На следующий день в Варшаве состоялось прохождение боевых войск торжественным маршем перед Гитлером. Парад снимали Зепп Алльгайер и братья Ланчнер. Я стояла около Алльгайера и видела, как проходившие мимо шеренги смотрели на Гитлера словно загипнотизированные. Казалось, каждый готов сделать для фюрера все, что тот прикажет, даже умереть.
После пресловутых событий в Польше я больше ни разу не бывала на фронте и никогда не делала никаких военных съемок.
К своему удивлению, в Берлине я обнаружила, что кинопромышленность, несмотря на войну, работала почти так же, как в мирное время. Но у «Пентесилеи» шансов не было — для ее съемок требовались слишком большие расходы. Геббельс теперь нуждался прежде всего в патриотических и развлекательных лентах, чтобы, с одной стороны, пропагандировать цели войны, а с другой — отвлечь зрителей от забот.
В «Фильм курире» написали, что «Тобис» намеревается снимать «Долину». Это воодушевило меня. Я ведь уже работала над этим фильмом несколько лет назад, но тогда пришлось прервать начатое. Не заняться ли им снова? Привлекало то, что сюжет картины не имел ничего общего с политикой и войной. Казалось, съемки будут нетрудными и займут всего несколько месяцев. С другой стороны, я уже не чувствовала внутренней связи с этим материалом. Но во всяком случае, думалось мне, лучше уж экранизировать «Долину», чем оказаться вынужденной снимать какой-нибудь пропагандистский или военный фильм. Подобной обязанности вряд ли удалось бы избежать, поскольку влияние Геббельса в это время еще больше усилилось.
Знать бы тогда, с какими непреодолимыми трудностями будет связано создание этой картины! Прошло более двадцати лет, прежде чем «Долина» наконец вышла на экраны. На моем пути встали война, болезни и послевоенный арест уже отснятого материала почти на десять лет. История этой ленты, своего рода одиссея, уже сама могла бы стать темой для фильма.
Но начиналось все очень хорошо. Руководство «Тобиса» пришло в восторг от моего предложения. Договором, который я заключила с директором Леманом, предусматривалось, что моя фирма возьмет на себя производство, а «Тобис» — прокат.
Просто экранизировать оперу Эжена Д’Альбера не хотелось бы, в моем представлении это было эпическое сказание, баллада, которую хотелось превратить в череду величественных образов. Поэтому я обрадовалась, когда уговорила написать сценарий Рихарда Биллингера,[312] ставшего после «Святочной ночи» весьма успешным драматургом и сценаристом. В качестве визуального плана для «Долины» мне виделось нечто, напоминающее полотна испанских художников Гойи и Эль Греко.
Тема проста. Высоко в горах живет Педро, пастух и крепостной маркиза дона Себастьяна — безжалостного деспота, правящего в долине. Педро — это своего рода Парсифаль. В долину, с которой «что-то неладно», по словам старого пастуха Нандо, он спускается нечасто. И Педро, и маркиз влюблены в Марту — красивую приемную дочь бедного цыгана. Вытекающие из этого конфликты сообщают действию драматизм, дело даже доходит до схватки на ножах между соперниками. Пастух убивает дона Себастьяна как волка, ворвавшегося в стадо. После смерти маркиза начинается спасительный дождь — длившаяся несколько месяцев засуха заканчивается, крестьяне получают столь нужную им воду, а Педро с Мартой покидают долину и уходят в горы.
Когда я прочла первый набросок Биллингера, то сильно разочаровалась, хотя материал как будто специально был для него создан. Неудачными оказались и второй, и третий варианты. Даже сам Биллингер выглядел недовольным своей работой. Жаль, если уж ему не удалось, то у кого тогда это может получиться? Я попробовала привлечь Франка Визбара, автора сценариев для таких замечательных фильмов, как «Паромщица Мария» и «Незнакомка». Прямо какое-то колдовство! Его рукопись тоже оказалась сплошным разочарованием.
Все другие хорошие сценаристы были, как бы сказали сегодня, «по уши в работе». Мне не оставалось ничего иного, как попытаться написать сценарий самой. Я сняла в Кицбюэле небольшую горную хижину на Петушином Гребне и уединилась там. Она располагалась у самого начала знаменитой трассы «Лента», и у меня появилось сильное искушение снова встать на лыжи. Приходилось все время задергивать на окнах гардины в красную клетку, чтобы не видеть манящего зимнего ландшафта.
