Задело его бабушкино замечание, ворчит:
— Всем бы только полегче. К вершинке норовите. Кому под комель-то подставлять плечо? Ну-ка, удалая голова, что значит: «Стару бабку за пуп да за пуп, а сколь ее не трут, не мнут, она все тут»?
Оторвалась бабушка от пресницы:
— Посовестись, ведь седина в бороде!
Полно ей, полно. Опять двери! До взрослой скобы не дотянуться, дедушка прибил для меня скобочку пониже. Вот так пуп — все отдай, не жалко!
Где те вечера, от топящейся печки кутерьма алых, оранжевых бликов на бревнах стен и потолка? Где изба наша окнами на сосновый Магрин бор, на дедову лыжню мимо бани и амбара? Прошлое давнее, ничего от него не осталось, лишь память…
А маленькую печку надо было к ночи протапливать: стужа — спасу нет!
12 января — Анисья.
«Ко дню Анисьи холода повисли».
Сутками безветрие. Недвижим воздух, с ним, кажется, застыло и время.
13 января — канун, Меланьи именины. В устных календарях — порезуха.
Порезуха, Меланъины именины: жди гостей, ряженых, сажей мазанных. Пронюхали, что в печи шкварки-кишки, на столе саламата? Бабы с кудельными бородами, мужики в сарафанах. Нате, с ними коза, рога соломенные!
Где коза ходит —
Там жито родит,
Где коза ногою —
Там жито копною,
Где коза рогом —
Там жито стогом.
«Свинья умна у богатого гумна» — к этому присловью северяне охотно присоединялись. «Много хлеба — заводи свинью, и тебя без куска оставит». Сельские жители Вологодчины раньше держали немного свиней, архангельцы того меньше, счет был в губернии на сотни голов.
Молодежи и вовсе не до сна в канун, ночь единственную. «Ведьмы месяц крадут, айда, девоньки, за околицу караулить!»
Смотрите, устерегли: пасет месяц, пастух рогатый, стада звездочек. Дивья, коли парни рядом, с ними да не устеречь. Прошлись улицей, деревню перебудили песней:
Ой, Овсень, Овсень!
Ой, во боре, боре
Сосенка стояла
Зелена, кудрява.
Ой, Овсень, Овсень!
Ехали бояре,
Сосенку срубили,
Дощечку пилили,
Мосточком мостили,
Сукном прибивали.
Ой, Овсень, Овсень!
Кому будет ехать
По этому мосту?
Ехать по мосту Новому году!
Ой, Овсень, Овсень!
Бездна неба, блеск и сверканье снегов, омытых луной, таких непорочно чистых, таких голубых, что сердце щемит: куда все скрылось безвозвратно? Кому помешали гумна с ометами соломы, кладями снопов, избы кряжистые на подклетях, таинственная их завораживающая немота по ночам, чем нарушаемая, то перекличкой петухов?
Ушло, кануло, вместе с колядками, с приметами:
«Ночь звездиста — год ягодистый». «Лето ягодное — хлебно…»
14 января — Обрезание Господне. Василий Великий. Новый год по старому стилю.
В устных календарях солноворот Поморья — щедрый вечер, овсень, таусень, зажив дня.
Для него, щедрого застолья семейного, порезуха пускала барашка на жаркое, порося на студень: «На Васильев вечер свиную голову на стол». Встретить Новогодье за праздничным столом, ломящимся от яств, — заручиться изобильем. Хозяйка, что есть в печи, на стол мечи!
У него, Овсеня, Таусеня, колядки заимствовали припев, от него мороз величался Васильевичем.
К нему ходил на встречу Илья Муромец сеятелем счастья крестьянского…
Впрочем, обряд засевок под конец достался ребятне. От порога избы осыпай горстями зерна красный угол избы с божницей, с лампадкой под образами:
Сею-сею, посеваю,
С Новым годом поздравляю!
Чтоб здоровы были!
Что мужиков касалось? Сором из избы не забудь сад окурить, последи за погодой:
«Туман будет — к урожаю…»
Одни и те же даты устного численника насыщались содержанием в зависимости от местных условий.
К островам Ледовитого океана, рыбацким, зверобойным становищам приблизился солнцеворот. «После Василия заотсвечивает», — радовал зимовщиков исход полярной ночи.
В губах-заливах к концу лов наваги. «Наважки всяк хочет»: 150 тысяч пудов «царской рыбки» ежегодно поставлялось на рынок.
Замирает ход беломорской, иначе сороцкой, сельди, названной так от села Сороки. В XIX веке однажды набилось косяков к берегу — ведром рыбу черпай! Мороженая «сороцкая» подкупала дешевизной (иногда 6 копеек — пуд), встарь добывалось ее около полутора миллионов пудов за путину.
