Знакомясь с творчеством других авторов, писавших на ту же тему — как, например, Валафрид Страбон, 809–849 годы, линия № 7 «каролингской» волны, — обнаруживаем, что желудок продолжали считать «властителем нашего тела» и полтысячи лет спустя. Если же учесть явное сходство стиля этого и следующего произведения, выражающееся не только в стихотворном размере, но и в предмете и дидактическом характере разговора, — автор продолжает давать советы, объясняя, как надо поступать с растениями, как готовить лекарства, и как их применять, — то становится ясной одновременность создания этих произведений.
Валафрид Страбон. СЕЛЬДЕРЕЙ:
В наших садах сельдерей свою ценность хотя и теряет
И, полагают, что он лишь одним ароматом полезен,
Многим, однако, лекарствам на помощь приходит своими
Свойствами он. Коль его семена ты растертыми примешь,
То, говорят, что задержку мочи, приносящую муки,
Сломишь, а если его пожевать вместе с нежной листвою
Он переварит еду, что блуждает в глубинах желудка.
Если же тела властитель тесним тошнотою мутящей,
Пьется тотчас сельдерей и с водою, и с уксусом горьким,
И отступает страданье, сраженное быстрым леченьем.
Наш спор с историками — о хронологии. Мы говорим, что столь похожие дидактические стихи есть произведения одной эпохи, а хронология требует пересмотра. Историки немедленно ответят, что схожесть стихов и рецептов произошла не из-за неверной хронологии, а из-за обезьяньих свойств человеческого характера, и что просто фармакологи разных веков «подражали» стилю древних, полагая его самым совершенным и не требующим улучшений. Возникает вопрос: а откуда же взялись медицинские стихи Квинта Серена Самоника? Ведь он не подражал своим древним, которые и стихов не писали, и медицины не знали.
Хотя в рамках того конгломерата сведений, который принято называть историей, можно найти и такие чудеса, как упоминание древних египетских медицинских трактатов в поэзии Древнего Египта (в переводах Анны Ахматовой и Веры Потаповой):[32]
Семь дней не видал я любимой.
Болезнь одолела меня.
Наполнилось тяжестью тело.
Я словно в беспамятство впал.
Ученые лекари ходят —
Что пользы больному в их зелье?
В тупик заклинатели стали:
Нельзя распознать мою хворь.
Шепните мне имя Сестры —
И с ложа болезни я встану.
Посланец приди от нее —
И сердце мое оживет.
Лечебные побоку книги,
Целебные снадобья прочь!
Любимая — мой амулет:
При ней становлюсь я здоров.
От взглядов ее — молодею,
В речах ее — черпаю силу,
В объятиях — неуязвимость.
Семь дней глаз не кажет она!
Из традиционной хронологии неизбежно является вывод: древние (египтяне, греки, римляне) имели другие человеческие свойства, нежели средневековые люди. Древние изобретали, средневековые подражали. Но поскольку современные историки не пишут свои летописи в стиле «Повести временных лет», подражая гениальным древним, то, значит, в какой-то момент люди опять поменяли свойства своего характера, и опять начали изобретать и развиваться. Это видно и на примере медицины с фармакологией: вряд ли современные наши академики от истории будут лечиться по рецептам Самоника или Страбона.
Реконструируя всю хронологическую карту истории, некуда нам деваться, кроме как датировать все приведенные здесь стихи XV веком. Среди предшественников поэтов-врачей нет никого, кто жил бы раньше линии № 7. Все известные рукописи книги Квинта Серена Самоника (всего 14 экземпляров) тоже относятся к этой линии, причем две — прямо к XV веку, а другие к нему же по разным «волнам» (каролингской и византийской), кроме одной, которая может быть отнесена к линии № 6.
Да и сам переводчик и комментатор этих текстов Ю. Ф. Шульц подтверждает, что традиционные даты жизни Самоника определены «гипотетически»:
«Вопрос о времени создания поэмы неотделим от проблемы личности ее автора. И хотя и личность, и время создания поэмы определены гипотетически, однако, суммируя все „pro et contra“ в этом вопросе, также подробно исследованном <…>, можно сделать достаточно обоснованный вывод о том, что поэма была создана в начале III в. н. э. Два наиболее авторитетных исследователя поэмы Квинта Серена: Р. Пепин и М. Шанц называют предполагаемые даты: первый до 222 г., а второй до 235 г., что и остается как наиболее достоверная дата (при отсутствии даты точной).
