Но со временем все устроились, мебель и другие вещи заняли положенные им места. По подробной «Описи мебелям и разным вещам, находящимся в покоях вновь построенного каменного дворца Его Императорского Высочества Великого Князя Александра Павловича», мы можем представить, как выглядели первоначальные интерьеры дворца.
Например, в Концертном зале находилось: «Образ в окладе серебряном; 8 столов простого дерева позолоченных с досками белого мрамора; 36 стулов простого дерева крашеных под лаком с подушками алыми сафьянными; ящик красного дерева для дров; 3 паникадила больших хрустальных в бронзовой оправе; 4 дивана, на них матрацы в наволочках штофных белых с такими же покрывалами; на камине 2 монумента римских императоров литых из гипса».[30]
В Бильярдной находились: «Образ в окладе серебряном; 5 столов ломберных красного дерева с бронзою; 24 стула простого дерева крашеных под лаком с подушками алыми сафьянными; термометр на доске медной; фонарь хрустальный в бронзовой оправе; бильярд красного дерева, при нем: 12 кий, 6 мазов, 12 шаров алагвеных, 5 шаров карамбольных, доска для маркировки и покрывало голубое для покрытия бильярда».[31]
Особенно интересен перечень предметов, находившийся в личных покоях Александра и Елизаветы.[32] Например, в опочивальне (комната № 24), находились (перечислим все имевшиеся там предметы, за исключением штор, маркиз и драпировок, выдержанных в зеленых тонах): ширмы, термометры, кресла, стулья, диваны, разные столики и столы, часы и зеркала и, наконец, супружеская кровать «деревянная большая с двумя матрацами пуховыми и шесть подушек в наволочках атласных, розовых» с розовым стеганым одеялом и покрытая штофной белой с бахромою накидкой. Поблизости от кровати стояли «два стула ночных красного дерева».[33] В описи перечислены предметы убранства из «Уборной Ея Высочества»[34] (комната № 29), Библиотеки (комната № 30), Большого кабинета[35] (комната № 31), «Кабинет Его Высочества»[36] (комната № 32, этот кабинет именовался Голубым) и «Уборной Его Высочества» (комната № 33). Всего в описи перечислены предметы внутреннего убранства по 78 комнатам, включая и верхний этаж.
Великий князь Константин Павлович. Неизвестный художник
Следует подчеркнуть, что В.Н. Головина называет датой переезда в Александровский дворец 12 июня 1796 г. Это не совсем так. Дело в том, что в рапорте комиссара Камер-цалмейстерской должности Матвея Шарухина от 3 июня 1796 г. упоминается, что «Его Высочество Великий Князь Александр Павлович сегодняшний день изволил совсем перебираться в оной дворец, где обеденный стол был».[37] Судя по всему, мемуаристка просто ошиблась на полторы недели.
Поскольку Александровский дворец планировалось использовать как летнюю дачу, только в один-два самых теплых месяца, то все парадные и жилые помещения Великий князь Константин членов императорской семьи находились на первом этаже левого флигеля дворца, из окон которых открывались великолепные пейзажи. Прямо из огромного углового шестиоконного кабинета великого князя Александра Павловича можно было выйти в Собственный садик, а затем и в парк, который также являлся частью жилого пространства. На втором этаже левого флигеля располагалась ближайшая свита, в подвале селилась прислуга. Эта пространственно-планировочная традиция, несмотря на многочисленные перестройки, сохранялась вплоть до 1917 г.
По свидетельству графини В.Н. Головиной, проведшей июнь-июль 1796 г. с великокняжеской четой, «Александр и Елисавета были очень довольны своим дворцом. Мои комнаты были над покоями великой княгини и, находясь посередине здания, выдавались полукругом. Она могла разговаривать со мной, стоя у последнего окна перед углом. Однажды после обеда мы забавлялись этим: она сидела у своего окна, а я у своего, и мы беседовали. Тем временем великий князь с моим мужем играли на скрипках[38] у нас в гостиной. Тогда между всеми нами еще царствовала гармония.
Великая княгиня Анна Федоровна. Неизвестный художник. 1799–1800 гг.
Через несколько недель картина переменилась: Александр сделался неразлучен со своими новыми друзьями». Новые друзья – это польские аристократы князья Чарторыйские.
