96. – Мои двое детей и цифра 2 – вот полюсы; между ними лежит вся лестница отвлечения: двое детей, два человека и т. д. С каждой ступенью вниз реальная связь между субъектом и объектом слабеет, пока в числе не исчезает совсем. Между мною и цифрою 2 нет отношения; в цифре 2 бытие разрешено, и я с ним: какая связь возможна внутри небытия, поглотившего нас обоих? Пифагор вещим оком узрел внизу бездну Числа; в звучащей струне и во вращении небесных светил он первый из людей угадал математическую достоверность явлений; ему обязан человек своим господством над стихийною силою, потому что он первый узнал и возвестил людям, что измерить число вещи значит уже и овладеть самой волей ее{126}. Но он же, благой учитель, ввел человечество в тягчайший обман, ибо, охваченный головокружением над бездной Числа, он кинул в века ликующий клик безумия, где истина смешалась с ложью: «Мерою и весом мир победишь, ибо Число есть сущность вещей». И соблазнившись о разгаданной тайне, поверил человек и в ложь разгадки; тот крик Пифагора острием своей правды пронзил века, зажигая ложный свет в умах. С тех пор человечество начало планомерно высылать вперед науку, как саперные отряды, чтобы она строила вниз ступень за ступенью, и ныне, спустившись по утвержденным ею ступеням, культурный мир стоит глубоко внизу, спиной повернувшись к вершине. Последнее научное обобщение есть математическая формула, выражающая неизменное количественное отношение между вещами; и, подчиняясь науке, культура обнажила во всякой личности – число.
97. – Но число не содержит в себе сущности, число не знает ее и не хочет знать. Единица есть не что иное, как символ однократного, простейшего, отрешенного от всякой предметности логического акта. Она дает знать зрителю, что в этом месте совершилось или должно быть совершено единичное далее не разложимое действие разума, безразлично, над чем бы ни производилось это действие, как буква а указывает только, что здесь должен быть произнесен звук а. Поэтому единица обозначает любую вещь, явление или событие, какое только может быть предметом такой простейшей логической операции; и математическая формула есть извещение о том, какими группами и в каком порядке должен быть расположен данный ряд однократных простейших логических актов. Числом разум только выражает на своем языке относительное расположение простейших частиц или движений, которые в совокупности образуют явление. Число ничего не изрекает о сущности – оно только воспроизводит закономерность ее бытия. Сущность же мира воплощена в лице, в живом единичном, и потому, чтобы обнять бытие в его целости, необходимо знать и лицо, и число. Если бы мир был навеки закончен и неизменен, как часы, нам было бы довольно изучить его механизм; но мир – машина живая, то есть непрерывно преображающаяся изнутри, мир – безостановочное движение каждого отдельного создания и всех в совокупности, согласованное стремление всей твари к неведомому совершенству. Подобно тому как в катящемся колесе мы различаем, во-первых, его строение и состав, во-вторых, его бег, нераздельный с направлением бега, так и мир не может быть познан отдельно в своей статике или в своей динамике, но только в обоих вместе. Остановив колесо, ты видишь его отдельные спицы и их число, и это есть верное, но еще не полное знание; а глядя на вращающееся колесо, ты видишь его движение и путь, но не видишь его сливающихся в круг частей: вторая половина знания. Так наука раздельно изучает строение и состав мироздания в его идеальной неподвижности, и кто предался науке, тот склонен признавать мир неизменным механизмом и мировую жизнь – дурной бесконечностью повторений. Потому что сам познающий – такое же катящееся колесо: чтобы познать мир в его статике, надо не только идеально остановить познаваемое, но и реально остановиться самому. Только на бегу познавая бегущее, ты можешь постигнуть всемирное движение; только цельный воспринимая индивидуальное, ты в одном акте и знаешь, и живешь. Человек должен быть, как ангелы в сновидении Иакова, не как Иаков, лежащий внизу на камне, но как ангелы, свободно восходящие снизу во врата небесные. Лицо и число нераздельны, единосущны; они две ипостаси сущего; но в лице сокрыто знание, в числе – умение, а ты должен и знать, и уметь. Дикий не знает Числа, и потому не умеет, мы знаем закономерность бесчисленных природных рядов, но забыли лицо – и потому все умеем, но творим без смысла и разумения. Оттого техника, по мере своего приближения к Числу, стремится во всех областях культуры порвать пуповину и стать независимой, так что самодовлеющее умение подчиняет себе и поглощает жизнь.
