Икэда – автор нескольких десятков книг и сотен статей, практически все они переведены на английский язык и активно распространяются за пределами Японии. Он основатель ряда учебных заведений, принадлежащих Сока гаккай, в частности, университета «Сока». По инициативе основателя были заключены договоры о сотрудничестве между университетом Сока и рядом ведущих высших учебных заведений США, Европы и Азии. Действует и аналогичный договор с МГУ им. М. В. Ломоносова. Икэда – почётный доктор Московского университета.
Целью деятельности «Сока гаккай» внутри страны и на мировой арене является осуществление «человеческой революции», т. е. реализация всеми индивидами моральных заповедей так называемого тяньтайского буддизма, послужившего основой учения Нитирэна. Как утверждает Икэда, только буддизм способен противостоять, с одной стороны, пагубным последствиям развития материальной цивилизации, низводящей людей до состояния «винтиков» социальной системы, с другой – ложным религиям (традиционное христианство, ислам и др.), где человек также теряет себя перед лицом Бога. В учении буддизма каждое живое существо – это проявление Абсолюта и, следовательно, оно само для себя высший авторитет и объект поклонения. Надо лишь стараться как можно интенсивнее выявлять в себе «жизненную силу», или «буддийскую природу». «Борьба за выявление и реализацию буддийской природы в каждом индивиде, – пишет Икэда, – есть не что иное, как движение за человеческую революцию».[631]
В начале своего активного роста в 1950-е годы «Сока гаккай» пережило так называемый период сякубуку. Сякубуку – метод нитирэновской пропаганды, заключающийся в резкой критике других учений и утверждении посредством этого собственных взглядов.[632] В настоящее время «Сока гаккай» характеризуется поворотом от собственно религиозной деятельности в сторону расширения общественной и культурной экспансии на Японских островах и на международной арене. В связи с этим вместо резкой критики и нетерпимости в отношении иных мировоззренческих систем в «Сока гаккай» получила развитие тенденция адаптирования и включения их в рамки своей идеологии. Данной задаче посвящены основные усилия Икэды, стремящегося, например, ассимилировать в «живой философии буддизма» («Буддизм – живая философия» – название одной из книг Икэды[633]) западную религию, философию и науку.
Всё вышесказанное позволяет говорить о назревшей необходимости достаточно подробного критического разбора теоретических установок Икэды. В данной статье мы обратимся к анализу взглядов Икэды в связи с его интерпретацией мыслительной традиции Запада. Начнём с религии. «Ни разум, ни сознание не могут открыть великую дверь жизни, – утверждает Икэда. – Ключ к человеческому существованию – во врождённом религиозном импульсе, который имеет источником… сущностную универсальную жизнь».[634] Однако этот импульс, согласно Икэде, может быть «по-настоящему» реализован лишь в буддизме. Все другие религиозные учения не способны дать человеку радость обладания истиной и служат тормозом в развитии человеческого познания. Это касается как науки, так и философии, призванной руководить наукой, предоставлять ей методологический фундамент. Стремясь выглядеть объективным и беспристрастным учёным по отношению к религии, Икэда подвергает критике негативные стороны духовного господства христианства. В качестве красноречивого примера он приводит время «средневекового мрака» в Европе, когда все ростки свободомыслия жестоко подавлялись католической церковью. «Мистика и религиозное влияние христианства, – пишет он, – подавили науку, и западный философский мир вступил в беспрецедентный период застоя».[635] Икэда делает верный вывод, что на протяжении веков «христианство было огромным препятствием для развития науки», но при этом утверждает, что «противоречия между религией и наукой – не что иное, как противоречия между христианской церковью и наукой».[636]
Однако сейчас, замечает Икэда, христианство с его противостоящими остальному миру трансцендентным Богом и человеком, «созданным» по его образу и подобию, всё более перестаёт удовлетворять мировоззренческим потребностям людей. Их может удовлетворить только буддизм. «Тысячи лет назад буддизм, – пишет он, – был создан как ответ на основные страдания жизни – рождение, болезнь, старение и смерть. Сегодня эта религия, в которой нет места для веры в Абсолют или для мифов о всемогущих антропоморфных божествах, обладает неограниченной способностью возродить даже такой мир, как наш, в котором человечество вошло в крайне тёмное состояние».[637]