15 января — Сильвестр.
В устных календарях — куриный праздник.
«Страшные вечера», нечисть колобродит. Верная от нее оборона — петушиный крик. Чистились, можжевеловым дымом окуривались курятники.
На святителя Сильвестра, Папу Римского (IV век), ссылались русские публицисты в учении о третьем Риме. Якобы император Византии Константин поднес Сильвестру белый клобук — монашеский головной убор — в знак преклонения человечества перед Римской империей как родиной Иисуса Христа и главенствующей роли Рима в христианстве. Под натиском варваров рухнул Рим, возник церковный распад на католичество и православие. Клобук вернулся обратно в Константинополь — второй Рим. По грехам ее, Византия покорилась туркам-магометанам, клобук теперь у нас: «Москва — третий Рим, и четвертому не бывать». Так крепни Отечество, так процветай Русь, осиянная Божией благодатью, ибо Русь падет — постигнет погибель род людской!
Вспомним о вкладе северян в укрепление могущества державы, расширение ее пределов. Вслед за атаманом Ермаком Тимофеевичем по казачьему следу тронулись мужики-пахари, солевары и мукомолы, купцы с Устюга, Тотьмы, Соли Вычегодской, Холмогор. Где грохотала пальба, свистели стрелы, заколосился хлеб. Соха и серп, скрип уключин лодий с товарами покоряли Сибирь…
Было чем гордиться нашим пращурам, не правда ли?
16 января — Гордей и Малахий.
Сколько ни содеяли предки, потомкам дело множить.
«Родителями гордись, собой не заносись», «Гордость ослепляет» — окружали календарного Гордея назидания. Гордым Бог противится, смиренным благодать дает. «Гордым быть — глупым слыть». Порицалось чванство. Вообще, «река глубже — шума меньше», а «гордый петух стареет облезлым».
Лепились шутки-прибаутки: «Пустили бабу в рай, она и корову за собой тащит».
О корове прибавка весьма кстати. Селяне впереди Гордея ставили Малахия. Деревенскими святцами этот библейский пророк произведен в покровители животин в стойлах.
Обычай обязывал обиходить скотники, проверять надежность их противостояния холодам. Снаружи выше подгребался к стенам снег, соломой затыкались вентиляционные оконца. Мирись, что преют бревна без продуха: «Завел скотинку — не жалей хлевинку».
О, диво дивное — крестьянские хоромы! Обширны владения, особенно на Севере, когда жилье, хлевы, конюшню, сарай-сеновал, клети для хранения подручных припасов и одежды объединяла общая кровля. Бревенчатая громадина, высоко, часто двумя этажами поднятая над землей, изба производила внушительное впечатление кряжистой массивностью. По требованию заказчика на фасаде пристраивался висячий балкон, то ради красы, то с целью прозаической:
— В сенокос сядем за самовар, пускай деревне будет видно: чай пьем с сахаром — не в приглядку, а в прикуску!
Не было изб на одно лицо, каждая свидетельствовала и о достатке, домовитости владельца, и о нраве его, об отношениях с миром окрест.
Венцы бревен плотники вязали или в «обло» (чашу), выпуская концы за пределы наружной плоскости стены, или «в лапу», делая стык плотным и тщательно зачищая углы. Как варианты этих двух основных способов рубки строений известны рубка «в крюк», «в охряпку», «в косую, сарайную лапу», «лапу с потёмкой».
Форму обвершья избы определяла стропиловка или ее отсутствие. Древнейшая конструкция без стропил — самцовая. Бревна передней и задней стен, укорачиваясь, создавали треугольный фронтон. Ладились кровли также на столбах. С конца XIX века при строительстве северных изб применялась исключительно стропиловка. Поверх стропил настилались слеги (прочные жерди) в качестве обрешетки для тесин. В последний венец врубались курицы — комлевые части елок. На них покоились бревна с выдолбленными в них желобами, способные удерживать тес от сползания и служить стоком воды в дождь, при таянии снега. Крышу пригнетал князек — охлупень, подчас с символической, вытесанной топором головой коня.
Дома рубились четырех — и пятистенные, реже шестистенки и так называемые крестовки, в плане представляющие собой крест. Крестовые хоромы — это не менее четырех жилых строений с капитальными стенами. Изба-крестовка о два этажа вмещала семейное гнездо: на работу выходило лишь взрослых человек 20–25.
Печи были из сырой глины, разве что на своды и «чело» употреблялся покупной кирпич.
