспособления церковных построек для выполнения нерелигиозных функций, – зарождается в Западной Европе еще в период позднего Средневековья. Но для осознания интерьера храма в большей степени средоточием объектов истории и культуры, чем сакральным пространством, необходима была значительная секуляризация общественного сознания. В разных странах этот процесс происходил в разные периоды, впервые своей завершающей стадии он достиг во Франции в период Великой буржуазной революции.
После победы революции Народное собрание Франции принимает первые постановления о конфискации церковной собственности. Назначенный в 1790 г комиссаром по этому вопросу А. Лени организует Пантеон великих людей Франции в церкви Св. Августина, собрав в нее со всей страны надгробия и памятники (Мольера, Лафонтена, Абеляра, Элоизы и др.), и в 1795 г. декретом Конвента музей обретает статус «Музея памятников Франции». Это был один из самых ранних примеров специального использования культового интерьера под музейную экспозицию.
В средневековой Руси допетровского времени построение храма являлось основным путем мемориализации важного события или деятеля. Церковь Покрова на Нерли (1165 г.) под Владимиром построена в память гибели в битве с волжскими булгарами Изяслава, сына князя Андрея Боголюбского; Георгиевская церковь в Старой Ладоге (XII в.) сооружена предположительно в память победы над шведами; собор Покрова на Рву в Москве (1555–1561 гг) возведен в честь завоевания Казани; собор Михаила Архангела Нижегородского кремля (1628–1631 гг.) сооружен в ознаменование победы ополчения 1612 г над польско-шведскими интервентами. Эта традиция продолжалась в России до начала XX в.: храм Воскресения Христова (Спаса на Крови) в Петербурге (1883–1907 гг.) сооружен как храм-памятник на месте смертельного ранения в 1881 г. императора Александра II бомбой народовольца И. Гриневицкого и т. д.
Уже во времена Средневековья русские православные храмы обретают дополнительную функцию хранения исторической памяти. Характерно собирание и сохранение в храмах предметов не только культового назначения, но и представляющих ценность благодаря другим качествам: древности, мемориальности, высоким художественным достоинствам. Наиболее раннее свидетельство о хранении в храме мемориальных предметов в Киевской Руси встречается в летописном известии о разорении Софии Киевской в 1203 г. половцами, которые захватили там «порты блаженных первых князей еже бяху повещали в церквах святых на память собе». В Троицком соборе в Пскове хранились мечи XIII–XIV вв., принадлежавшие, по преданию, князьям Довмонту и Всеволоду[131]. Чаще всего мемориальные объекты присутствовали в храмах в виде комплекса предметов, принадлежавших святым и хранившихся вместе с мощами последних. В часовне Троицкого храма Саровской пустыни хранились четки, кресты, пряди волос, скамейка и стул, сделанные самим св. Серафимом, и даже зуб, выбитый у него разбойниками. В Преображенской церкви Серафимо-Дивеевской обители в специальной витрине была выставлена одежда старца, его Евангелие, псалтирь, крест и др. памятные предметы[132]. В соборе Св. Софии в г. Новгороде находились облачения епископа Никиты и его посох (XII в.), в Псково-Печерском монастыре – предметы, принадлежавшие царям Ивану Грозному и Борису Годунову. В Архангельском соборе Московского Кремля был выставлен для поклонения в особом киоте комплекс предметов, связанных с именем «убиенного» царевича Димитрия. Над возглавием мощей св. Димитрия в бронзовом вызолоченном киоте находились «принадлежавшие ему» вещи: деревянные складни, серебряный позолоченный ковчежец, две ладанки из шелковой материи, тафья, деревянная столовая ложка, рубашка белой тафты, волосы царевича, «утиральник» белой шелковой материи и квадратный, в 1½ вершка величины, шелковый кошелек, а в нем серебряные мелкие монеты деда царевича, Иоанна III, и отца, Иоанна IV[133]. Здесь налицо выделенный в пространстве храма самостоятельный «тематический» комплекс вещей, объединенных задачей мемориализации убиенного царевича. Подбор вещей не случаен, он глубоко эмоционален и обращен не столько к религиозному, сколько к чисто человеческому чувству зрителя, призван пробудить сочувствие и сопереживание (детская рубашечка, крошечный кошелек с мелкими монетками). Пространственное вычленение комплекса из интерьера храма произведено при помощи специального киота.
Стремление к мемориализации можно сопоставить с древней традицией сопровождения похороненного человека окружавшими его при жизни предметами, животными, наконец, людьми. Интересно, что эта традиция в своем почти первозданном виде неожиданно проявляется в современном социуме, живущем в условиях диктатуры: так, после смерти северокорейского лидера Ким Чен Ира в 2011 г. его забальзамированное тело было помещено в мавзолей, туда же поместили его автомобиль и личный поезд.
Старинные вещи, предметы религиозного культа, посуда из драгоценных металлов, украшения, одежда из дорогих привозных тканей сохранялись в соборах Московского Кремля, в Троице-Сергиевой лавре, в Печерском и Чудовом монастырях. Монастыри имели книжные и рукописные собрания, история которых прослеживается с XI в. (например, библиотека Киево-Печерского монастыря). В реликвариях, ризницах средневековых христианских храмов происходило не только накопление памятников культуры – здесь также вырабатывались регламентированные принципы размещения этих предметов. До наших дней дошли схемы, указатели – своеобразные «инвентарные описи» средневековых храмовых сокровищниц. Позднее стали издаваться подробные путеводители.
Наряду с движимыми материальными объектами, святынями, связанными с именами подвижников церкви, объектами поклонения могли становиться и недвижимые объекты. После смерти Александра Свирского в основанном им монастыре сохранялась его хижина, в которой, по легенде, ему было видение Св. Троицы; впоследствии святыня погибла от рук (точнее, зубов) многочисленных паломников.
В Костромском Ипатьевском монастыре, занявшем особое место в русской истории после 1613 г., когда в монастырь явилось посольство Земского собора, чтобы призвать на царский престол пребывавшего в нем Михаила Федоровича Романова, посещение келий, которые монастырское предание связывало с пребыванием в стенах обители Михаила Федоровича, рано стало обычным атрибутом царских паломничеств[134]. Логическим продолжением этой традиции стала в дальнейшем организация выставок и, наконец, музея в «палатах Романовых» в середине XIX века.
Иной характер носило в Средние века отношение к наследию истории и культуры нехристианских конфессий или светского содержания. Чуждые по идеологическим мотивам объекты иных религий беспощадно уничтожались: такой была судьба завоеванной войсками Ивана Грозного Казани (1552 г.).
Объектами особого интереса являлись курганы. Нередко их оставляли в неприкосновенности как топографические знаки; одновременно такие древние и загадочные для средневекового человека сооружения могли являться объектами языческого поклонения или источниками суеверного страха. Такое восприятие археологических объектов обеспечивало их сохранение. Иной была участь археологических памятников, подвергавшихся хищническому раскапыванию и разграблению – «бугрованию», ставшему для многих жителей Сибири прибыльным промыслом. Добытые таким путем «курганные вещи» часто рассматривались только как источники драгоценного металла и переплавлялись в слитки.
В поисках исторических форм, характеризующих потребность человеческого сообщества в искусственном сохранении и поддержании определенных неовеществленных объектов, обратим внимание на средневековые мистерии, представлявшие в дни религиозных праздников соответствующие события священной истории. Эти представления носили ритуальный характер и находились на грани между театрализацией и протомузеефикацией, демонстрируя стремление средневекового религиозного сознания считать представляемое таким образом явление как бы существующим в действительности.
