Десять лет спустя епископ Доминго де Саласар писал Филиппу II: «Я не могу найти слов, чтобы описать Вашему Величеству несчастья, несправедливости и притеснения, мучения и нищету, в которую бывают ввергнуты индейцы (филиппинцы. — Э.Б.) во время сбора податей… Если вождь не дает энкомьендеро столько золота, сколько от него потребуют, или не платит подати за стольких индийцев, сколько ему назовут, то несчастного вождя распинают или зажимают ему руки в тиски, поскольку все энкомьендеро, отправляясь собирать подати, берут с собой орудия пытки и бичуют и пытают вождей, пока те не уплатят полную сумму, которую требуют (испанцы. — Э. Б.). Иногда, если сам вождь не явится, хватают его жену или дочь. Многие вожди умерли от пыток… Их распинают и подвешивают за руки… Я узнал, что один энкомьендеро потребовал у вождя, который не имел ни золота, ни серебра, ни тканей, чтобы уплатить подать, отдать ему индейца за 8 песо в счет тех девяти душевых податей, которые он задолжал. А затем (энкомьендеро. — Э. Б.) забрал этого индейца на корабль и продал его за 35 песо… Они собирают подати с детей, стариков и рабов, и многие остаются неженатыми из-за тягот этой подати, а другие убивают своих детей» [62, т. 7, с. 29–30].
Духовенство не возражало против эксплуатации филиппинцев (оно и само вскоре приняло самое активное участие в этой эксплуатации), но оно стояло за организованную эксплуатацию, даже если эта эксплуатация не приносила достаточных доходов казне[17]. Когда же в 90-х годах XVI в. положение на Филиппинах стабилизировалось, демагогическая деятельность, церкви «в пользу угнетенных» быстро пошла на убыль. Протесты против насилий конкистадоров почти исчезают из переписки. В то же время резко ослабевает интерес церкви к защите прав филиппинских рабов.
Теперь, когда наиболее развитые и населенные районы страны были прочно подчинены, а власть местных князей в них была не только подорвана, но и практически уничтожена, когда нужно было уже не столько разрушать старый, доиспанский строй, сколько создавать организационные формы нового, колониального строя, основное внимание колонизаторов обращается к низшему слою местного господствующего класса — старейшинам деревенских общин (барангаев), «благородным» дружинникам бывших князей. Эта прослойка должна была стать социальной базой, низшим административным звеном и основной военной силой колониального режима (ведь сами испанцы составляли ничтожную долю населения страны и при всем своем военном превосходстве не смогли бы долго удерживать его в повиновении). Вместе с тем сами конкистадоры уже захватили большое число рабов и не собирались с ними расставаться. Поэтому закон об отмене рабства довольно быстро был просто забыт.
Предварительно напугав знать перспективой утраты лично зависимых крестьян (рабов) в случае конфликта с испанскими властями, колонизаторы в конце концов договорились с ней за счет эксплуатируемых (в 1594 г. по ходатайству августинцев Филипп II пожаловал филиппинским старейшинам привилегии того же типа, что были даны ранее индейским касикам в Америке: налоговый иммунитет, дворянское звание и др. [208, с. 122]).
Верхнюю страту нового колониального общества составляли, естественно, испанцы. Из них более двух третей, по оценке советской исследовательницы Ю. О. Левтоновой, в XVII в. составляли члены монашеских орденов. Остальная часть — это администраторы, военные и немного частных лиц (испанцы на королевской службе обычно занимали посты пять-шесть лет, после чего, нажившись, покидали Филиппины) [26, с. 74, 82].
Доходы испанской верхушки складывались из трех частей: из прибылей от международной торговли (на Филиппины поступало много товаров из Китая и Японии и значительно меньше — из стран Юго-Восточной Азии, последние вывозились в Мексику в обмен на серебро); из налогов, собиравшихся с местного населения, и из арендной платы за земельные угодья. Эту последнюю форму эксплуатации наряду с испанцами осуществлял и низший слой господствующего класса — местные, филиппинские помещики.
Как пишет Ю. О. Левтонова, «в результате испанской колонизации произошли серьезные изменения в системе землевладения, существовавшей на архипелаге. Юридически вся земля была объявлена собственностью испанской короны. Королевские подданные, испанцы и филиппинцы формально обладали лишь правом пользования определенными земельными территориями. На практике же они становились собственниками земельных угодий с правом их наследования и отчуждения.
