Условимся называть обиходными слова, именующие подобные предметы.
Исследования французских ученых некогда показали, что о многих весьма "обиходных" и важных предметах мы не только не пишем, но и говорим о них редко, поэтому к редким словам, например, относятся локоть, ногти, зубы, ножницы. Иначе говоря, слова эти редкие, но обиходные, потому что их референты либо часто встречаются в нашей жизненной практике, либо просто очень важны для нас. Признайтесь, что если у вас не болят зубы, то вы и не упоминаете слово зубы в речи, хотя ежедневно пользуетесь зубной щеткой, пастой или зубочисткой.
Из сказанного выше следует, что суждения информантов о частотах слов типа зубы и ножницы — это не только сведения, которые сами по себе любопытны, — это еще и способ узнать, надо ли эти и им подобные слова включать в учебный словарь–минимум. И если надо, то какие слова из обиходных встречаются чаще других, поскольку любой учебный минимум может быть увеличен только за счет действительно необходимых слов.
Итак, попробуем выяснить, считает ли говорящий "обиходные" слова относительно частыми. Более естественно предположить, что на оценку частоты обиходных слов должен влиять практический опыт, т. е. встречаемость тех или иных событий в нашей житейской практике, в окружающем нас мире.
Чтобы провести эксперимент, где ии. будут оценивать частоты слов типа свитер или ножницы, нам нужно осуществить сравнение — взять слова "обиходные", но оставшиеся за пределами "частых" по данным частотных словарей, выяснить оценки, которые им дадут информанты, а потом сравнить эти оценки с оценками не обиходных слов — но каких? Видимо, надо взять а) такие слова, которые по частотному словарю попадают в разряд частых, а при этом едва ли можно считать частыми их референты, т. е. те объекты, которые эти слова именуют, и б) другие слова, которые в частотном словаре были редкими или вовсе не встретились, но и обиходными они не являются.
Такой эксперимент описан в книге (Фрумкина, 1971): он построен по довольно непростому плану, гарантирующему надежность результатов, поэтому здесь я не буду излагать его в подробностях.
Как оказалось, человек довольно точно может охарактеризовать частоты слов, если его попросить сортировать слова на группы по частоте. Именно сортировать, раскладывать на кучки или группы, а не упорядочивать, как мы это делали с буквами.
Дело в том, что при упорядочении надежные оценки получаются тогда, когда мы имеем дело с относительно небольшим количеством сравниваемых объектов. Даже 30 букв алфавита — это уже много. А если задание предполагает сортировку на очень частые, менее частые, средние, скорее редкие и т. п., то ии. хорошо справляются даже с набором из нескольких десятков слов. При этом в среднем ии. оценивают частоты слов примерно так же, как частотный словарь: частые по частотному словарю считают более частыми, чем редкие по частотному словарю. Иначе говоря, оценки Фсуб хорошо коррелированны с оценками Ф0б — пока дело не доходит до "обиходных" слов. Тут Фсуб оказываются много выше, отражая, как можно было предполагать, наш жизненный опыт в целом, а не только опыт собственно речевой.
1. АССОЦИАЦИИ КАК ФЕНОМЕН КУЛЬТУРЫ
Ассоциация — это связь между некими объектами или явлениями, основанная на нашем личном, субъективном, опыте. Опыт этот может совпадать с опытом той культуры, к которой мы принадлежим, но всегда является также и сугубо личным, укорененным в прошлом опыте отдельного человека.
Так, для любого человека европейской культуры черный цвет — это прежде всего цвет траура, тогда как в японской культуре в том же качестве выступает белый цвет. Очевидно, что здесь имеет место некая культурная условность, которую мы называем "символикой цвета". При этом для отдельного индивида не важно, почему так сложилось, что именно черный (или белый, или зеленый) цвет принято считать цветом печали, поскольку человек рождается в уже готовый мир. Черный ассоциируется у нас с трауром, ибо так принято.
Белый цвет в евроамериканской культуре — цвет праздничный. Невеста обычно одета в белое платье, в праздники мы стелим на стол белую скатерть, парадная морская форма предполагает сочетание белого и синего и т. п. — таковы традиции. Однако стоит напомнить, что традиция ассоциировать черный цвет с трауром и печалью не помешала всемирному успеху "маленького черного платья", которое великая создательница моды Коко Шанель некогда предложила именно в качестве туалета на все случаи жизни, включая и праздники.
