Мы указали на переход от схватывания рукою к навязам как искусственным ее дополнителям для прикрепления к своему я и удержания за собою своего движимого имущества, почему и перейдем здесь прямо к тем глаголам, которые по преимуществу выражают собою сродные понятия всякого рода вязания и привязывания: 1) плестъ, (церк. — слав. плести), отсюда не только плетень как ограда недвижимого имущества но, по мнению Эрбена и Гануша, полотно (богемское platno) и даже плен (полон); 2) прясть, пряду, пряжа и прячь (неупотреб.) — запрягать, откуда не только производные: пряжка, упругость, пружина и пр., но даже и слово супруг. Этим двум глаголам по смыслу совершенно соответственным представляется германский корень spann, откуда spannen (прячь, натягивать, запрягать) и spinnen — прясть, и множество других производных; 3) вязать и вить (нем. binden и winden, др. — герм. vidan, vidi) от кор. санскр. ве — свивать, сплетать, сшивать и пр. порождают синонимические значения увясла, венца, связки, веника, повязки и повойника. В отвлеченном значении своем два последних глагола выражают все главные понятия приобретения и договора или, лучше сказать, приобретения не дикой силой кулака, но посредством договора, подарка, уступки или мены. Самое слово дать (дар, дань, лат. dare, dono) имеет, быть может, по мнению Гримма, свое начало в древ. — герм. vidi, vidan. У чехов в выражениях vazati, zavazati сохранился смысл подарка (в особенности детям крестным от кумовьев). Тот же смысл имеет у них поговорка дать на венок — do vinku dati, a глагол vinovati означает не только дарить, но и посвящать, нем. widmen. Если же мы вспомним, что венок (венец) символ договорного союза — венчания брака, то и выражение дать на венок едва ли не получит в глазах наших значения свадебного подарка, приданого. В древней России называлось приданое веном, и слову вено совершенно соответствует древ. — герм. wittemo, widamo.
Общеевропейский древний обычай покупать себе невесту отозвался в языке нашем не только в оттенке насилия, сохранившемся в выражении выдать замуж (сравни: выдать головой), но и в другом значении слова вено как выкупной цены, платимой за невесту — в древности, вероятно, ее родителям и позднее, по праву сильного, барину, помещику, и происшедшего от него глагола венити — продавать, вполне соответствующего латинским venus, venale и vendere (подкуп и продажа). Но, несмотря на этот обычай покупки невест, брак нисколько не теряет значения свободного договора между мужем и женою; сначала вяжется жених за девушкой (по областному выражению калужцев), т. е. ухаживает и сватается за нее, потом обручается, т. е. дает ей руку в знак окончательного условия, и затем уже венчается с нею неразрывными узами брака, — и это добровольное и обоюдное соединение принимает имя супружества (супруг от прячь).
Супружескою верностию не оканчиваются узы нравственного долга человека-семьянина; напротив того, рождающиеся дети налагают на него новые заботы и обязанности. Чешские выражения дать на венок или завязать ребенку на крестины относятся, по преимуществу, к подаркам крестных отцов и матерей: у нас кум дарит крестнику поясок и дает денег на ризки, у чехов же на powijane (пеленки). Немцы употребляют выражения: bescheren, beschenken (дарить) вместо родить и при Рождестве Христове дарят детей от имени родившегося Спасителя. Во Франции существует обычай при рождении ребенка рассылать знакомым и родным конфеты, как будто от новорожденного; у люнебургских католиков при Рождестве Христовом поется: wesola nowina! Maria powila nam syna; а серб при рождении ребенка обращается к родильнице с обычным вопросом: «что ми je майка повила?» Наконец, русское название повивальной бабки ясно указывает, что и у нас роды почитались некогда за подарок отцу семейства, но подарок далеко не безусловный, а, напротив, возлагающий на него новые цепи нравственного долга. Заметим еще, что в германских языках переносится то же понятие связи на кормление ребенка материнскою грудью: das Spunn, gespunn, gespinn — грудное молоко и abspanen, endspanen — отымать от груди, потому, вероятно, что самое spanen значило некогда сосать, что подтверждается отчасти и названием молочной свинки — Spanferkel.
