355
стены старого мира, все-таки взорвалась в назначенное вре мя, на исходе ночи. Взорвалась вроде бы по недосмотру — но следуя железному механическому правилу первотолчка. Бомба, тикающая в утробе России, могла взорваться от любого неосторожного движения, от любого случайного при косновения. Чьи руки не дрогнут, чье сердце не истомится, кто дерзнет поставить сардинницу на нужное время и повернет ключик? Кто не будет мучиться ужасом? Кто посмеет? И Дудкин, в ясновидении белой горячки, в преддверии страшного своего конца отчетливо — «наизусть» — осознает: «Будут, будут кровавые, полные ужаса дни; и потом — все провалится; о, кружитесь, о, вейтесь, последние дни!» * * * Впрочем, об Андрее Белом, как в свое время о Достоев ском в связи с нечаевской историей, было сказано высоко мерно и безапелляционно: революции 1905 года он «не понял». * * * В то самое время, когда А. Белый создавал, завершал и готовил к публикации роман «Петербург», а именно в 1913 го ду, в обиход русской общественной мысли было введено поня тие «социальной педагогики». Ввел его М. Горький — в связи с инсценировкой «Бесов» в Художественном театре. «Русский садизм» 1 — такова характеристика «Бесов», пред ложенная Горьким. Писатель предусмотрительно напоминает «господину Немировичу», как режиссеру театра, о том, «что еще недавно «Бесы» считались пасквилем и что произведение это ставилось многими из лучших людей России в один ряд с тенденциозными книгами, каковы: «Марево» Клюшникова, «Панургово стадо» Вс. Крестовского и прочие темные пятна злорадного человеконенавистничества на светлом фоне рус ской литературы». Писатель сигнализирует: «Есть публика, которой забавно будет видеть неумную карикатуру на Тур генева в годовщину тридцатилетия его смерти, и приятно посмотреть на таких — «дьяволов от революции», каков Петр Верховенский, или на таких «мерзавцев своей жизни», каковы Липутины и Лебядкины; ведь глядя на них, очень легко и удобно забыть, что есть люди честные, бескорыстные…» Писа- 1 Ф. М. Достоевский в русской критике. М., 1956, с. 389–400. Далее все цитаты из Горького приводятся по этому изданию.
356
тель, наконец, апеллирует к доводу, как ему кажется, неотра зимому: к социальной пользе. «Меня интересует вопрос, — риторически восклицает Горький, — думает ли русское об щество, что изображение на сцене событий и лиц, описанных в романе «Бесы», нужно и полезно в интересах социальной педагогики?» Как же понимал «нужность и полезность», а вернее, «не нужность и вредность» «Бесов» Горький, предложивший «всем духовно здоровым людям, всем, кому ясна необходимость оздоровления русской жизни, протестовать против поста новки произведений Достоевского на подмостках театров?» Нужно и полезно то, что внушает «духовное здоровье, бодрость и веру в творческие силы разума и воли». Нужно и полезно то, что способствует «дружному единению умов и воль». Нужно и полезно то, что может повысить «темпера туру нашего отношения к действительности». Больше этого из статей Горького не следует — по части положительной программы, кроме разве того, что «мы должны тщательно пересмотреть все, что унаследовано нами из хаотического прошлого, и, выбрав ценное, полезное, — бесценное и вредное отбросить, сдать в архив истории». Достоевский с его «Беса ми» заносится по списку безусловно вредных, стоящих на пути «оздоровления». Признавая за Достоевским умение изображать болезни духа, «воспитанные в русском человеке его уродливой исто рией», Горький требует изоляции «темных, спутанных, про тивных», а также искаженных, болезненно злых, «бесфор менных» русских душ. Ведь «пока эта безумная душа ищет себе стержня или наказания, — сколько она — попутно в мо настырь или на каторгу — прольет в мир гнилого яда, сколько отравит детей и юношества!» «Ведь они заражают, внушая отвращение к жизни, к человеку, и — кто знает — не влияла ли инсценировка Карамазовых на рост самоубийств в Москве?» «Не здесь ли один из источников все растущего хулиганства, которое в существе своем — та же карамазовщина?» Итак, Достоевский, обличивший карамазовщину и бесов щину, изобразивший это «озеро яда», обвинялся Горьким в растлении общества и поколения. Диагноз болезни объяв лялся ее причиной и первоисточником. Отсюда и призыв: «пора подумать, как отразится это озеро яда на здоровье будущих поколений». Отсюда и санкции: предлагаю протесто вать против Достоевского. Свой протест против Достоевского Горький квалифици ровал как «протест против тенденций и явлений, враждебных
357
