115
Это Ломоносов полностью опускает – или попросту следует за Пеплие.
116
А лошадь в варианте Бугура/Бейля вообще фигурировала в единственном числе и вполне индивидуально: со своей лошадью.
117
Во второй трети XVIII века происходило «перенесение на русскую почву общего для европейской филологической мысли топоса: различные совершенства приписываются разным новоустроенным языкам, а перечень этих языков завершается похвалой собственному, соединяющему или долженствующему соединить все перечисленные достоинства. Если в “Речи к Российскому собранию” 1735 г. Тредиаковский говорит о европейском языковом строительстве как о славном примере, которому Россия еще только должна последовать, то в “Слове о витийстве” 1745 г. говорится о равноправии с латынью, которого достиг французский язык, и затем указывается, что и “другие… просвещеннейшие в Европе народы, как проницательнейшие Агличане, благорассуднейшие Голландцы, глубочайшие Гишпанцы, острейшие Италианцы, витиеватейшие Поляки, тщательнейшие Шведы, важнейшие Немцы… примеру уже и славе Французов ныне подражают…”… [Р]усский текст “Слова” был дан параллельно с латинским, и… параллельный русский текст показывал, что то же совершенство и та же изощренность доступны и русскому языку…
Такая же схема совершенствования русского языка дается и Сумароковым в его Эпистоле о русском языке 1747 г.:
Возьмем себе в пример словесных человеков:
Такой нам надобен язык, как был у Греков,
Какой у Римлян был и, следуя в том им,
Как ныне говорит Италия и Рим.
Каков в прошедший век прекрасен стал Французский,
Иль, ближе объявить, каков способен Русский.
Довольно наш язык себе имеет слов… В 1750-е годы мысль о равноправии русского языка с другими европейскими языками или даже о его превосходстве развивается Ломоносовым… Еще ранее в предисловии [Ломоносова к его] Риторике 1748 г… совершенствование языка связывается с полифункциональностью… Подчинив себе [различные] роли российский язык должен занять свое место в хоре европейских языков; сама идея европейского многоголосия, неоднократно повторенная в Европе, как бы завершает свое путешествие в России, столкнувшись с языком, объединяющим в себе совершенства всех остальных» ( Живов 1996: 270–273).
118
Вот первая фраза ломоносовского посвящения (уже намечающая аналогию между Российской империей и многоязыкой империей Карла V, над которой никогда не заходило солнце, и ключевое различие по признаку наличия/отсутствия единого имперского языка): «Повелитель многих языков, язык российский, не токмо обширностию мест, где он господствует, но купно и собственным своим пространством и довольствием велик перед всеми в Европе» ( Ломоносов 1952: 391). Впрочем, подобные притязания – вовсе не специфически российская болезнь. Согласно Ренате фон Майдель, «апология родного языка – “language pride”, как это назвал Пол Гарвин (Garvin) в работе: The Standard Language Problem – Concepts and Methods // Anthropological Linguistics 1 (3): 28–31, – едва ли не обязательный этап в истории каждого европейского языка – картина, хорошо знакомая историку идеологий национальной исключительности» (см. Renata von Maydell. Русский язык и русский кулак (доклад на секции «The Ideology of Violence: The Russian Style» // VII World Congress of the International Council for Central and East European Studies in Berlin. July 2005).
В связи со «знаменитым гимном Ломоносова русскому языку как универсальному» автор ссылается на работу Рака и обнаруженные им источники, на книгу: Кусова 1975, а также на Grund-Sätze der deutschen Sprache…» самого Бёдикера (Boediker). О топосе «языковой гордости» см.: Fishman 1997 ).
Не ограничивается этот топос и Европой. Так, есть персидский «остроумный вымысел» о трех «главных языках Востока», который приводит в своем обзоре персидской литературы француз А. Журден (см. русский перевод в «Вестнике Европы», 1815, 10, с. 29), возможно, отчасти стилизовавший пересказ и под знаменитую историю про Карла: «Змей, желая прельстить Еву, употребил язык арабский, сильный и убедительный. Ева говорила Адаму на персидском языке, исполненном прелестей, нежности, на языке самой любови. Архангел Гавриил, имея печальное приказание изгнать их из рая, напрасно употреблял персидский и арабский. После он начал говорить на турецком языке, страшном и гремящем подобно грому. Едва он начал говорить на оном, как страх объял наших прародителей, и они тотчас оставили обитель блаженную» ( Чалисова и Смирнов 2000: 253).
119
Что является сильным, хотя, конечно, не абсолютно доказательным, аргументом в пользу опоры Ломоносова на Бугура/Бейля.
120
Эта сослагательная поправка к категоричности мировых претензий налицо и в советской вариации на ломоносовскую тему – стихотворении Маяковского «Нашему юношеству» (1927): Да будь я / и негром / преклонных годов, / и то, / без унынья и лени, / я русский бы выучил / только за то, / что им / разговаривал Ленин.
121
Как мы видели, соперничество с Греками и Римлянами входило в рассматриваемый топос.
