Действие, удостоверяющее полноту телесного присутствия, не призвано ничего выражать или даже обозначать. Оно есть акт сокрытия, который освобождается от самого себя, сам себя скрывает; это акт абсолютно естественный и спонтанный. Освободиться от себя — значит претерпеть превращение, открыть новое качество своего состояния. Вот почему китайское «следование» завершается «превращением»; оно несёт в себе творческое начало. Такое следование-превращение удостоверяет внутреннюю преемственность процесса и стоит в ряду бесконечной серии событий, даже обладая, как всякий знак предельности, качественной определённостью.
Китайский идеал «творческого следования» воплощает целостность духовной жизни, единение знания и действия. Он являет собой своего рода «умное неделание» — предел стилеобразующей типизации опыта, которая переводит внешнее воз-действие в его внутреннюю форму событийности. Внутренним мотивом и ценностью этого китайского идеала «недеяния», распространявшегося даже на военную стратегию, было «сохранение целостности». Эта цель предполагала не-инструментальное, то есть символическое использование вещей, свойственное ритуалу. Недаром Лао-цзы уподобляет мир «священному сосуду», который следует благоговейно хранить. Ритуальный предмет, разумеется, исключён из сферы технического применения.
В стратегии Сунь-цзы идеал «целостности», впрочем, имеет свой практический смысл: речь идёт о том, чтобы одержать победу, избежав потерь и разрушений, сохранив в целости и неприятельское войско, и враждебное государство, поскольку это выгодно самим победителям: покорённое население и приобретённые земли послужат новым хозяевам. «Нужно сохранить в целости свою выгоду», «сохранив себя, одержишь полную победу», — заявляет Сунь-цзы. Но эти требования являются, по сути, лишь внешними коррелятами того акта «самовосполнения», который составляет стержень внутреннего опыта мудрого стратега.
Конечно, прагматически мыслящий китайский стратег признаёт, что на войне потери неизбежны. Однако искусный полководец, предупреждает Сунь-цзы, постарается свести эти потери к минимуму. Со свойственным ему педантизмом Сунь-цзы перечисляет случаи, когда особенно желательно сберечь жизни воинов и имущество мирных жителей. Он советует добиваться того, чтобы неприятельские войска или крепости сдавались без боя, а военная кампания не была продолжительной, ибо длительная война истощает казну и приносит лишние страдания людям.
«Завладевать Поднебесным миром нужно, руководствуясь целостностью», — гласит девиз Сунь-цзы. И в этом пункте его прагматические соображения уже поднимаются на высоту общего принципа стратегии. «Целостность» у Сунь-цзы есть обозначение систематического характера военной стратегии и имеет три основных измерения: она указывает на то, что война имеет тотальную природу, что стратегия охватывает все стороны военных действий и даже государственной политики и что, наконец, ход и результаты войны должны оцениваться в совокупности всех факторов. Победа, упоминает Сунь-цзы, тоже должна быть «полной», или «всесторонней».
Но как определяется тот акт «следования», который является подлинным фокусом китайской стратегии и выступает альтернативой всякому произвольному и насильственному, подчинённому внеположенной ему цели действию? Прямого ответа на этот вопрос мы в китайских военных канонах не найдём — несомненно, по той же причине, по которой китайская мысль не склонна различать цель и средства, а истинное знание стратегического искусства, согласно Сюнь-цзы, не может быть общепонятным и общедоступным. Главная трудность здесь в том, что речь идёт о действии или, точнее, деятельности, которая превосходит противоположность субъекта и объекта. Термин «следование» удостоверяет отсутствие такого противопоставления. В нём нет никакого трансцендентального основания, устанавливаемого субъектом. Но было бы неверно отождествлять его с инертностью или даже «ответной реакцией» на действие другого. Как раз наоборот: «следование» у Сюнь-цзы сопряжено с владением инициативой и даже способностью опережать, упреждать его действия. В чём тут дело?