росту человечности в обществе». Свой протест против Досто евского — «реакционера, основоположника «зоологического национализма», ярого шовиниста, антисемита, проповедника терпения и покорности» и т. п. — Горький определил как прием политической борьбы. Горький возмущался: «один литератор приписал мне намерения крайне свирепые. Он гово рит, что если бы я был министром, то сжег бы Достоевского. Министром я не надеюсь быть, но все-таки считаю долгом моим заранее успокоить взволнованного писателя: если и буду, то не сожгу». Заметки Горького «О карамазовщине», в которых бук вально накануне первой мировой войны и последовавшей за ней революции он борется с «злым гением» Достоевского как с реальным и опасным злом, поучительны и символичны. В них заложена вся будущая программа управления искус ством, намечены (пока еще в весьма смягченном варианте) уставные положения того репрессивного метода руководства литературой, который спустя двадцать один год под назва нием «социалистический реализм» войдет с подачи М. Горь кого в жизнь нового, теперь уже «духовно здорового» обще ства. Помнил ли Горький свое обещание «не сжигать Достоев ского», когда в 1934 году с трибуны Первого Всесоюзного съезда писателей в чине великого пролетарского писателя громил Достоевского? Думал ли о том, чем может обернуться не только для по койного Достоевского, но для живых, сидящих в зале писате лей, и для него самого его старая идея: «протест общества против того или иного литератора одинаково полезен как для общества, которому пора сознать свои силы и свое право борьбы против всего, что ему враждебно, так и для личности»? Предполагал ли, как отзовется в судьбах тысяч и тысяч писателей сконструированное им клеймо «социально вред ный»? Во всяком случае, спустя двадцать один год с Достоев ским Горький не церемонился. Получив полномочия власти, он постарался надолго отлучить Достоевского от русской куль туры и русского народа. И Достоевский, представленный перед делегатами Первого съезда писателей Страны Советов как предтеча фашизма, как средневековый инквизитор, как изувер и проповедник социального дегенератства, не имел никаких шансов быть «нужным и полезным», равно как и его роман «Бесы», в буквальном смысле репрессированный на несколько десятилетий. Приговор был подписан на самом верху: нар-
358
ком Луначарский объяснял, что «в наше время любить Досто евского как своего писателя может только та часть мещан и интеллигенции, которая не приемлет революции и которая так же судорожно мечется перед наступающим социализмом, как когда-то металась перед капитализмом» 1. Одно бесспорно: «социально вредный» Достоевский, дав ший миру «Бесов», где (как писал в том же 1913 году аноним ный критик) «все время вы не можете отличить, где конча ется революционная партийная работа и где начинается гряз ная провокация этих грязных дельцов» 2, конечно же не ужи вался, не совмещался с властью «победившего социализма». 1 Луначарский А. В. О Достоевском. — В кн.: Ф. М. Достоевский в русской критике. М., 1956, с. 434. 2 Там же, с. 399.
Глава 4 Страна для эксперимента
Вспыхнут и начнут чадить, отравляя злобой, ненавистью, местью, все темные инстинкты толпы, раздраженной раз рухой жизни, ложью и грязью поли тики — люди будут убивать друг друга, не умея уничтожить своей звериной глупости. М. Горький, 18 октября 1917 г. Социальная борьба не есть крова вый мордобой, как учат русского рабо чего его испуганные вожди. М. Горький, 13 января 1918 г. В день расстрела мирной демонстрации в Петербурге, в то самое кровавое воскресенье 9 января 1905 года, М. Горь кий писал Е. П. Пешковой: «Итак — началась русская рево люция, мой друг, с чем тебя искренно и серьезно поздравляю. Убитые — да не смущают — история перекрашивается в новые цвета только кровью» 1. В разгар первой русской революции, в октябре-ноябре 1905 года, М. Горький совершил открытие: он открыл в Тол стом и Достоевском мещан. «Однажды, — писал Горький, — они оказали плохую услугу своей темной, несчастной стране… Это случилось как раз в то время, когда наши лучшие люди изнемогли и пали в борьбе за освобождение народа от про извола власти, а юные силы, готовые идти на смену павшим, остановились в смятении и страхе пред виселицами, катор гой и зловещей немотой загадочно неподвижного народа, молча, как земля, поглотившего кровь, пролитую в битвах за его свободу. Мещане, напуганные взрывами революцион ной борьбы, изнывали в жажде покоя и порядка…» 2 Литера- 1 Горький М. Полн. собр. соч. в 30-ти т., т. 28. М., 1954, с, 348. 2 Ф. М. Достоевский в русской критике. М., 1956, с. 386. В дальнейшем статьи Горького о Достоевском цитируются по этому изданию.