122
Типологически здесь можно усмотреть эхо притязаний Москвы на роль Третьего Рима, но для Ломоносова такое не было характерно.
123
Впервые в: «Звезда», 2009, 12.
124
См., например, 8-ю минуту клипа http://www.youtube.com/watch?v=kroOLlRomqU&feature=related
125
Подробнее см. А. К. Жолковский . «Я пью за военные астры…»: поэтический автопортрет Мандельштама // Он же. Избранные статьи о русской поэзии: Инварианты, структуры, cтратегии, интертексты. М.: РГГУ, 2005. С. 60–82.
126
Впервые в: «Звезда» 2009, 2: 208–221. За замечания и подсказки я благодарен Михаилу Безродному, Дмитрию Быкову, Ольге Матич, Ладе Пановой и Н. Ю. Чалисовой.
127
Роман Якобсон. Поэзия грамматики и грамматика поэзии // Семиотика / Сост. и ред. Ю. С. Степанова. М.: Радуга, 1983. С. 462–482.
128
Выделения курсивом – Пушкина, полужирным – мои. – А. Ж .
129
Pan, pani (букв. «господин», «госпожа») – польские местоимения вежливого 2-го л. ед. ч., согласующиеся с глаголами в 3-м л. ед. ч.
130
Вот стихотворение Агнешки Осецкой (Agnieszka Osiecka), написанное иным размером, нежели 4-ст. ямб Окуджавы, – семистопником с мужскими окончаниями, примерно соответствующим русскому 4-ст. хорею.
Czy musimy być na ty,
nie najlepszy jest to plan.
Zobacz, jak to ładnie brzmi:
stare słowa – pani, pan.
Nie mówiłeś do mnie «ty»
gdy przybiegłeś kiedyś sam
i gdy ja szepnęłam ci —
«Proszę zostać, zmoknie pan.»
Mówię – zostaw, mówię – przynieś,
mówię – wpadnij dziś po kinie —
Czy nie ładniej było dawniej
mówić – «Kiedy znów pan wpadnie?»
Nie musimy być na ty
tak jak drzewem nie jest ptak,
drzewo pyta – «Czy pan śpi?» —
a ptak na to – nie – lub – tak…
Mój telefon milczy, milczy,
nie masz czasu ani, ani,
czyby było tak najmilszy,
gdybyś mówił do mnie – pani?
Czy musimy być na ty?
Nie najlepszy był to plan.
Proponuję, by przez łzy
znów powtórzyć: «pani», «pan»…
131
Разумеется, ко множеству звезд поэты всегда обращались на вы, ср. например, «Ночные мысли. Из Гёте» Тютчева (1829):
Вы мне жалки, звезды-горемыки!
Так прекрасны, так светло горите,
Мореходцу светите охотно,
Без возмездья от богов и смертных!
Вы не знаете любви – и ввек не знали!
Неудержно вас уводят Оры
Сквозь ночную беспредельность неба
О! какой вы путь уже свершили
С той поры, как я в объятьях милой
Вас и полночь сладко забываю!
Вряд ли Хлебников имел в виду переход на ты и в таких ситуациях; во всяком случае, подобных неологических попыток в его текстах нет.
132
С точки зрения актуального членения предложения мы тут является тем известным, о чем идет речь (темой), а не тем новым, что в этой речи утверждается (ремой).
133
Некоторая двусмысленность слышится уже в натужной формуле Мы не рабы, рабы не мы – из первой советской азбуки «Долой неграмотность: Букварь для взрослых» (1919; сост. А. Я. Шнеер).
134
Впервые опубликовано в 1920 г.; см. Велимир Хлебников. Творения / Комм. В. П. Григорьева и А. Е. Парниса. М.: Советский писатель, 1986. С. 609, 707.
135
Евгений Замятин . Мы. New York: Inter-Language Literary Associates, 1973. С. 5–6, 200.
136
Там же, с. 64.
137
Там же, с. 54.
138
Об этих интертекстуальных коннотациях записей 13 и 11 см. Robert Russell. Zamiatin’s “We”. London: Bristol Critical Press, 2000. P. 73, 69.
139
Айн Рэнд . Гимн / Пер. с англ. Д. В. Костыгина. Предисл. Сергея Бернадского // Серия: Опыты в стихах и прозе. Urbi: Литературный альманах / Издается Владимиром Садовским под ред. Кирилла Кобрина и Алексея Пурина. Вып. 14. СПб.: АО Журнал «Звезда», 1997. О связи книги Рэнд с замятинской существует обширная литература; о соотношении их местоименных режимов см., например: Zina Gimpelevich , ‘We’ and ‘I’ in Zamyatin's « We » and Rand's «Anthem» // Germano-Slavica 10 (1997), 1: 13–23.
140
Ай-ай-ай! Переводчик допустил в текст формы 2 л. ед. ч. твоих, твое, твоих , хотя в оригинале, благодаря двусмысленности английских you и your , все в порядке – мн. ч. соблюдено:
