«В Париже все друг другу безразличны, — горячится Орелия. — Мы роботизированы нашим гигантским городом. В метро выдрессированные пассажиры становятся точно перед дверьми нужного им вагона, который через несколько остановок окажется как раз перед нужным им переходом на другую ветку. Все экономят время и энергию! А на улицах?! Мы же не видим друг друга, все в себе, в делах. Три года назад я писала диплом и допоздна работала в библиотеке Центра Жоржа Помпиду. Как-то вечером на меня в нескольких шагах от выхода набросился пьяный клошар. Колотил с такой силой, что выбил зуб. Думаешь, хоть кто-нибудь остановился, чтобы защитить студентку? Никто! А когда я пришла в соседний комиссариат с просьбой задержать этого психопата, чтобы он не покалечил других женщин, полицейские что-то промямлили, нехотя записали мои показания и никуда и не пошли. В Париже всем на всех наплевать!»
…Треть парижан были свидетелями нападения или кражи, каждый шестой горожанин их жертвой, каждый пятый не чувствует себя на улице в безопасности. Истории столкновения с пьяными клошарами или хулиганами часты. Случается и пострашнее. 11 сентября 1985 года. 9 часов вечера. Бульвар Маджента в 10-м округе. Трое парней насилуют девятнадцатилетнюю официантку Мари-Клод. Никто из прохожих не остановился. Это был третий случай изнасилования на улице за три месяца.
Возвращаясь к одиночеству, я вспоминаю американскую свекровь одной моей русской подруги. Пятидесятилетняя разведенная миссис Страйкер поселилась в Париже с сыном и мамой в надежде найти свою половину. Каждое утро подтянутая американка усаживалась с чашечкой кофе перед экраном компьютера и договаривалась с холостяками о встрече. Через три недели поставила на своей затее крест. «Нет, мужчины, которых я увидела, не хотят общения, они хотят секса, только секса. Это же просто неприлично, говорить о постели в день знакомства! Грязные самцы». Не везет и господам — на сайтах знакомств все больше проституток Человек приходит на первую встречу с цветами и шампанским, а ему объявляют тариф.
…Когда одинокие парижане отчаиваются найти родственную душу, то заводят собаку. Помню, как одна моя французская подруга, разъехавшись с женатым сыном, радостно сообщила, что купила карликового спаниеля. «Она душка! Умненькая, красивая, добрая. Я назвала ее Ольгой!» Сперва мне было не по себе, но поскольку моя тезка спала с хозяйкой в одной кровати, ела лучшие лакомства, ходила в рестораны и ездила в путешествия, то я смирилась… В городе живет около двухсот тысяч четвероногих друзей, каждый день оставляющих на тротуарах 16 тонн кучек. Мэрия тратит десять с лишним миллионов евро в год для их уборки, но несмотря на это ежегодно 600 парижан поскальзываются на какашках и оказываются в гипсе. На всех авеню и бульварах установлены распределители пластиковых пакетиков для «подарочков», но владельцы собак не очень сознательны — распределители полны пакетов, а количество кучек не уменьшается. Полицейским не особо хотелось отлавливать пачкунов, за год они выписывали по городу всего пять-шесть штрафов, и мэрия решила взять ситуацию под свой контроль. Теперь сотрудники мэрии ходят по Парижу, высматривая нарушителей, и выписывают штрафы от 50 до 250 евро.
Поговорить о парижских собаках я зашла к ветеринару Сержу Николлэ в 16-м округе. Невысокий, седой, энергичный, с постоянно падающими на нос широкими операционными очками, он встретил меня на пороге своей ветеринарной клиники. Комната ожидания с двумя толстенными сонными белыми кошками на кресле и фотографиями собак, птиц и детскими рисунками на стенах похожа на приемную педиатра.
— Заходите скорей, мадам. Видите моих кошек? Красавицы, а?! В дальней комнате моя ученица Ариан снимает налет с зубов карликового йоркшира, а я кастрирую терьера. Не боитесь крови? Тогда идемте в операционную. Нелегкое это было решение для хозяев, но пес постоянно кидался на встречных собак.
Терьер под анестезией лежит на столе. Месье Николлэ колдует над его пузом.
— Вы спрашиваете, какое место собаки занимают в жизни парижан? Колоссальное! Одиноким пенсионерам они заменяют семью. Без них старики давно бы умерли. И всем парижанам собаки приносят человечность, которой им так не хватает. Вы не заметили, что всех сейчас все больше интересуют деньги, работа? Это становится невыносимо. Собак же это не интересовало и никогда интересовать не будет! Происходит дегуманизация человечества, и остановить ее люди смогут, лишь поучившись у собак! Они скромны, верны, умеют любить, довольствуются малым, не ведают, что такое гордыня, и никогда не предают…
Зашив пса, месье Николлэ спешит к ученице, склонившейся с аппаратом для чистки зубов над игрушечной пастью йоркшира. Три собаки и голубоглазая серая кошка уже прошли через эту экзекуцию и сидят в клетках, дожидаясь хозяев. Барбосы наблюдают за происходящим с сострадательным интересом, щурящаяся кошка с мстительным удовлетворением. Месье Николлэ нетерпеливо стягивает операционные перчатки, поправляет в очередной раз упавшие на нос очки и сам берется за аппарат.