Надо принять во внимание, что практика предполагает последовательность «предшествующего» и «последующего» измерений деятельности: всякое действие предваряется неким «первичным импульсом», сокровенным «семенем» его внешней формы, которые не могут быть исчерпаны предметным знанием. Реальным прообразом такой априорно-синтетической цельности опыта является динамическое единство живого организма, всегда уже заданное чувственному восприятию и рефлексии и в значительной мере — через посредничество культурных норм, задающих условия для того и другого. Неслучайно в китайской традиции знание имеет аффективную природу, а «действие Пути» отождествляется с интуицией «спонтанного скручивания Одного Тела».
Мудрость стратега состоит в прозрении этой символической глубины опыта и наполнении её «сердечной волей», которая, как нам уже известно, есть не объект или сущность, а чистая предельность, вечносущее различение. Следование осуществляется на этом уровне «семян» вещей; оно делает возможным, предвосхищает собою все конечные, видимые действия. Действовать, следуя противнику, означает, по Сунь-цзы, возвращаться к первичному импульсу деятельности, преодолевая зависимость от её «последующих», внешних форм. Для «разумного полководца» всё внешнее служит лишь знаками, указующими путь к внутренней реальности. Но это действие имеет характер выявления дифференциальной связи между мгновением актуализации (дух, решающий удар в боевом противоборстве) и бесконечной длительностью реализации (тело, потенциал обстановки). Единство того и другого есть именно дифференциальное отношение, выявляющееся через различение. В китайской традиции оно определялось как «утончённое соответствие» (мяо ин), то есть единство, превосходящее логику тождества и различия.
Внутренняя реальность «семян» явлений обладает абсолютной действенностью, потому что она есть всепроницающая предельность существования или, если угодно, функциональность всех функций. В этой точке предельной открытости и вселенского скрещения, вездесущей «встречи» сил импульс действия пронизывает весь мир, оказывая неодолимое воздействие на всё сущее. Вот почему целостность и полнота стратегического «следования» у Сунь-цзы совпадает с предельной конкретностью действия и его полной адекватностью «текущему моменту». Стратег должен быть именно «сосредоточен на одном», «действовать от единого сердца» — у него просто нет иного способа добиться «полной победы». Иллюстрацией такого активного следования как реализации стратегической цельности служит приведённый выше образ мифической «змеи с горы Чаншань». Примечательно, что в метафоре Сунь-цзы единство войска предстаёт не субстанциональным, а чисто функциональным: его нельзя свести к формальным принципам или правилам, оно проявляется внезапно благодаря воздействию извне и в точке приложения силы носит характер скорее уступки. Сам образ змеи внушает идею единства текучего и деятельного, сокрытого как раз там, где видимая форма кажется расплывающейся, рассеивающейся в пространстве, преображающейся в серию явлений. Как не упомянуть в связи с этим образ столь почитаемого в Китае дракона — существа, которое «не имеет постоянной формы» и предстаёт олицетворением самого «потенциала» обстановки.
Одно из интересных последствий идеала «целостности» у Сунь-цзы — внимание китайских знатоков стратегии к психологической стороне военной кампании, к подавлению воли противника. Сунь Бинь, например, считает «покорение сердец» неприятельских воинов высшим проявлением «пути войны». Сунь-цзы напоминает, что «у полководца можно отнять его волю», и даёт довольно подробные рекомендации, как вести боевые действия с учётом духовного состояния войска. Тут есть своя метафизическая подоплёка: на уровне пред-видения, в континууме вселенской событийности, где всё пребывает «вблизи» друг друга, но не существует «своего» и «чужого», отождествление с прото-действием Пути, или виртуальным импульсом внешних форм, воплощает абсолютную эффективность и позволяет одержать верх ещё до того, как конфликт проявится вовне. В Китае это называлось «победить посредством небесного устрашения». Небо здесь указывает на матрицу бытия как чистую рассеянную структуру. Разложение сущих форм, подобно расщеплению атома, высвобождает первозданную энергию бытия, обеспечивающую безупречную эффективность стратегии. Настоящая победа должна одерживаться без боя.
Стратегия, обречённая на успех
Начиная с Сунь-цзы, китайские знатоки стратегии не устают повторять, что на войне не может быть ничего постоянного, что всякая эффективная стратегия — это непрерывные перемены. Посмотрим, какое значение имеет этот тезис применительно к стратегическому действию.
