(
у син), рассматриваемыми в мужском и женском аспектах. Добавим, что космологическая пентада определяла осмысление китайцами самых разных сфер жизни. Ей соответствовали такие традиционные для Китая формулы, как пять этических постоянств, пять цветов, пять вкусовых ощущений, пять музыкальных нот и т. д. Кроме того, сезоны года и пять «первоэлементов» связывались с восемью триграммами «Ицзина» («Книга перемен»), представлявшими в китайской традиции фундаментальный набор символов действительности.
Как показал А.Н. Зелинский [61], различные порядки счисления времени в Китае складываются в единую космологическую систему, которая интегрирует в себе различные силы и ритмы мирового движения, а также сами понятия циклического и линейного времени. Подобное совмещение было возможно на основе принципа спирали, символизировавшей циклическое «развертывание» и «свертывание» Вселенной. Ввиду подлинно универсального характера китайской календарной системы не приходится удивляться тому, что календарь в старом Китае был окутан покровом святости, что каждая династия вводила свой собственный календарь, а принятие его сопредельными странами рассматривалось китайским двором как знак их подчинения.
После свержения монархии в 1911 г. в Китае было принято европейское летосчисление по григорианскому календарю. Однако старый календарь продолжает играть значительную роль в жизни китайцев, которые и поныне соблюдают традиционные даты основных праздников лунного года.
Канун Нового года.
Подготовка к встрече Нового года занимала большую часть последнего месяца уходящего года — «месяца ла», унаследовавшего свое название от древнего праздника Нового года. Своеобразной прелюдией к новогодним торжествам можно считать обряда 8-го дня последнего месяца, которые восходили к празднику ла. Еще в VI в. в районах среднего течения Янцзы в этот день устраивали маскарадные шествия, символизировавшие изгнание нечисти, а также приносили жертвы предкам и богу домашнего очага, чтобы возродить животворящую силу земли. Поговорка тех времен гласила: «Гремят барабаны ла — растет весенняя трава» [62].
В средневековье обряды «восьмерки месяца ла» испытали сильное воздействие буддизма, в религиозном календаре которого эта дата отмечалась как день прозрения Будды. В монастырях Северного Китая монахи в этот день совершали церемонию омовения статуи Будды и готовили особую постную кашицу — так называемую кашу семи сокровищ. В народном быту до недавнего прошлого был широко распространен обычай готовить «кашу восьмого дня ла» (лабачжоу). В богатых домах для ее приготовления хозяйки использовали более двух десятков компонентов: крупы различных злаков (но не муку), специальный «старый рис», долго хранившийся в кладовой, финики, каштаны, миндаль, бобы, фасоль, сливы, кедровые и грецкие орехи, арбузные семечки, горох, зерна водяной лилии и пр. В провинции Гуандун одним из важнейших компонентов лабачжоу была редька [63]. Готовую кашу, разложенную в чашки, покрывали сахарной пудрой и корицей. Первую чашку ставили на алтаре предков, а часть приготовленного полагалось до полудня разослать в подарок родственникам и друзьям. Чашки с кашей, предназначенные в подарок, нередко украшали сверху фигуркой льва с головой из грецкого ореха, туловищем из боярышника, лапами из стеблей лотоса, когтями из арбузных семечек и с мечом из лотосового корня в лапах [64].
В народе бытовала легенда, согласно которой лабачжоу впервые приготовила одна несчастная мать, которую ее непочтительный сын вынудил просить подаяния у соседей. Что касается буддийской символики этой обрядовой еды, то она в народном сознании связывалась не столько с Буддой, сколько с именем всемилостивой богини Гуаньинь, которая, по преданию, в своей земной жизни преподнесла лабачжоу отцу, прежде чем постричься в монахини [65]. Обе легенды в характерном для китайской культуры ключе соединяют идеи всеобщего сострадания и почтительности к предкам. Заметим, что в некоторых районах Китая, например, в провинции Шэньси, в этот день полагалось раздавать еду нищим [66]. Вместе с тем следы древней магии плодородия сохранились в бытовавшем среди северных китайцев поверье, что лабачжоу надо есть целый день, дабы урожай был обильным [67]. В Шэньси крестьяне выливали отвар лабачжоу на тутовые деревья, чтобы обеспечить хороший сбор коконов шелкопряда [68]. Надо сказать, что в Южном Китае буддийский колорит «восьмерки месяца ла» был выражен слабее, чем на Севере. Так, гуандунцы добавляли в ритуальную кашу сушеные креветки и даже мясо [69].
Во многих районах Китая приготовления к встрече Нового года начинались после полнолуния последнего месяца. В уезде Цюйсянь (Сычуань) сохранился обычай в полдень 16-го числа совершать поклонения богам и предкам, а вечером наносить визиты родственникам и друзьям [70]. На рынках и улицах городов день ото дня росло число торговцев, продававших специальные новогодние товары. Приобретение новой одежды, провизии, украшений, подарков и прочего реквизита предстоявших торжеств, даже если оно ограничивалось только самым необходимым, требовало немалых затрат. К тому же обычай предписывал расплатиться со всеми накопившимися за несколько последних месяцев, а иногда за целый год долгами. Кредиторы использовали все средства для того, чтобы вернуть данное в долг, вплоть до устройства на ночлег у дома должника и даже физической расправы над ним, а должникам, не имевшим надежды «спасти лицо», приходилось скрываться вдали от дома или в местном храме, жертвуя церемонией встречи Нового года в кругу семьи. О предновогодних тяготах бедняков свидетельствуют поговорки, гласящие: «Пережить Новый год что через пропасть прыгнуть», «Люди денежные встречают Новый год, люди безденежные встречают разорение» [71].
В императорском Китае в один из трех дней, с 19-го по 21-е число последнего месяца, все государственные канцелярии и учреждения закрывались на новогодние каникулы, длившиеся целый месяц. На время этих каникул печати канцелярий хранились под замком, и лишь на случай экстренных дел оставлялись бланки указов с приложенными печатями. На месяц прерывались и занятия в школах. Ослабление полицейского надзора и оживленная предновогодняя торговля представляли исключительные шансы многочисленной нищей братии в городах. Собравшись большими группами, нищие устраивали налеты на лавки или беззастенчиво вымогали деньги у бродячих торговцев и прохожих. В середине прошлого столетия русский наблюдатель назвал поведение пекинских нищих в канун Нового года «истинным террором нищенства» [72].
За неделю до Нового года, в 23-й день 12-го месяца, жители Северного Китая совершали обряд проводов на Небо божества домашнего очага Цзаошэня, больше известного в народе под именами Цзаована или Цзаоцзюня.
Культ Цзаошэня сложился приблизительно к III в. до н. э. в результате слияния древних культов бога огня и богини домашнего очага. Уже тогда Цзаошэнь считался посланцем небесного Повелителя судеб (Сымин), определявшего срок жизни каждого человека. В этом качестве культ Цзаошэня получил официальное признание, усиленно пропагандировался даосами и без существенных изменений дожил до наших дней. Правда, древние китайцы, по-видимому, считали, что Цзаошэнь докладывает небесному владыке только о дурных поступках своих подопечных, а впоследствии возобладало мнение, что он