Упомянем, что в лето 1796 г. в Старом (Екатерининском) дворце жил со своей молодой супругой такой же юный великий князь Константин Павлович.[39] Его супруга, великая княгиня Анна Федоровна, по свидетельству В.Н. Головиной, «каждое утро приходила за Елисаветой, чтобы идти гулять в сад, и я гуляла с графиней Толстой, комнаты которой были рядом с моими. Она получила в этом году разрешение бывать на вечерах у императрицы».
Когда молодые супруги немного обжились в своем дворце, Екатерина II «объявила их императорским высочествам, что после обеда посетит их в новом жилище. Прекрасный десерт был приготовлен в колоннаде, представляющей нечто вроде открытой гостиной, со стороны сада ограниченной двумя рядами колонн. С этого места открывался обширный и красивый вид. Затем вошли во внутренние покои. Императрица села между великой княгиней и мной и сказала:
– Я прошу разрешения, ваше высочество, показать этим господам ваши комнаты».
Упомянутый «прекрасный десерт» готовился поблизости от дворца – в Кухонном корпусе, в котором расположились все необходимые службы, занимавшиеся обеспечением питания владельцев Александровского дворца.
Александр I. Худ. С.С. Щукин. Начало 1800-х гг.
Великая княгиня Елизавета Алексеевна. Худ. Э. Виже-Лебрен. 1797 г.
Однако не все было так благостно и пасторально, поскольку в окружении Александра Павловича появился князь А. Чарторыйский, который начал откровенно ухаживать за великой княгиней Елизаветой Алексеевной. При этом Александр Павлович демонстративно отстранился от этой двусмысленной ситуации. Как вспоминала В.Н. Головина: «Каждый день, казалось, порождал новые опасности. Я очень страдала, наблюдая все, чему подвергалась великая княгиня. Помещаясь над нею, я видела, когда она входила и выходила, видела и великого князя, постоянно приводившего с собой к ужину князя Чарторыйского. Один Бог читал в моей душе. Однажды, больше обыкновенного обеспокоенная тем, что происходило у меня на глазах, я вернулась после обеда у императрицы, переоделась и уселась у окна, находившегося под окном великой княгини. Высунувшись наружу, сколько могла, я заметила кусочек белого платья великой княгини. Оно было освещено луной, лучи которой проникали в наши комнаты. Я видела уже, как вернулся великий князь со своим другом, и предположила, что великая княгиня одна в своем кабинете.
Набросив косынку на плечи, я спустилась в сад и подошла к решетке цветника. Она была одна, погруженная в грустные размышления.
– Вы одни, ваше высочество? – спросила я ее.
– Лучше быть одной, – отвечала она, – чем ужинать наедине с князем Чарторыйским. Великий князь заснул на диване, а я убежала к себе и вот предаюсь своим невеселым мыслям».
Адам Ежи Чарторыйский. Неизвестный художник. 1808 г.
Императрица Елизавета Алексеевна. Худ. Ж.-Л. Монье. 1807 г.
В том же июне 1796 г. в императорской семье случилось прибавление семейства. Графиню В.Н. Головину, спавшую в своих комнатах в Александровском дворце, «разбудили в пять часов утра пушечные выстрелы, объявлявшие о разрешении от бремени великой княгини Марии Федоровны сыном, названным Николаем. Она разрешилась в Царском Селе; императрица ухаживала за нею всю ночь и была преисполнена радости от рождения еще одного внука. Через неделю назначили крестины, и Александр стал восприемником своего брата». Тогда никто не мог и представить, что третий сын императора Павла I унаследует императорскую корону и станет первым настоящим хозяином Александровского дворца.
В начале июля 1796 г. в Александровском дворце, в его Концертном зале, прошел первый бал, устроенный по распоряжению Екатерины II. В.Н. Головина вспоминала: «Этот бал мне показался грустным до невозможности. Нездоровье императрицы в глубине души беспокоило меня, рождая тяжелые предчувствия, которые, к несчастью, слишком скоро оправдались. Приглашена была и великая княгиня Анна, но Константин ни за что не хотел пустить ее из дому. Она не пробыла на балу и получаса, как он прислал за нею, и она уехала, едва сдерживая слезы».
Летом 1796 г. в Александровском дворце Александр и Елизавета прожили только месяц: с 3 июня по начало июля. Собственно, упоминание о бале – это последнее мемуарное свидетельство, в котором упоминается об Александровском дворце времен Екатерины II.
