выражение того, чем было бруновское «коперниканство»: гелиоцентризм он трактует как своего рода предвестие возрождения «египетского» знания и герметической религии.
Философская позиция, представленная двумя группами мистических высказываний «Теней», та же самая, что и в «Итальянских диалогах». В диалоге «О причине» Бруно утверждает, что единство Всего в Одном есть
самое прочное основание всех истин и секретов природы. Поскольку должно тебе знать, что по одной и той же лестнице природа нисходит, чтобы творить вещи, а человек восходит, чтобы их познавать; что единое и иное исходят из единства и возвращаются к единству, проходя посередине через множественность вещей 509.
Задача системы памяти – сопрягая значимые образы, внутренне, в душе подготовить возвращение интеллекта к единству.
В Spaccio de la bestia trionfante («Изгнании торжествующего зверя») о магической религии псевдоегиптян, описанной в «Асклепии», которая была и его собственной религией, он говорит, что
при помощи магии и священных обрядов (они)… восходили к вершинам божественного по тем же ступеням природы, по которым божественное нисходит к ничтожнейшим вещам, чтобы сообщить себя им 510.
Задача системы памяти – внутренне подготовить магическое восхождение, опираясь на память, основанную на магических образах звезд.
И в Eroici furori («Героическом энтузиазме») энтузиаст, высматривая следы божественного, добывает энергию из созерцания прекрасного расположения тела природы. Он созерцает Амфитриту, которая есть источник всех чисел, монада, и, если она не является ему в своей сущности, абсолютном свете, он постигает ее в ее образе, поскольку от монады божественного происходит монада мира 511. Цель системы памяти – внутренне достичь этого единящего видения, то есть так, как только и возможно его достичь, поскольку внутренние образы вещей ближе к реальности, менее непроницаемы для света, чем сами по себе вещи внешнего мира.
Таким образом, классическое искусство памяти, претерпев воистину необычное ренессансное и герметическое преобразование в системе памяти «Теней», становится средством формирования души герметического мистика и мага. Герметический принцип, согласно которому отображение универсума в уме понимается как религиозный опыт, превращается искусством памяти в магико-религиозную технику постижения и унификации мира явлений через выстраивание выразительных образов. Подобное герметическое преобразование искусства памяти, только в намного более простой его форме, мы наблюдали в Театре Камилло. Преобразование, выполненное Бруно, с одной стороны, имеет бесконечно более сложный, а также гораздо более напряженный характер, с другой – оно в высшей степени магично и религиозно. Покладистый Камилло с его магической памятью и магическим Цицероновым красноречием – фигура, в корне отличная от пассионарного экс-доминиканца с его «египетской» религиозной миссией.
И все же сравнение системы Бруно с системой Камилло поможет нам понять и ту и другую.
Если мы рассмотрим семичастную планетную основу Театра Камилло и различные ярусы бытия, каждый из которых представлен в следующем, более высоком, вплоть до высшего, «Прометеева» яруса, на котором в памяти запечатлеваются все науки и искусства, то увидим, что такое же движение происходит и в системе Бруно, основанной на звездах, включающей на примыкающем к ним круге животный, растительный и минеральный мир, а на круге изобретателей охватывающей все науки и искусства.
В семичастной системе Камилло семь планетных образов, с помощью которых он проводит унификацию на небесном уровне, связываются с наднебесным миром ангельских и сфиротических начал и проникают в него. Свою особую трансформацию луллизма Бруно использует как замену каббалистике. Его «тридцатка», подобно Достоинствам Луллиева Искусства, проходит вверх и вниз через нижний мир, небесный мир и мир божественный и упрочивает лестницу, связующую все уровни.
Камилло гораздо ближе, чем Бруно, к первоначальному христианскому восприятию оккультной традиции у Пико. Для себя самого он – христианский маг, вступивший в связь с ангельскими и божественными энергиями, исчерпывающее истолкование которых состоит в том, что они представляют Троицу. Бруно отказывается от христианской и тринитарной интерпретации Hermetica и, пылко принимая псевдоегипетскую религию «Асклепия», почитая ее как стоящую выше христианской, устремлен вспять, к темной магии языческой теургии. Он стремится постичь не Троицу, а Единое. И это Единое, по его мысли, располагается не над миром, а внутри него. Методом постижения Единого является унификация памяти на звездном уровне. Этот метод, приводящий к видению, согласующемуся с разлитым повсюду светом Единого, близок к задаче, которую ставил перед собой Камилло 512: он сравнивал память с подъемом на гору, на вершине которой открывается единая суть всего находящегося внизу. Сходным образом методы ревностного христианина и тринитарианца Луллия Бруно реформирует ради достижения собственной цели: постичь Единое через Всё.
Эти совершенно уникальные феномены, системы памяти Камилло и Бруно (обе в качестве «секретов» преподнесенные в дар королям Франции) принадлежат Ренессансу. Ни один исследователь этого времени не может обойти стороной те сокровища ренессансного ума, которые в них открываются. Они принадлежат особому направлению в ренессансной мысли – оккультной традиции. В них раскрывается глубокое убеждение в том, что человек, являющий собой образ более высокого мира, способен схватить, удержать и постичь этот мир силой своего воображения. Здесь мы возвращаемся к фундаментальному различию между средними веками и Ренессансом, состоящему в перемене отношения к воображению. Из низшей способности, которая может быть использована памятью как уступка слабости человека, вынужденного прибегать к телесным подобиям, поскольку только так он способен сохранить духовную направленность на умопостигаемый мир, оно превращается в высшую его способность, которая, получив в свое распоряжение наиболее значимые образы, позволяет человеку овладевать умопостигаемым миром по ту сторону явлений. Различие это непреодолимо для любых попыток установления непрерывной связи между искусством памяти, как его понимали в средние века, и трансформацией, произошедшей с ним в эпоху Ренессанса. И все же Камилло включает в свой Театр память о Рае и Аде. В начальном диалоге «Теней» Бруно защищает искусство Туллия, Фомы и Альберта от нападок современных ему «педантов». Средние века придали классическому искусству возвышенность и религиозность, и ренессансные мастера оккультной памяти, такие как Камилло и Бруно, не мыслили себя в отрыве от средневекового прошлого.
Глава X
Рамизм как искусство памяти
В то самое время как оккультная память брала свое и все смелее ставила и решала свои собственные задачи, набирало силу и движение против искусной памяти – я говорю сейчас о рациональной мнемотехнике как части классической риторики. Как уже отмечалось в одной из предыдущих глав, влияние Квинтилиана на гуманистов отнюдь не благоприятствовало искусству, и в голосе Эразма слышны интонации Квинтилиана, равнодушного к местам и образам и делающего упор на порядок в памяти.
С течением XVI века учителя-гуманисты все больше внимания уделяли
