чтобы питаться и довольствоваться традициями, которых доныне ему было достаточно для существования и ориентировки, беспокоится и прилагает все усилия, чтобы вырваться из естественных ограничений своего привычного состояния и перейти в иное качество. И только высшим существам дано предвидеть и отчасти осознавать изменения, которые им предопределены, готовясь к ним заранее; и если, как это обычно бывает с предопределенными изменениями, они являются переходом в более высокое состояние, даже желая их и уповая на них, каждое существо, изменчивое или нет, остается на некоторое время удовлетворенным условиями своего существования, стараясь только приблизить начало желаемых изменений наилучшим исполнением обязанностей, для которых его нынешнее состояние и предназначается.
V. Поэтому ни оригинальность, ни изменения, как бы хороши они ни были при самой снисходительной и оптимистической их оценке, никогда не должны быть самоцелью и не могут быть плодотворными, если не выражают ничего, кроме просто борьбы или бунта против общепринятых законов. Нам не нужно ни то ни другое. Уже известные формы архитектуры достаточно хороши и для нас, и для кого бы то ни было еще; и у нас будет достаточно времени подумать об изменении этих форм к лучшему, если мы сначала сумеем воспользоваться тем, каковы они есть. И существуют вещи не только желательные для нас, но совершенно необходимые, без которых мы никогда не сможем обойтись, несмотря на все отчаянные усилия и яростную борьбу в мире и на все истинные таланты и твердую решимость в Англии: я имею в виду Повиновение, Единство, Сотрудничество и Порядок. И все наши школы архитектуры и комитеты, все наши академии и лекции, журналисты и эссеисты, все те жертвы, которые мы начинаем приносить, вся правда нашей английской природы, вся сила нашей английской воли и работа нашего английского интеллекта будут в этом вопросе так же бесполезны, как любые усилия и переживания во сне, если мы не согласимся подчинить архитектуру и все искусства, подобно другим вещам, английскому закону.
VI. Я говорю – архитектуру и все искусства, ибо верю, что архитектура должна быть началом искусств и они должны следовать за ней по времени и по порядку; и, думаю, процветание нашей живописи и скульптуры – в которых никто не будет отрицать присутствия жизни, хотя многие будут отрицать присутствие здорового духа, – зависит от процветания нашей архитектуры. Да, все искусства будут чахнуть, пока она не возобладает и будет чахнуть (и это я не думаю, а утверждаю так же уверенно, как я отстаивал бы во имя безопасности общества необходимость разумного и сильного законного правительства), а архитектура будет оставаться поверженной во прах, пока не будет решительно соблюдаться первый принцип здравого смысла и пока не будет принята и утверждена универсальная система формы и исполнения. Мне могут сказать, что это невозможно. Может быть, и так – боюсь, что так: возможность или невозможность этого вне моей власти; я просто сознаю и утверждаю необходимость этого. Если это невозможно, то невозможно английское искусство. Откажитесь от него немедленно. Вы напрасно расходуете на него время, средства и силы, вы потратите века и все деньги из казны и надорвете тысячи сердец за него, но все равно никогда не поднимете его выше простого дилетантизма. Забудьте о нем. Это опасное тщеславие, это ненасытное жерло, которое будет бесследно поглощать одного гения за другим. И такое будет продолжаться до тех пор, пока мы не сделаем один-единственный первый решительный шаг. Мы не произведем искусство из фаянса или набивного ситца; мы не создадим искусство с помощью нашей философии; мы не найдем его в наших научных экспериментах и не выдумаем его с помощью наших фантазий; я даже не говорю, что мы можем построить его из кирпича и камня; но наш единственный шанс в них, и другого у нас нет, и этот шанс сводится к простой возможности получить согласие архитекторов и публики на выбор определенного стиля с тем, чтобы использовать его повсеместно.
VII. И прежде всего должны быть четко определены его принципы; в необходимости этого легко убедиться на примере необходимых способов обучения любой другой отрасли знания. Когда мы начинаем учить детей писать, мы заставляем их внимательно копировать и требуем от них абсолютной точности в воспроизведении букв; когда же они овладеют навыками правописания, мы не можем предотвратить неизбежных отклонений от образцов, на которые они идут в соответствии со своим ощущением, конкретными обстоятельствами или характером. Точно так же мальчик, которого начинают учить латыни, сначала должен в каждом выражении следовать образцам, а когда он в совершенстве овладеет языком, он может позволять себе вольности и осознает свое право делать это, не оглядываясь на образцы, и при этом пишет по-латыни лучше, чем делал это, когда заимствовал каждое отдельное выражение. Точно так же наша архитектура должна овладеть определенным стилем. Сначала нам надо решить, какие здания мы берем за образец; их конструктивные особенности и пропорции надо тщательнейшим образом изучить; затем должны быть классифицированы и каталогизированы различные формы и способы их украшения, как исследователь-германист классифицирует связи, выраженные предлогами; и, имея перед собой эти совершенные, бесспорные образцы, надо приступать к работе, не допуская отклонений даже в глубине выемки или ширине каймы. А затем, когда наше зрение привыкнет к грамматически правильным формам и расположению, а наши мысли будут хорошо знакомы со способами их осуществления, когда мы сможем свободно говорить на этом мертвом языке и использовать его для выражения любых идей, которые нам необходимо передать, так сказать, для достижения любых практических целей, тогда, и только тогда можно позволить себе вольности и индивидуальные особенности, вносящие изменения или дополнения в принятые формы, причем всегда – до определенного предела; в особенности декоративные элементы могли бы предоставить поле для разнообразной фантазии и обогатиться идеями либо оригинальными, либо заимствованными из других школ. И таким образом, по прошествии времени или в результате великого национального движения, могло бы получиться так, что возник новый стиль, подобно тому, как меняется язык; мы могли бы сначала говорить по-итальянски, а не по-латыни, или сначала говорить на новоанглийском языке вместо древнеанглийского, и это изменение не могло бы быть ни ускорено, ни предотвращено никакими решениями или пожеланиями. Единственное, чего мы в силах добиться и к чему обязаны стремиться, – так это единый стиль и такое понимание и применение его, какое позволило бы нам приспособить его черты к особому характеру каждого отдельного здания, большого или маленького, жилого, общественного или культового. Я сказал,