С значением вена, связывания и даже пряжи (Spinnen) совпадает и наша древняя умычка. Корень мчк, мкну, умыкать, примыкать — отрывать и привязывать, замыкать — завязывать, оцеплять, горемыка — человек, связанный горем. Отсюда замок — запор и замок — огороженное, крепкое место, крепость. Далее, мьчта — мечта в смысле, быть может, призрака, напуганного воображения, и мычка — мыканье льна в практическом значении пряжи.
Все общественные устройства, законы, условия и договоры, как бы они ни были добровольно приняты человеком, все же становятся в глазах его цепями, стесняющими его произвол (obligatio, Verbindlichkeit, обвязанность), и хотя бы эти цепи были из чистого золота, они все-таки остаются цепями. В наречиях Швейцарии и южной Германии до сих пор купчие и дарственные акты называются Strick или Strecke (т. е. веревка), и выражение einickete, слово в слово — ввязанный, означает самую землю или иное имущество, о котором акт совершается. Замечательно, что в этих же наречиях сохранились, в смысле подарка, выражения helseta и worgeta от halsen, wurgen — душить за шею. Фризское ved означает в одно время и договор, и залог. Немецкий корень spann имел также, по-видимому, значение договорной связи, почему отрицательные — abspennig, abspanstig удерживают доныне смысл противозаконного уклонения от своего долга; и действительно, встречаем мы в Нибелунгах выражение bespunnen mit miete, обвить наймом, т. е. обязанностями или наградами. Быть может, имеет прямое отношение к этим общечеловеческим понятиям о навязах и обычай феодальных инвеститур, встречающийся, однако же, отчасти и у нас, при заключении договоров передавать друг другу цепь, кольцо или какой-либо другой гибкий предмет, могущий служить для завязки чего-нибудь, как то: древесную ветвь, веревку или даже солому. Самое название ветви или ветки указывает на один и тот же санскритский корень ее. В Риме при уничтожении или снятии запрещения на имение ломалась ветка; ветвями же, воткнутыми в землю, означались границы полей; у греков всякий просящий держал в руке ветку масличного дерева (символ мира и уговора). В средневековой Европе ветки служили символом передачи недвижимого имущества, в особенности лесов и садов плодовых, и в последнем случае для этого употреблялись яблоня, груша и орешник. Иногда ветка переходит в палку, которая, в свою очередь, как символ власти и владения, становится скипетром в руках венценосцев. На Западе вступление во владение и отказ от оного, покупка, договор, изъявление прав на владение, освобождение раба и многие другие юридические акты совершались держанием, бросанием и ломанием соломы; продавец поднимал с земли соломину и передавал ее в знак своего отказа покупщику, который сохранял ее как свидетельство совершенного акта; в случае жалобы являлся он с этой соломиной и перед судьей. Rompre la paille (ломать солому) означает на французском языке обоюдное условие; но rompre le festu значило в старину покинуть или очистить край. Наконец, заметим, что в клятвах и уговорах солома, при этом употребляемая, постоянно носит в древн. — франц. языке эпитет вязанной — la paille noveuse. Заметим также, что самое выражение — ломать солому (rompre) может легко означать здесь сгибание и связывание ее в венок. Германские императоры, отправляясь в Рим за императорской короной, должны были на пути своем венчаться дважды: соломенным венцом в Модене и железным в Милане. Доныне во Франции привязывают пуки соломы к продажной мебели, соломой завязывают хвосты продажных лошадей, и продающиеся земли означаются высоким шестом, украшенным соломенным крестом. Символ соломы при договоре был, по-видимому, обычаем, знакомым и нашей древней Руси: «Посем же посла Володимер слугу своего доброго, верного, именем Рачтыню, ко орату своему Мьстиславу, тако река: „молви брату моему: прислал, рци, ко мне сыновець мой Юрьи, просить у мене Берестья, аз же ему не дал ни города, ни села; а ты, рци, не давай ничего же”, и взем соломы в руку от постеля своее, рече: „хотя бых ти, рци, брат мой, тот вехоть соломы, дал, того не давай по моем животе никому же“ (Ипат. летоп.).