С появлением испанцев исчезает общинная форма собственности, уступая место помещичьему и крестьянскому частному землевладению. Испанцы оставили дато, махарлика и свободным крестьянам те земли, которые принадлежали им до прихода колонизаторов. Там, где обрабатываемая земля находилась в собственности барангаев, она либо переходила во владение, а фактически в собственность представителей бывшей общинной знати, либо раздавалась правительством в качестве земельных пожалований орденам и испанцам колонистам. Крестьяне-общинники, обрабатывавшие эти земли, становились безземельными арендаторами-издольщиками. Земли, не числившиеся в частном владении и отнесенные к разряду королевских, или коронных, служили фондом для земельных пожалований церкви и колонистам» [26, с. 53–54].
Внизу социальной пирамиды находилось податное население — филиппинцы-крестьяне и китайцы-ремесленники и мелкие купцы. Все мужчины филиппинцы в возрасте от 18 до 60 лет (кроме бывшей знати) должны были ежегодно платить 10 реалов (деньгами или в продуктовом выражении), китайцы платили 20 реалов в год. Фактически же сборщики налогов с помощью всяческих ухищрений выколачивали из податного населения гораздо большие суммы. Помимо этого податное население несло разного рода трудовые повинности. Их могли в любое время оторвать от хозяйства и направить на строительство дорог, мостов, корабельных верфей, судов, оружейных арсеналов, военных укреплений, на вырубку леса, постройку церквей и домов для испанских чиновников. Срок этой трудовой повинности был установлен в 52 дня в году, но на практике был значительно больше. Наконец, крестьяне были обязаны продавать государству определенное количество риса и других продуктов по заниженным ценам. Но даже это частичное возмещение они, как правило, не получали. Им выдавались только расписки. В результате к 1619 г. сумма государственного долга филиппинским крестьянам достигла 10 млн. реалов [26, с. 62] В сочетании с арендной эксплуатацией, которой подвергали крестьян помещики, а также с многочисленными поборами, которые церковь взимала за свои «духовные» услуги, это составляло тяжелый груз для трудового населения и служило причиной частых восстаний филиппинцев в конце XVI–XVII в.
Глава II
ПЕРИОД ДИНАМИЧЕСКОГО РАВНОВЕСИЯ
Государство Матарам и голландская Ост-Индская компания во второй четверти XVII в
Уже в 1625 г. Агунг поставил перед собой задачу покорить Бантам и снова обратился к голландской Компании с настойчивым предложением начать совместную войну против этого государства. Голландское руководство снова уклонилось от этого предложения. Это ухудшило матарамо-голландские отношения. Дальнейшее ухудшение наступило, когда голландцы после 1625 г. перестали посылать в Карту ежегодные посольства с подарками. Агунг расценивал эти подарки как знак признания его сюзеренитета над всей Явой (включая и Джакарту — Батавию). Теперь он стал добиваться от Компании более определенного признания своего вассального статуса по отношению к Ма-тараму. Тяжелые эпидемии, охватившие Яву в 1625–1627 гг., и борьба с последним независимым княжеством Пати отсрочили решительное столкновение Матарама с голландской Компанией, но весной 1628 г. Агунг закрыл все порты Северной Явы для торговли, прервав, таким образом, снабжение Батавии рисом. Одновременно он послал в Батавию регента Тегала, последний раз предлагая союз в войне с Бантамом, а также требуя, чтобы голландцы возобновили присылку в Карту посольств с дарами. Кун снова уклонился, обещав еще раз обдумать вопрос о войне с Бантамом, а относительно ежегодных посольств сказал, что голландцы станут посылать их, когда будет устранен от власти матарамский визир Бахуракса, известный своими антиголландскими настроениями [134, с. 132, 145; 158, с. 235;. 209, с. 41].
Выдержав еще несколько месяцев, в течение которых позиция Компании оставалась неизменной, Агунг приступил к решительным действиям. 22 августа 1628 г. впервые после большого перерыва в Батавию прибыл матарамский флот из 59 судов с большим грузом риса и крупного рогатого скота. У голландцев вызвала подозрение многочисленность судовой команды, и Кун приказал выгружать суда по одному, а после разгрузки тотчас отводить на рейд за оградительные буи. 24 августа в Батавию прибыло семь матарамских боевых судов — прау. Им тоже приказали оставаться за буями. Но в ночь на 25 августа они внезапно прорвались в устье реки Тьиливунг и высадили десант в 350 человек. У стен Батавии завязался бой. Части матарамских воинов удалось проникнуть в крепость. К утру их выбили. Но в этот день на горизонте показалась большая сухопутная армия, которую привел визирь Бахуракса (он же Туменггунг Вира Кусума) [125, с. 155].
