Куда более жесткий подход к вопросу демонстрируют похожие один на другой мифы австралийских аборигенов нгулувонга и варрай. В варианте варрай дело было так: старик Авананангку, живущий с семьей на Млечном Пути, совратил на глазах жены одну из дочерей. Она ничего ему не сказала, но, дождавшись, пока он спустится на землю ловить рыбу и начнет подниматься с уловом, обрезала веревку, и Авананангку грохнулся вниз, пробив дыру в районе Южного Креста. Кстати, на языке варрай Млечный Путь так и называется — Ампик, что в переводе значит «веревка».
Еще один отец стал жертвой пагубной страсти к дочери в мифе коренных австралийцев куджани. В каком-то смысле он вызывает сочувствие, поскольку не опустился до совращения или насилия, а обратился к дочери с открытым предложением, а получив отказ, проткнул себе костью мошонку, затем собственноручно вырыл могилу, той же костью выковырял себе печень, ребра, кости ног, сердце и легкие, сложил все это в кучу, затем вырвал глаза, забросил их подальше и упал в могилу... Вот какую страшную он испытывал страсть!
Сам себя наказал и персонаж мифа тробрианцев Момо-вала, но, в отличие от вышеупомянутого собрата по болезненным наклонностям, он свое пакостное дело совершил, а когда обесчещенная дочка бросилась в море на съедение акулам, совокупился напоследок с женой — да так, что она умерла, а затем отсек себе пенис и истек кровью.
Если же совесть в мифических сладострастниках не просыпается, а близкие покарать их не могут, в дело — это, конечно, не касается трикстеров, которым почти все прощается, — часто, как и в случае братьев и сестер, включается высший промысел. Лодка, в которой во время плавания по морю трижды по обоюдному согласию совокупились отец и дочь, представители народа трук с острова Лосап, перевернулась сама собой, и их проглотила рыба. Заодно почему-то была наказана и эта мифическая рыба — перепутавшимися мужскими и женскими половыми органами.
Назидательна судьба Смирны-Мирры, превратившейся в одноименное дерево еще до рождения Адониса, и его, красавца, богине родовспоможения Илифии пришлось выковыривать из щели в коре...
Я не буду тут пересказывать историю царя Эдипа — самый известный мифологический сюжет, связанный с инцестом и давший Зигмунду Фрейду название для одного из ключевых понятий психоанализа, обозначающего бессознательное сексуальное влечение к родителю противоположного пола. Судеб, схожих с судьбой Эдипа, достаточно и в других мифологиях, помимо греческой, а персонажей, являющих эдипов комплекс во всей красе, можно найти на всех континентах.
Как всегда, много примеров дают индейцы. Они не стесняются в подробностях по части изнасилований, развороченных вагин, младенцев с гигантскими фаллосами, которые настойчиво домогаются своих матерей, но, поскольку тема слишком деликатная, злоупотреблять деталями мы не будем. Такие мифы есть у чамакоко и клалламов, сикуани и бороро, пареси, осэджей и яганов — да почти у всех индейских народов. Не отстают от них австралийские аборигены йолн-гу, абхазы, тайваньские народы тода и тароко.
История тода и тароко вкратце такова: некая женщина родила сына от кабана, а когда мальчик стал юношей, воспылала к нему страстью и, загримировавшись с помощью древесного сока, соблазнила его и родила девочку. Когда эта девочка, в свою очередь, подросла, мальчик — уже взрослый мужчина — женился на ней (то есть на собственной дочери, рожденной от собственной матери), и вместе они родили множество людей, первое поколение народа тода. Тем временем его мамаша сошлась с псом и произвела на свет первое поколение тароко — то самое, что позже разделилось на две общины, мужскую и женскую, устроившие, как мы помним, кровопролитную войну. Другой вариант мифа о происхождении тароко отрицает связь прародительницы этого народа с кабаном. Он утверждает, что до пса она была девственницей, страдающей от кожной болезни, и отдалась псу не просто так, а из благодарности — потому что он вылизал ее и тем самым вылечил. Но сельчане в положение бедняжки не вошли и выгнали ее и пса из деревни. В скитаниях она родила сына, а потом произошла трагедия: сын случайно убил пса-отца. После этого у них с матерью возникла связь и появились на свет тароко. Как видим, не без инцеста и в этом варианте.
