О таком же любителе проехаться с ветерком, не обращая внимания на окружающих, сообщалось весной 1862 г. в городских хрониках. На Чистопрудном бульваре внезапно появился всадник, пустивший своего прекрасного вороного коня в галоп. Публике, заполнившей аллеи, пришлось спасаться самостоятельно, разбегаясь в стороны и выхватывая из-под копыт детей. «Как же вы думаете, — спросил репортер очевидца, — какое побуждение было у этого барина кататься по бульвару?
— Ему хотелось порисоваться, бедняжке, и показать свою удаль, что он может сделать то, чего не должно делать».
В 1879 г. городская Дума все же выпустила предписание извозчикам и частным экипажам ездить по улицам умеренной рысью. Только таким аллюром они могли и обгонять друг друга. Новое постановление тут же язвительно прокомментировал фельетонист журнала «Мирской толк»:
«— Но для чего же после этого держать «бегунцов»? — вопрошают раскормленные и отупевшие сынки нашего почтенного и непочтенного купечества и, конечно, скорее нарушат «предписание», чем сбавят рыси. А лихачи? Идите хоть сегодня гулять вдоль линии бульваров или на Сретенку и вы по-прежнему услышите тот же оглушительный треск полушарманок, то же залихватское чикание извозчиков, увидите те же подгулявшие, обнявшиеся разнополые парочки, оглашающие воздух песенкой:
La donna e mobile[65],
Все деньги прожили!
Легковой извозчик. Почтовая открытка из серии «Русские типы».
Разве вы, читатель, никогда не бросаетесь с испугом к окошку, заслыша гул и треск на улице, разве вы никогда не восклицаете: «уж не пожар ли, батюшки!» и не успокаиваетесь, видя, что это просто вереница ломовиков, мчащихся во весь мах к знакомому кабачку?
Впрочем — «какой же русский не любит быстрой езды!»
К чему же тогда предписания?
Неужели для того, чтобы еще раз удивить москвичей своей бессильной распорядительностью?»
В том же фельетоне упомянут оригинальный способ принуждения возниц сдерживать бег своих коней, рожденный частной инициативой. Заметим, что в то время выражение «лежачий полицейский» скорее относили к пьяному будочнику. Прообраз же современного устройства для ограничения разгона транспортных средств остался безымянным:
«Почтенная Дума могла обойтись без предписаний и тем не менее достигнуть желанной цели; ей стоило только взять пример с остроумного господина Б-к-г.
Этот остроумный и сметливый господин изволил устроить около своей дачи на шоссе, идущем по Ширяеву полю, своего рода баррикаду, способную не только замедлять быстроту езды, но даже ломать экипажи. Г-н Б-к-г изволил вбить поперек шоссе ряд колышков и когда у него спросили — зачем он это делает, он отвечал:
— Чтобы не ездили и не пылили!
Оно, конечно, шум колес и пыль — вещи не особенно приятные, но зачем же ломать чужие экипажи!
И вот, 23 июля, в 11-м часу вечера госпожа М., возвращающаяся в карете с тремя детьми по этому шоссе на дачу, сделалась неповинной жертвой этого строителя баррикад.
Карета наткнулась на колья. Кучер и лакей попадали под лошадей, которые с испугу начали бить. У кучера оказалась разбитой нога, у лакея — рука. Дети перепугались и попадали. Карета чуть не превратилась в щепы: рессоры лопнули, колеса и дышло сломаны, и ее пришлось оставить тут же.
Господин Б-к-г имел обыкновение каждое утро наведываться к своей баррикаде и, явившись на следующее утро и увидя сцену разрушения, возликовал.
— И поделом, — так выразился он, — не езди, не пыли! Да еще счастливо отделались — мало досталось(?)!
И собственноручно, вместе с сыновьями принялся вбивать новые колья.
Обращаю внимание гг. думцев на это хитрое приспособление: нельзя ли применить идею его к приведению в исполнение предписания о тихой езде по улицам. Нельзя ли только что-нибудь. менее разрушительное!»
Лишь в 90-е годы XIX века, когда по воле генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича пост обер-полицмейстера занял полковник А. А. Власовский, полиция начала по-настоящему регулировать уличное движение в Москве. Благодаря энергии и распорядительности нового начальника очень скоро с улиц исчезли остатки так называемой «московской патриархальности». Городовым пришлось оставить праздные разговоры с кухарками и заняться поддержанием порядка на улицах. Порой по приказу обер-полицмейстера даже участковым приставам в подполковничьих чинах приходилось вставать на перекрестках в качестве уличных регулировщиков. На безалаберных московских извозчиков обильно посыпались штрафы (заменяемые «при несостоятельности» несколькими днями ареста), помогая им крепко запомнить правила движения по городу. Кроме того, рослые городовые, набранные Власовским из отставных солдат гвардии, всегда готовы были подкрепить урок своим мощным кулаком.