— Ни в коем случае нельзя забывать клычки, Ариан. Вот так, видите? Теперь зубы безупречны. Пойдемте, мадам, посмотрим на нашего пациента. Пора его будить. Скажу вам откровенно, я не особо люблю госпитали. Придя туда, сразу становишься номером. У меня все человечнее. Иногда в клинику обращаются небогатые пожилые люди. Они не лукавят, приходят с больным псом и сразу говорят: «Маленькая пенсия. Платить нечем». И я отвечаю: «Бог с ними, с деньгами. Собаку надо спасать». Что я еще могу ответить? Операция стоит 100–150 евро. Это много. А старикам и подорожавший корм собакам теперь сложно покупать. Вот и оперирую бесплатно. Обращаются ко мне с собаками и разные знаменитости. Их в округе предостаточно. У меня зрительная память никуда, но зато жена в восторге: «Ты спас собаку того-то», «Ты вылечил кошку той-то!» А я и не помню! Собак и кошек помню, а их именитых хозяев — нет. Видите, я прост и не честолюбив, и научили меня этому за сорок лет практики мои пациенты!
…В последние годы в госпитали, к страдающим болезнью Альцгеймера старикам приходят со своими псами добровольцы из ассоциации «Слово собаки». Встречи проходят в холлах. Лохматые гости вертят хвостами-пропеллерами, лижут новым знакомым руки, преданно заглядывают в глаза, выполняют команды. И недуг отступает, старики оживляются, тянутся к собачкам, чтобы их погладить, улыбаются… Часто вспоминаю совершенно лысого, худющего фокстерьера, тяжело семенившего по тротуару рядом с хозяйкой.
— Бедный, что с ним приключилось? — спросила я даму (В Париже все собачники общительны и охотно говорят с прохожими о лохматых компаньонах.)
— Депрессия. Когда скончался его прежний хозяин-старичок, он тоже решил умереть и отказался от еды! Мне приходится кормить его насильно.
Фокстерьер понуро стоял рядом. Я присела перед ним на корточки. Пес посмотрел на меня неизбывно-скорбными глазами и судорожно вздохнул, раздув голенькие бока с выступающими ребрами… А может, прав месье Николлэ и нам пора учиться человечности у собак?
…Период с 1945 по 1974 год называют во Франции «славным тридцатилетием». Экономический взрыв сделал работавших тогда французов состоятельными пенсионерами. Как шутил президент Франсуа Миттеран, многие зарабатывали деньги «во сне» — банки давали по 10–11 процентов годовых. До 75 лет богатенькие парижские пенсионеры путешествуют, ходят в театры, рестораны. Некоторые решают не утруждать себя большими квартирами и покупают компактные апартаменты в специализированных резиденциях, называемых «hesperides». Это не дома престарелых, а комфортные жилища для пожилых с рестораном. В них можно заказать обед в квартиру, попросить 24 часа в сутки дежурящего сотрудника вызвать врача и не страдать от соседей с шумными детьми…
Продолжительность жизни французов увеличивается, стариков все больше. В Париже и окрестностях обитает 700 тысяч человек старше 75 лет. Когда здоровье подводит, каждый десятый решает переехать в настоящий дом престарелых с уходом. Из тех, кому перевалило за 85, туда перебирается каждый четвертый. В районе Иль-де-Франс 1101 дом престарелых. 292 принадлежит ассоциациям, 343 частных и 466 государственных.
Всех посетителей государственного дома престарелых «Роже Телль» в Нёйи-сюр-Сен седенькая маленькая мадам Маржори жалобно просит: «Пожалуйста, отвезите меня на бульвар Шато, 40». — «А что там находится?» — спрашивают ее растерянные визитеры. «Как что? Моя квартира, конечно! Я так по ней соскучилась. Умоляю, отвезите меня домой!» Но мадам Маржори не сможет вернуться домой, она слишком больна. Так решили ее дети. Младшая дочь, сорокалетняя длинноволосая женщина в джинсовом костюме и позвякивающими на запястье золотыми браслетами, приходит по вечерам с толстым младенцем на руках. Басит: «Мама, посмотри на твоего младшего внука. Разве не прелесть?» Мадам Маржори со слабой улыбкой смотрит на малыша, кивает головой, тихонько вздыхает. Ей очень, очень хочется домой.