В других случаях сама по себе связь между явлениями оказывается не условной, а фактической. Человек, однако же, и такие связи усваивает через социальное познание, т. е. через свое существование в культуре. Например, мы рисуем чаще всего карандашом, а пишем — ручкой. И хотя можно рисовать углем, тушью и фломастером, а писать на компьютере, но все же (по крайней мере, до недавнего времени) мысль о рисунке и процессе рисования вызывала ассоциацию именно с карандашом, а представление о процессе письма вызывало мысль о ручке.
Фактические ассоциативные связи типа кошка–мурлыкать или кошка–мяукать, печка–дрова, труба–дым, роза–запах розы образуются и закрепляются в нашей памяти по мере приобретения жизненного опыта.
В немалой мере этот опыт чисто индивидуален. Кому–то запах гвоздики напоминает кресло зубного врача и связанные с этим болезненные ощущения, что не так и странно, если знать, что стоматологи используют препарат, пахнущий гвоздичным маслом. Не у всех, однако, именно эта ассоциация закрепилась.
Кто–то мрачнеет от одного вида собаки–боксера, потому что некогда у него погиб любимый пес именно этой породы. Я встречала людей, которые любили облетающие осенние деревья, потому что самые значимые события в их жизни случались осенью.
Яркий пример глубоко личных ассоциаций являет музыка. Одно и то же сочинение может вызывать у разных людей не просто разные чувства, но порой чувства с противоположным знаком.
Ассоциативные процессы как феномен психики изучали с древности. В Новое время ими более всего занимались психологи и психиатры. На том этапе становления психологии как самостоятельной науки, который принято считать начальным, психологи вообще считали, что изучение ассоциативных связей, процессов их формирования и закрепления — это и есть их главная задача.
Интерпретация сновидений — основной метод, который использовал основатель психоанализа Зигмунд Фрейд, также базировался на выявлении ассоциаций. Его ученик Карл Густав Юнг считал исследование ассоциаций главным инструментом психоанализа. В русле таких интересов были составлены первые списки ассоциаций, которые долго рассматривались как отправная точка для суждений о психической норме. Авторами этих списков были американцы А. Розанов и Х. Кент, а сам материал впервые был опубликован в 1910 г. в "Американском журнале изучения психических заболеваний".
Психологи и поныне изучают ассоциации, предъявляя своим испытуемым в качестве стимулов различные слова, изображения, цветообразцы, а в качестве ответов изучают свободную интерпретацию увиденного или рассказ об эмоциях, которые вызывает предъявленный стимул. Известные психологические тесты, такие как ТАТ или тест Люшера, построены именно на обращении к материалу наших ассоциаций. (О тестах см. справочник Анастази, 1982.)
Психолингвистика занимается более узким кругом ассоциативных процессов — она изучает только ассоциации словесные, или, как нередко говорят, вербальные. Обычно с целью изучения словесных ассоциаций проводится ассоциативный эксперимент (далее сокращенно — АЭ).
Напомним на всякий случай о том, что он собой представляет. (Мы уже говорили об ассоциациях в главе "Немного гносеологии", раздел "Вера и гипотеза".)
Общепринятая методика АЭ выглядит следующим образом. Ии. (индивидуально или в группе) предъявляется некоторый набор слов–стимулов. Инструкция предлагает в качестве реакции написать первое же слово (или несколько слов), которые приходят в голову как ответ на предъявленный стимул.
При этом по умолчанию предполагается, что ответы на каждый отдельный стимул мало зависят от порядка их предъявления. Для чистоты картины, однако, обычно предъявляются по крайней мере два варианта списков стимулов, например, составленный в алфавитном и обратном ему порядке.
Если согласно инструкции в качестве ответов предлагается давать более чем одно слово, то предполагается, что эти слова–ответы даются именно на предъявленный стимул, т. е. что они не порождаются в качестве ответов друг на друга.
Инструкция отвечать "первым словом, которое придет на ум", имеет принципиальный характер. Ассоциативная реакция–ответ должна следовать немедленно — и. не должен размышлять над тем, что бы ему такое сказать и как отреагировать. Всегда ли именно так происходит "на самом деле", мы, по правде сказать, не знаем. Однако само понятие ассоциативного процесса исключает идею отбора ответов. Если есть отбор — нет ассоциативного процесса в общепринятом в истории психологии смысле (мы обсуждали это в связи с критикой модели Р. Люса, см. с. 30).
