гибель для твоей веры; либо ты должен следовать за подданными и противостоять правителю, а в этом – погибель для твоей дольней жизни. И никакая уловка тут тебе не поможет, и должен ты выбирать: погибнуть или бежать» [782].
Для всей многовековой традиции «зерцал» характерно отрицательное отношение к любым формам властвования как к чему-то грязному, недостойному. Обосновывалась эта позиция обращением к крупнейшим исламским авторитетам. Рассказывается, что однажды у Праведного халифа Омара спросили: «Что тебе мешает назначить на должность достойных людей из соратников Пророка?» Тот отвечал: «Они настолько чисты, что я не хочу замарать их чиновничьими занятиями» [783].
Своего рода анархистом выведен в «зерцалах» вечный странник, бессмертный мудрец – пророк аль-Хидр (иногда его называют и Хызром). Например, рассказывается история о том, как аль-Хидр отказывался указать каравану воду, помочь в обмывании умершего и помолиться за упокой его души, если все, кто был в караване, не поклянутся тридцать три раза в том, что среди них нет ни сборщика налогов, ни сборщика податей, ни гонца, ни какого-нибудь другого начальника [784]. Как совершенно достоверный передаётся и другой случай с аль-Хидром – со ссылкой на Праведного халифа Омара. Однажды во время похорон обратился некий старец к усопшему: «О мертвец, блажен ты, коли не был эмиром, или начальником, или писцом, или помощником правителя, или сборщиком налогов!» После этого он исчез, перестал быть видимым. Все поняли, что это был аль-Хидр, и крепко задумались над его словами [785].
Итогом всех предупреждений и запретов, касающихся властвования, могут стать слова халифа аль-Мамуна: «Был бы я человеком из простонародья! Тогда бы я и близко к власти не подошёл!» [786] Горечь сквозит в словах знаменитого властителя исламского мира. Но такова была его планида – править, властвовать, руководить. Заниматься неблагодарным трудом, за который трудно получить признательность людей при жизни и невозможно избежать адского пламени после смерти.
Конечно, гранадский визирь Ибн-аль-Хатиб был склонен к преувеличениям. Впрочем, как и всякий поэт. Ведь он был ещё и знаменитым стихотворцем. Именно это сочетание визирьских забот и поэтических порывов заставило, по-видимому, Ибн-аль-Хатиба прибегнуть к гиперболе, когда он в трактате «Книга указания, или Правила визирьской власти» заявил, что визирь помогает властелину нести такое бремя, что «не под силу вынести даже горам» [787].
Однако он, пусть поэтически преувеличенно, констатировал то, что понимали все, тем или иным образом сопричастные власти. Властвование есть тяжкое бремя. Каждый властелин должен выполнять необозримое количество обязанностей, подчинять себя не им самим заведённому ритуалу, исполнять сложные императивы – беречься, определиться в мире, оснаститься, осведомляться, совершенствоваться, советоваться, миротворствовать и воевать, хитрить. И всё это ради выполнения одного из безусловных требований – хотя бы для сохранения собственной власти. А есть и другие требования – и нравственный долг, и религиозная обязанность, и стремление оставить след в истории.
В дополнение к опасности нравственной деградации, о чём мы говорили в предыдущем разделе, тяжкое бремя властвования представляет собой ещё один негативный аспект жизни и деятельности правителя – какую бы ступеньку в иерархии власти он ни занимал.
В «Светильнике владык» ат-Тартуши одна из тем, связанных с властью, – забота одного человека – владыки, властелина, султана – о многих, практически обо всех людях. «Люди заняты собой, – пишет он, – а властелин занят ими всеми. Человек опасается одного врага, а властелин опасается тысячи врагов; человек не справляется со своими домашними, с устройством своего владения, с обеспечением собственного пропитания, а властелин вынужден управлять делами всех тех, кто населяет его владения. Только наложит заплату на подол своих владений, как порвётся в другом месте. Заштопает растрепавшееся, как в другом месте царство пошло лохмотьями. Только придавит врага, как новые готовятся к нападению. И так далее: тут и настроения людей, и то, что ему приходится терпеть от их враждебности, и назначение наместников и судей, и посылка армий, и защита пограничных областей, и сбор налогов, и рассмотрение жалоб. И чудно́ ведь, право, что одна у него душа и пищи он поедает столько же, сколько и всякий из его подданных, но на другой день он спрашиваем Аллахом о них обо всех, а их о нём не спрашивают. Чудно́, что съедает властелин один каравай, а даёт отчёт Аллаху о тысяче тысяч караваев, ест из одной посудины, а отчет даёт о тысяче тысяч, наслаждается одной жизнью, а с него спрашивают за тысячу тысяч. И так во всём он несёт за них (за подданных. – А. И.) тяжести, даёт им отдых за счёт своих трудов, воюет против их врага, закрывает их прорехи, переносит их бремя, совершает их труды» [788].
Цитируя «Книгу короны», ат-Тартуши пишет также, что «малы заботы простых людей, велики заботы владык. Ум владык занят всякой вещью, а ум простонародья занят чем-то одним. Невежда отдыхает и находит себе оправдание. Владыка в трудах, но об оправданиях и не помышляет» [789].
Отчего рыдал Харун ар-Рашид
Когда Харун ар-Рашид прибыл на паломничество в Мекку, там ему встретился некий Абдаллах аль-Умари, который сказал: «Посмотри, сколько здесь народа». – «Только Аллаху дано его сосчитать», – ответил Харун. «Так знай же, человек, – обратился аль-Умари к халифу, – что каждый из них отвечает за себя одного, а ты отвечаешь за них всех. Гляди же!» Харун ар-Рашид расплакался, и слёзы его были настолько обильны, что ему стали подавать платок за платком, чтобы он успевал их утирать. Потом Харун ар-Рашид говорил: «Я хотел бы совершать хадж в Мекку каждый год, но есть там человек из рода Умара, который говорит мне горестные вещи» [790].
* * *
Если бы не было приведено выше перечисление всех тех обязанностей, которые лежат на властелине, то странным могло бы показаться утверждение Праведного халифа Омара: «Тот, кто поставлен управлять мусульманами, – раб их» [791]. Как это вдруг: властелин и – раб? Но это утверждение повторяется в разных формах и с разной степенью лапидарности. Например, Ибн-аль-Джавзи в «Сокровище владык» приводит распространённое утверждение: «Если рабство означает услужение кому-то и зависимость от кого-то, то самые рабы из рабов трое – властелин, влюблённый и тот, кому благодетельствуют». Он, развивая этот тезис, продолжает: «А в самом рабском положении находится властелин – из-за того великого и напряжённого труда, который он переносит ради своих подданных. Ведь он, – продолжает Ибн-аль-Джавзи, – управляет ими и тогда, когда они его управление одобряют, и тогда, когда отвергают. Он охраняет их на дорогах и в поселениях, прикрывает