…Спорили даже об имени поэта — Квинт, но поскольку, помимо поздней рукописи — Неаполитанского кодекса XV в., — оно засвидетельствовано гораздо более близким по времени к Квинту Северину его подражателем Бенедиктом Криспом (VII век, — это та же линия № 7 „византийской“ волны), то этот вопрос можно считать решенным…»
А вот пример произведения упомянутого подражателя, Бенедикта Криспа. Если его медицинские стихи поставить в подбор со стихами Квинта Северина, не указывая имени автора, различить их невозможно.
Бенедикт Крисп. О МОЧЕВОМ ПУЗЫРЕ:
Многие средства при многих несхожих болезнях пригодны.
С вышнею волей в согласье лекарства недуг побеждают.
Род существует болезни — опасная пагуба многим —
Камешек тут в пузыре горячий безумствует яро,
Камни рождая затем, что моче преграждают дорогу;
Так и не может больной обильную выпустить влагу.
Плющ, что высоко растет, с высокой верхушки доставит
Ягоды, сок же его с подогретым вином выпивают;
Без промедленья сорви подорожник, берется и пьется
Средство благое — растенье, что цветом зовется кровавым.
Камни дробящую тут применяют траву и петрушку;
Средства одобрив, себя укрепишь ты и бога восславишь.
На войне и в праздник, на работе и дома, в городе и селе, всюду и всегда есть у человека потребность во всякого рода бытовых мелочах. Они могут очень много сказать историку, — даже какая-нибудь пуговица оказывается в этом деле далеко не мелочью, — проблема только в том, что о «мелочах» не писали в своих книгах философы и полководцы, а писатели и историки средневековья не давали их описаний. Поэтому столь ценны немногочисленные свидетельства жителей той поры.
В книге «Другая история средневековья» С. И. Валянского и Д. В. Калюжного уже были показаны параллели в вооружении, одежде, утвари различных эпох. Однако это обширная тема, и мы коснемся ее еще раз. Мы не будем рассматривать мебель, музыкальные инструменты и т. п., хотя и здесь можно было бы обнаружить множество параллелей по «линиям веков», а об оружии и военной амуниции вспомним еще и в следующей части этой книги; здесь поговорим подробнее о костюме и посуде.
Одежда германской знати. Скульптурные изображения. XIII век, линия № 5.
«Древнегреческая» одежда. Терракотовые статуэтки из Танагры. IV век до н. э., линия № 6.
Рисунки из книги «История костюма от древности до Нового времени»:
«Позднегреческая» городская одежда IV век до н. э., линия № 6.
Молодые венецианцы. Ок. 1495, линия № 7. С картины Витторе Карпаччо.
Герман Вейс пишет в «Истории цивилизации»:
«Приблизительно до X в. костюм высших государственных сановников сохранил прежнюю простоту. Лишь его орнамент отличается большим богатством, свойственным роскоши Феодосиева двора. Начиная с X в. в названном костюме произошли некоторые изменения. Во-первых, верхняя одежда вновь стала украшаться на манер консульского плаща[33] не только нашивкой, но и сплошными кругообразными орнаментами. Вместо короткой, ниже колен, туники стала входить в моду длинная и пышная стола».
Стола — верхняя одежда, отличалась от туники отделкой, дороговизной ткани и, главное, размерами. Могла быть длинной и не очень, подпоясанной и нет, с рукавами и без. И хотя это была одежда «древних» греков и римлян, она, показывает Вейс, характерна и для X века, а в книгах других историков показаны богато украшенные столы, изображенные на мозаиках VI века. В этом нет ничего удивительного, поскольку VI век — это и XIV, и X век по «византийской волне».
«…На греческих миниатюрах X в. нередко встречаются фигуры, облачённые в древнегреческий костюм, не говоря уже о скульптурных произведениях, где это еще больше заметно. Даже на картинах XIV в., т. е. времени, когда византийская одежда полностью переняла азиатский характер, фигуры изображались преимущественно в древнеримском костюме».