Папуасы кераки утверждают, что без семейного конфликта, замешанного на эдиповом комплексе, не было бы мироздания и уж точно обошлось бы без луны, которой стал местный демиург Камбел, и солнца, в которое превратилась его жена Юмар. Счастливая жизнь семьи демиурга рухнула в одночасье, когда их сынок Гуфа овладел спящей Юмар и был за это отравлен Камбелом, затем воскрес и был снова убит — засыпан в яме-ловушке, на этот раз безвозвратно. Исстрадавшаяся Юмар ушла на небо, за ней отправился Камбел, и так возникли светила. В этой семейной драме ни за что, можно сказать, пострадали новогвинейские собаки, чей верховный представитель Натекари оказался случайным свидетелем первого убийства Гуфы, и Камбел на всякий случай отнял у него дар речи, чтобы он не наболтал чего лишнего. С тех все собаки на Новой Гвинее только лают — всё понимают, но ничего не говорят...
Отдельный разговор о сексуальных связях с усыновленными детьми — хватает и таких сюжетов. Мы ограничимся изложением только одного. Как-то балка в доме для инициации юношей, который построили папуасы монум-бо, стала человеком и пустилась в пляс. Монумбо этого безобразия ей не простили и бросили в море, откуда балку выловили другие папуасы и вырезали из нее подголовник. Подголовник, однако, тоже вскоре оказался выброшен в океанские волны, поскольку по ночам превращался в человека и в этом качестве съел в деревне всех кур, свиней и бессловесных собак. Выбравшись снова на сушу, на этот раз самостоятельно, противная деревяшка приняла облик младенца мужского пола (но и вид подголовника не утеряв), была усыновлена и при первой же возможности совратила приемную мать, а затем и других женщин деревни. Чем их пленило столь странное существо, не понятно, но местным мужчинам было очень обидно. Они поймали соблазнителя и — несмотря на все вопли, что он, дескать, не мужчина, а младенец, и даже подголовник, — оскопили его и забили до смерти. Но и посмертно пронырливый подголовник нашел себе непыльное местечко, взлетев на небо и став там месяцем.
И уж коль скоро мы взялись за тему инцеста, то — деваться некуда! — придется затронуть ее в контексте отношений, с одной стороны, внуков-внучек и, с другой, дедушек-ба-бушек. Что любопытно: если связи бабок и внуков пестрят разнообразием, то о дедушках и внучках и сказать особенно нечего. Не расписывать же в деталях историю, как умерший дедушка-инупиат прибыл из загробного мира в облике прекрасного юноши, переспал с внучкой и упал замертво, вновь превратившись в дедушку?
Что же до бабушек и внуков, то заметим: с точки зрения проявляемой инициативы здесь наблюдается паритет. Однако если в качестве внука выступает трикстер, как, например, в мифах хупа и оджибве, то бабушке можно только посочувствовать — но только в том смысле, что ее вовлекли в инцест, когда она рассчитывала на незначительное сексуальное приключение. А в случае оджибве, где бабка соглашается отдаться старику соседу в обмен на двести стрел, — и на коммерческую выгоду; откуда ей было знать, старой дуре, что внук-трикстер уже того соседа убил и напялил на себя его кожу? И все ради того, извращенец, чтобы овладеть собственной бабулей...
Но и бабули тоже... это еще те бабули! Бабка, персонаж индейцев кус, меняет внешность, только бы переспать с внуком. Ее сестра по разврату, бабка из мифа клакамасов, завлекает внука в парильню, где сначала мастурбирует пенисом лося, а уж потом берется за юношу. Культурная героиня тилламуков не просто совращает внука Крапивника, но и, демонстрируя склонность к мазохизму, просит перед совокуплением связать себя. Кстати, когда внук удовлетворил старушку, вышел на улицу проветриться и спросил у людей, есть ли какие новости, ему ответили, что ничего особенного не произошло — разве что Крапивник согрешил со своей бабушкой.
Похожий сюжет есть у верхних коквил и коулиц, родственных тилламукам, но разница в том, что у них Крапивник дерется с ерником, позволившим вслух заговорить о его интимной жизни, и в схватку встревает бабка, да так неудачно, что случайно толкает внука в костер и тот сгорает. Все попытки оживить Крапивника, склеивая обугленные кости смолой, ни к чему не приводят; смола тает, и душа Крапивника улетает в виде птички крапивника.
У шусвапов, наоборот, связь с бабкой внуку никак не повредила, а вот бабка в ходе соития погибла. Виноват в этом был пресыщенный внук Заяц, который сначала устроил из совокупления затейливый спектакль, заставив бабку переодеться, сделать новую прическу и перекрасить лицо — словом, изменить внешность до неузнаваемости, а затем взалкал сношения через нос и убил старушку.