Чтобы лишний раз не ощутить на себе тяжесть длани постового или избежать «отдыха» в тюремной камере, извозчикам приходилось договариваться с суровым хранителем закона: «Уважь, почтенный служивый, возьми тридцать [копеек]. Право, не сработал! Завсегда я к городовым уважителен, я и стою в переулке. В другой раз больше попользуешься!..» А после расставания с деньгами «ванька», по свидетельству собирателя городского фольклора Е. П. Иванова, философски делился с седоком: «Что станешь делать, рупь фараон лекспроприировал.»
— Поль, уйдем отсюда, видишь, здесь нельзя останавливаться.
Провинциалам невдомек, что надпись на стене «Останавливаться строго воспрещается» адресована извозчикам. (кар. из журн. «Свет и тени». 1882 г.)
Чаще всего официальный штраф за нарушение ПДД составлял три рубля, хотя мог доходить и до десяти. И что характерно, действовавшие правила создавали условия, когда полицейские просто не могли остаться без добычи. Рассуждение на эту тему опытного извозчика отразил писатель И. И. Мясницкий в рассказе «На саночках»:
«…Нно-о-о, леший! Городового испугалась, черт! Что он тебе, жених, что ли?
— Не жених, а рубля на три женит.
— Так ведь это, господин, он меня может, а с бессловесной скотины взять нечего. И сколько я этих штрафов переплатил — страсть! Избу в деревне мог хорошую поставить на штрафы!
— Аккуратность соблюдай!
— Аккуратность, господин, ни при чем. Я, вот, сейчас днем что на Ильинку, что на Варварку ни за какие деньги седока не повезу. Самое штрафное место, сейчас умереть! Седока обратно ждешь — штраф; деньги долго седок не высылает — опять штраф. Чистый Китай-город, сичас провалится».
Здесь речь идет о действии одного из правил, содержавшем перечень улиц и переулков (большая часть из них как раз находилась в Китай-городе), в которых запрещалось стоять извозчикам в ожидании седоков. При существовавшей тогда практике оплаты: например, купец, доставленный на место, заходил к себе в магазин или в контору, а извозчику приходилось дожидаться, пока слуга не вынесет деньги, — штраф был неизбежен.
Нельзя не упомянуть, что наряду с возможностью получать с извозчиков деньги, выдвигая законные требования, полицейские практиковали и чистого вида «подставы». Понятно, они основывались на том, что большинство извозчиков были выходцами из деревни и не знали своих прав. Так, участки ремонтируемой мостовой полагалось обносить ограждением в виде козел, а ночью на него вешать фонарь. Как писала газета «Наше время», полицейские не только не следили за соблюдением этого правила, но и наловчились из его нарушения извлекать выгоду:
«На одном из бульваров козлы становились на ночь так, чтобы при незначительном толчке они могли падать. Едет извозчик темной ночью, натыкается на козлы и роняет их. Как из земли вырастает перед ним городской страж.
— Ты как смеешь порядок нарушать? — спрашивает он.
Оторопелый извозчик не знает, что отвечать; сторож тащит несчастного в квартал или часть, а тот, предчувствуя, что до окончательного разбирательства его продержат там, пожалуй, полсуток, а лошади его пора корму дать, начинает торговаться с градским стражем. Когда торг кончился, извозчик едет домой, молясь искренне, чтобы ему опять не натолкнуться на стража, а страж, спрятав денарий, удаляется на свой наблюдательный пост».
Московская праздничная езда: пьян седок, пьян извозчик (кар. из журн. «Развлечение». 1862 г.).
Нарушитель ПДД не всегда мог «уладить вопрос» на месте. Возможно, некоторые полицейские были просто неподкупными, либо и в те времена существовал план по штрафам. В любом случае нарушение, оформленное протоколом, попадало в официальную статистику, а судьбу извозчика решал уже обер-полицмейстер. Своей властью он налагал денежный штраф, но, если извозчику нечем было платить, наказание принимало форму ареста на несколько дней. Везло тем, кому выпадало попасть за решетку в преддверии Пасхи. По старой московской традиции накануне великого праздника выходил приказ: «… освободить из-под стражи всех извозчиков, арестованных за нарушение правил езды по городу».