Работа давалась нелегко, и я вряд ли справилась бы с ней, если бы не случай. На Петушином Гребне мне встретился Гаральд Рейнль.[313] Как один из лучших лыжников, он снялся во многих фильмах Фанка, а также успел поработать и в моей фирме в качестве ассистента Гуцци Ланчнера. Наша встреча стала для него судьбоносной. Незадолго до этого он защитил в Инсбрукском университете работу на звание доктора юриспруденции и готовился к карьере чиновника. Как-то Рейнль обронил фразу, что ему куда больше по душе работа в кино, и дал мне почитать одну из своих рукописей. Уже после первых страниц я перестала сомневаться в его таланте.
Затем импульсивно спросила:
— Ты бы мог махнуть рукой на карьеру министерского советника, если б я пригласила тебя ассистентом режиссера «Долины»?
Он с недоверием посмотрел на меня и ответил:
— У меня же нет никакого практического опыта.
— Не имеет значения, ты одарен, а это куда важнее.
Так Гаральд Рейнль пришел в кино. Вскоре мы с ним засели в горной хижине за работу, которая сразу пошла быстрее. У меня появился собеседник, а при написании диалогов его помощь стала просто бесценной. Уже через шесть недель сценарий был готов. Отклонившись от либретто оперы, мы включили в него социальную тему — восстание крепостных крестьян против своего господина.
Столь же необычно я нашла нашего Педро. Зепп Рист, выбранный мною на эту роль в 1934 году, успел за несколько лет как-то слишком заметно состариться. После большого успеха в фильме «SOS! Айсберг» он сыграл в картине Фанка «Вечная мечта» роль Бальмата, первым покорившего в прошлом веке Монблан. Его партнершей в той ленте была Бригитта Хорней. Как-то раз мы с Рейнлем наблюдали в Санкт-Антоне около Арльберга за кандагар-гонкой. В очереди лыжников перед закрытым железнодорожным шлагбаумом я заметила молодого человека и тотчас поняла: это Педро. В то же мгновение шлагбаум поднялся, лыжники устремились к канатной дороге, и мой Педро исчез из виду. На Гальциге, у места старта, я снова увидела его и тут уж послала к нему Рейнля. Результат был разочаровывающим. Рейнль сообщил, что молодой человек говорит на таком редком диалекте, что даже он, его земляк, с трудом понял сказанное. Как жаль! По внешним параметрам тот идеально подходил на роль. Я все же решила пригласить будущего Педро на послеобеденный чай в отель «Пост». Юноша был застенчив, мало говорил, но выражение его лица идеально соответствовало тому представлению, какое у меня сложилось об этой роли. В крайнем случае речь ведь может озвучить и другой актер. Претенденту исполнилось двадцать три года, он числился рядовым медико-санитарной службы, в район Арльберга был откомандирован вермахтом в качестве тренера по горным лыжам. Меня все еще мучило сомнение: приглашать на главную роль столь юного любителя — немалый риск. Однако я взяла на заметку этого молодого человека.
Натурные съемки планировались в Испании по возможности в тех же местах, что и при первой попытке шесть лет тому назад. Весной 1940 года мы отправили туда оператора, декораторов и художника-костюмера. Я же тем временем хотела заняться в Берлине отбором актеров. Руководство «Тобиса» было не в восторге от моего намерения снять в главной роли непрофессионала. Меня уговорили сделать пробы с уже известными молодыми актерами, более или менее подходящими для этой роли. Лишь немногие из них соответствовали типу Педро. Дело было не только во внешности, а прежде всего — в той подлинной наивности, которой требовала роль. Его слова: «У меня еще никогда не было женщины» должны звучать правдоподобно. Если бы тут актеру не поверили, зрительный зал превратился бы в комнату смеха. Одним словом, на пробных съемках ничего путного не получилось. Мне не удалось расстаться с образом моего Педро с Арльберга. На роль дона Себастьяна первым претендентом был Бернхард Минетти,[314] восхитительно игравший у Грюндгенса в театральных постановке «Ричарда III» и в «Смерти Дантона» Бюхнера. Я провела пробные съемки с Густавом Кнутом[315] и Фердинандом Марианом, но в конечном счете остановилась на Минетти. Аскетические черты лица делали его более подходящим для роли испанского идальго.
Важно было также выбрать исполнительницу главной женской роли — цыганки-танцовщицы Марты. Прежде я думала сыграть ее сама, но теперь мне хотелось сконцентрироваться исключительно на режиссуре. На роль Марты, по-моему, подходили только две актрисы — Бригитта Хорней или Хильда Краль. Обе они оказались заняты — ну, прямо хоть плачь. «Тобис» и мои люди стали убеждать меня сыграть Марту. Я позволила себя уговорить, но с условием, что мы подыщем режиссера для игровых сцен.