98. – В незапамятную пору познал человек противоречивую двойственность своей природы. Так изрекает Книга Бытия: человек сотворен по образу и подобию Божьему, но сотворен из праха и возвращается в прах{127}. В целой личности своей – образ Божий, в своих слагаемых частях – безликая общая субстанция; не только личность, но и число, не только число, но и личность. И ты взгляни открытыми глазами, не так ли? Живой и целый, ты в мире один, как Бог: тебе нет двойника; но разложившись в могиле, ты весь растаешь в изначальной материи. И не снаружи облекает тебя живого образ Божий, но каждая капля крови в тебе насыщена им. Ибо весь состав человека и все его бытие во времени, от внешней плоти до глубочайшей глубины духовной, суть только прах и всеобщая закономерность, и нет в нем такого явления, которого наука теперь или позже не сумела бы разложить на однородные единицы первичных движений; но еще и в малейшем атоме живого создания пребывает и действует божественное начало личности.
99. – Наследственная передача признаков телесных и духовных неоспоримо доказывает, что в микроскопической частице семени содержится определенность не только рода, но и лица, отца; так и каждый атом, и каждое проявление живого тела суть атом или явление данной единственной личности. Но именно личное в них навеки неисследимо: его не уловят ни микроскоп, ни химический анализ. Личное в существе и есть его жизнь, и жизнь – не что иное, как всепроникающее, единое в себе личное начало. Личность бесплотна и, следовательно, неизмерима, она и есть единое в мире, не имеющее в себе числа. Она только замысел; но плоть насквозь проникнута этим замыслом в своем строении и бытии; личность действует только чрез измеримое, чрез материю, тело, – только в измеримом и пребывает. Личное начало есть тайна, беспредельное, непознаваемое, а тело – явь, предел, количество: в живом организме предел и беспредельность непонятным образом связаны так, что существуют только друг чрез друга. Нам говорит современная наука, что материальные вещи образованы по законам скорости, то есть числа, из эфира, который сам по себе не материален{128}. Так подтверждается догадка пифагорейцев: в мире нет никакой субстанции, никакой материальной энергии, а есть только многорасчлененный и единый в своих явлениях божественный замысел, да число, чрез посредство которого он осуществляет себя. Может быть, личность и есть только каждый раз особенное соотношение мер, только строй, который в момент своей должной настроенности вдруг вспыхивает во тьме ярким пламенем жизни и горит до тех пор, пока не нарушена его предустановленная соразмерность. Вот почему телесное повреждение погашает личность, или, наоборот, с угасанием личности телесные атомы распадаются. Так воля фабриканта согласует и движет воли всех рабочих, но с его смертью мгновенно развязывается узел и рабочие превращаются в простое сборище людей, которое неминуемо должно распасться.
100. – Оттого жизнь и познаваема, и не познаваема, – может быть бесконечно разлагаема на количественные отношения, и, однако, целиком протекает сквозь самую мелкую сеть закономерностей, как вода сквозь невод. И потому нет ни одного духовного действия, которое совершалось бы бестелесно: самая воздушная греза есть движение телесных частиц и может быть в этом движении измерена количественно; но еще и в малейшей молекуле живой плоти действует, одушевляя ее, нематериальное личное начало. Без него атомы не соподчинялись бы в целостном существовании – в зарождении и росте организма, в его самосохранении и целесообразной деятельности. Организм есть совокупность бесчисленных причинных рядов, но эти ряды подобраны и объединены в своем сотрудничестве некоей идеей – идеей личного предназначения.
101. – В мире нет материи и духа, но вся материя духовна и все духовное воплощено; беспредельное действует только чрез предельное, и всякое проявление предельного исходит из беспредельности. Поэтому движения материи, передаваясь чрез наши внешние органы мозгу, превращаются в ощущение и образ, и, наоборот, бесплотное представление о желаемом чрез посредство нервов и мышц вторгается в материальный мир и изменяет его; так личность перерабатывает материальное в духовное и наоборот. Орган, где совершается эта переработка, есть нервная система животного. Что реально: искра, пролетевшая между катодом и анодом, или возникший во мне духовный образ ее? Чтобы вылепить горшок, равно необходимы кусок глины и идея горшка. Эта идея существует так же реально, как глина, но она невидима, неосязаема, непротяженна: она иной природы, чем глина. И вот, будучи иной природы, как мы говорим – духовной, она входит в глину, которая – природы материальной, и преобразует ее; и каналом ее нисхождения в вещество служит нервная система горшечника. Очевидно, что нервная система сопричастна обеим сферам, то есть и духовна, и вещественна. Будучи сама духовной, она способна воспринимать идеи, и будучи вещественной, она способна действовать в материи, и обратно. Дантист зубчатой иглой извлекает из зуба тонкую кровавую ниточку нерва: взгляни на нее с благоговением: она обрывок той таинственной и священной сети, где совершается тайна бытия. Все измеримое в ней ученый измерит на тысячу ладов и откроет нейроны, электроны; но беспредельность есть жизнь ее непостигаемая, вторая сущность.