Тем не менее, Икэда не огульно отрицает христианскую религию. Ведь не зря же она до сих пор имеет многочисленных приверженцев. Последнее обстоятельство очень важно для Икэды, и он, дабы привлечь на свою сторону христиан, пытается частично ассимилировать христианство, представляя, к примеру, Иисуса Христа в качестве буддийского бодхисаттвы. «Думается, что явление страданий в образе Иисуса Христа, – пишет Икэда, – указывает на актуализацию в его судьбе мира бодхисаттвы. И в случае Христа, и в случае бодхисаттвы, основа их проявления одна – это " рита", т. е. «польза для других», альтруизм».[638]
Философские учения Запада Икэда также подвергает «буддийской обработке». Он разбирает философские теории прошлого с точки зрения их способности к выработке истинного мировоззрения и приходит к выводу что ни одна из известных философских концепций не смогла решить эту проблему. Как отмечает Икэда, в борьбе с религией в Европе, начиная с Ренессанса возник целый ряд философских направлений, представители которых претендовали на роль «наставников», «методологов» науки. Апогея это движение мысли достигло в Новое время. Именно философия Нового времени, «ослеплённая» успехами естествознания, абсолютизировала познавательные способности человека – чувственное восприятие (эмпиризм) и деятельность разума (рационализм). Икэде важно подчеркнуть односторонность рационализма Декарта, Спинозы, Лейбница, с одной стороны, и эмпиризма Локка, Гоббса, Беркли – с другой,[639] чтобы в конечном счёте показать их несостоятельность. Акцент на познавательные способности человека, считает Икэда, явился неверной установкой в западной философии, которая в итоге привела человечество к современной кризисной ситуации. Как на типичный пример такой установки Икэда ссылается на философию Декарта. Последний провозгласил основным качеством материи протяжённость и оторвал человека от остального мира, в котором всё живое к тому же считал лишь сложными машинами, функционирующими по законам механики.[640] Декартовское «cogito» стало «решающим понятием в формировании фундамента современной науки».[641]
Икэда сознательно уходит от онтологических проблем философии Нового времени, и это весьма симптоматично. В противном случае ему пришлось бы признать родство онтологии, например, Спинозы и Лейбница, с пантеистической онтологией буддийской философии, подмеченное ещё И. Кантом. Анализируя философскую концепцию даосов, Кант писал, что, выходя за рамки чувственного опыта, они создают теорию Абсолюта и уничтожения в нём своей личности. Он отмечал: «Отсюда и пантеизм (тибетцев и других восточных народов), и возникший вследствие его метафизической сублимации спинозизм; оба они – близкие родственники древнейшего учения об эманации человеческих душ из божества (и конечного поглощения последним). И всё это только для того, чтобы люди могли насладиться в конце концов вечным покоем, который наступит вместе с блаженным концом всего сущего, – понятие, знаменующее прекращение рассудочной деятельности и вообще всякого мышления».[642]
По мнению Икэды, ближе всех других философов подошёл к буддийской гносеологии именно И. Кант, которого идеолог «Сока гаккай» считает величайшим мыслителем Запада. Икэду прежде всего привлекают два аспекта кантовской философии – этика и теория познания.
Кант считал, что присущее каждому человеку знание категорического императива предусматривает мораль, основанную на долженствовании и самоотречении. Однако последовательно проведённая этика долга привела Канта к заключению об обречённости морального человека на жизнь, полную страданий. Чтобы не допустить такого пессимистического вывода из своей практической философии, он произвольно ввёл постулаты о бессмертии души и о наличии Бога, которому не нашлось места в его теоретической философии. Бессмертие души сделало возможным сочетание моральности и счастья в загробном мире, Бог же явился гарантом осуществления такой справедливости.
