Илья Голенищев-Кутузов - Благодарю, за всё благодарю: Собрание стихотворений

Облаками свод небес украшен,
Даль спокойна и ясна.
Сквозь прозрачные аркады башен
Голубеет синяя волна.
Вновь со мной эпические музы
И печаль средневековых стен.
В лабиринте улочек Рагузы
Вижу храм, где прошлым бредит тлен.
О, по обмелевшим водам веры
Плоскодонное, надежное судно!
Здесь не виснут цепкие химеры,
Здесь Бернар не жег. Но всё равно
Ты войдешь в триумфе пышной фрески
На плафоне винно-золотом.
Ты увидишь профиль хищный, резкий
Иберийца с каменным крестом.
Ангелы (иль пухлые амуры?)
Час победы громко вострубят.
Шествуют торжественно авгуры,
Корчится барокко колоннад.
И мелькают тени в лихорадке.
О Тибулла нежная латынь! –
Всё звучит какой-то голос сладкий,
Словно глас пророческих пустынь:
«Изнемогшие придите чада,
Истомленные грехами всех дорог.
Здесь сиянья, лики и прохлады,
Снисходительный, понятный бог.
Вероятное мы истолкуем верно,
Мы развяжем, свяжем и простим,
Мы прощаем слабости и скверны,
Поспешая к малым сим».
Пламенники вспыхивают тускло,
Вкруг Мадонны сонм теней,
И втекают в мертвенное русло
Все тревоги многотрудных дней.
Только там, за древними стенами,
Слышишь – бьется буйная волна,
Ветр приморья спорит с облаками,
И душа свободою пьяна.
Выйди в порт – там со всего Востока
Собралися корабли.
Дышит грудь уверенно, глубоко,
Черный парус чудится вдали.
Всё властнее древний бред стихии –
Призраки качаются галер.
Может быть, сюда из Византии
Некогда усталый Агасфер.
Оживая, шепчутся преданья
С недоверчивой волной.
Египтянка шепчет предсказанья,
Сгорбившись над маленькой рукой.
И над рокотом пучин склонившегося Влаха
Недоверчиво следит, завидя с моря град,
Хищного поклонника Аллаха
Дальнозоркий суеверный взгляд.

О, язык давно прилип к гортани,
И в груди иссох предсмертный крик.
Средь неясных форм и очертаний
Долго шел, скрывая смертный лик.

Вышней розы тайны совершенны.
Запада упорный пилигрим,
Я узнал видения Равенны,
Голосом пророческим томим.

Тайные раскрылись сердцу двери,
Пелена упала с глаз слепца,
И прошел, как призрак, Алигьери
С тенью славной вещего певца.

Всё слилось в одном победном кличе,
Бытия распутался клубок.
Ясен смысл обманчивых обличий:
В синем небе образ Монны Биче
Всеобъемлющ, ясен и глубок.

Ни да, ни нет… Один на грани двух времен…
Уж посетила смерть апрельскую долину
И голос Туллия померкнул. К Августину
Склонился гордый дух, бессмертием смущен.
Где Капитолий, Рим, восторг и плеск племен?
Всё низвергается в беззвездную пучину.
Чрез сотни лет один на грани двух времен
Стою, охваченный сомненьями, как он.
О Боже, истина и красота – одно ли?
Ни да, ни нет…

Над тихой Адрией осенней
Чистосердечный смех богов.
И хмелем солнечных видений
Небесный зыблется покров.

Вскипают, плещутся тритоны, –
И вот упругая волна
Трезубцем гневным Посейдона
В наяды плоть превращена.

Душа летит огромной птицей
Над празднествами нереид,
Спеша простором насладиться,
В лазури радостной парит,

Отвергнув жребий свой невечный,
В сияньи изначальных слов
Звучит, как смех чистосердечный
Адриатических богов.

Оранжевый парус – в пол-небосклона –
Диск лучезарный дня сокрыл.
И я увидел тебя, Анкона,
При первом блеске вечерних светил.

Там, надо мною, янтарно-лиловый
Полог бледнел небесной парчи.
И город мерещился средневековый,
И в стеклах собора умирали лучи.

И в каменных доспехах молодой кондотьере
На гранитной гробнице в притворе лежал.
А вокруг романские грозили звери –
Оскалом клыков, остриями жал.

О, блаженство почить пораженному роком –
Ничего не надо, никого не жаль –
В приморском соборе на холме высоком
Где лампады колеблет Адрии маэстраль.

Осушив до дна безнадежности чару,
С улыбкой предсмертной глядеть, как скользит
Огромный оранжевый парус
К закатным садам Гесперид.

Голубая дымка окарино
Тает в венецейской тишине,
Или улыбнется Палестрина
Траурной гондоле, и весне,

И случайным, робким, нищим звукам
У благословенных берегов,
Чтоб на миг невоплощенным мукам
Даровать бессмертие богов.

Утерянная солнечная Хлоя,
Всё ближе небо пламенного лет;
В моей душе пылает, словно Троя,
Твое лицо. Но нет мольбе ответа,
Но голос мой в морских просторах тонет,
Но губы тщетно ищут губ прохладных
И тела гибкого. Лишь ветер гонит
На север дикий от утесов жадных.
Приморский ветер. Верно эти песни
Он донесет к тебе, он не обманет.
И странно дрогнут утренние тени
У ложа твоего. И в полумгле предстанет
Твой скорбный друг. И, плотью облаченный
Мечтания, останется с тобою,
Ловя губами лепет полусонный,
Пока заря не встретится с зарею.

Вечный город новых откровений,
Нищих улиц, царственных пала,
Непоколебимых преступлений,
Мировых стяжаний и утрат.

Сколько раз, в твоей ночи блуждая,
Я внимал из лабиринта снов,
Как растут, волненье порождая,
Вихри отзвучавших голосов.

Чуждые смеются в нишах боги,
Чудится журчание наяд,
Купола, торжественны и строги,
В небеса кристальные глядят.

Прихотливы, мрачны, странны
Лики потаенных площадей…
Брызнут струи звонкого фонтана,
Словно слезы из очей.

И тогда у двойственных пределов
Выступит из темноты, как встарь,
В синих рощах замок тамплиеров
Или митраический алтарь.

Только ранним утром на колонне
Ты увидишь Вещую Жену –
Приснодева в заревой короне
Попирает змия и луну.

Здесь играет пастух на свирели,
Древней песни позабыв слова,
Сквозь развалин призрачные щели
Пробивается трава.

Тонкорунные пасутся козы
И глядят глазами злых химер.
Цепкие колеблет ветер лозы
На обломках плит – S.P.Q.R.

Вдалеке, у строго портала,
Пиний одинокая чета.
Что мелькнуло – тень ли карнавала
Или просто вздорная мечта?

Там, под аркою, купцы иль маги?
Сухощавый юный кардинал
В раззолоченной тяжелой колымаге
По булыжникам прогрохотал.

Улеглася пыль, и Латерана –
Радуйся! – поют колокола.
Дымный Веспер пьет струю фонтана,
И пророчит сонно мгла;

И как будто медь во мне рыдает,
Словно кто-то в стынущей тиши
Острием упорным проницает
Тонкий воск недрогнувшей души.