Александр Бойко - Римское и современное уголовное право

2. Октавиан Август приказал считать разъяснения авторитетных юристов его периода данными как бы от его имени – persona furtan ex autoritate eius (principis).

3. Император Тиберий и его последователи даровали отдельным римским правоведам особую правотворческую привилегию (responda prudentium); их разъяснения объявлялись обязательными для судов и магистратов.

4. Постепенно произошел естественный отбор самых выдающихся представителей юридической науки. Император Константин в 321 году попытался вмешаться в академические споры и критически отозвался в своем законе о нападках Павла и Ульпиана на Папиниана. Он же, но в 327 году, сделал выбор уже в пользу Павла; именно его сентенциями надлежало руководствоваться судьям.

5. Прошло еще 100 лет, и Lex Allegatoria (закон о цитировании императора Валентиана III от 426 года) отдает предпочтение сразу пяти корифеям: Папиниану (Acmilius Papinianus), Павлу (Julius Paulus), Ульпиану (Domicius Ulpianus), Модестину (Herennius Modestinus) и Гаю (Gaius) – Papiniani, Pauli, Gaj, Ulpiani atque Modestini scripta universa firmanus. Именно их мнение объявлено истинным, а среди всех первый – Папиниан. Магистраты и судьи были обязаны ссылаться на мнения давно умерших юристов, поэтому в юридическом мире стали говорить о “сенате мертвых” [32].

6. После такой селекции последовал завершающий аккорд. Как только окончилась кодификация, юристам, ученым и практикам было приказано смотреть только вперед, зафиксированные в институциях, Дигестах и конституциях правила Цезарь Флавий Юстиниан объявил непреложными и не подлежащими сомнению. В конституции “Об утверждении Дигест” сказано буквально следующее: “И никто не должен осмеливаться сравнивать то, что было в древности, с тем, что ввела наша власть, ибо многое изменено для пользы дела…(10). Преклонитесь перед этими законами и соблюдайте их, оставив в покое предыдущие. И да не осмелится кто-либо из вас сравнивать их с прежними или искать разноречий между прежними и новыми: ибо все, что здесь установлено, мы признаем в качестве единственного и единого, что должно быть соблюдаемо (19)” [33].

Конечно, не все было образцовым в высказываниях и практической деятельности римских юристов. Известный писатель III века Марцеллин сообщает о двух древних “жрецах правды” (Требаций и Касцелий), которые безнравственно торговали своими знаниями, брались за оправдание даже случаев матереубийств, что по тем временам было неслыханным делом. Совсем как у нас, хотя и значительно позднее: “Прежде совсем не было адвокатов, а были люди, носившие название “ябедников”, “приказных строк”, “крапивного семени” и т. д., которые ловили клиентов по кабакам и писали неосновательные просьбы за косушку. Нынче и в Т. завелось до десяти “аблакатов”, которые и за самую неосновательную просьбу меньше красненькой не возьмут” [34]. Возможно, по этой причине Ф.М.Достоевский именовал адвокатов России XIX века “нанятой совестью”[42].

Однако скажем искренне и главное: достижения аппенинской юриспруденции и в том числе ее научного сегмента намного превосходят ее темные стороны и пороки. Римской юридической науке обоснованно приписывают и особый художественный талант[43], и личную самоотверженность, и запредельную для частнособственнического общества порядочность. Красивые и трагические примеры такого рода приводит 3. М. Черниловский: “Офилий, друг Цезаря, откажется от привлекательной политической карьеры ради занятий правом, Нерва Старший, пользовавшийся огромным влиянием при дворе принцепса, покончит самоубийством, разуверившись в воссоздании республики, гениальный Папиниан даст себя казнить Калигуле, отказавшись написать апологию убийства Геты, брата-соправителя императора, и т. д.”[44].

Рецепция: причины, ход и последствия. Об этом социально-правовом и культурном феномене мирового размера написано и сказано довольно много благодарных и восторженных слов, использованы меткие характеристики (юридический Феникс; событие, по значению сопоставимое с зарождением и распространением христианства; великий инстинкт цивилизации и пр.), уточняются сроки и границы юридической колонизации, отводки от единого римского корня ищутся в национальных законодательствах[45]. Сделано достаточно много историками, лингвистами, юристами: поле вспахано. Это освобождает автора от необходимости большегрузных описаний. Сосредоточимся на главном.

1. Безусловно, Риму было что передавать, и он имел право на-следователя. Говоря современным языком, он олицетворял геополитический центр античной эпохи и даже больше – служил в то время синонимом всего культурного мира. Завоевательные войны и круговорот народов, постоянное приращение территорий и последующее давление на национальные перегородки, внеэкономическое увеличение внутреннего богатства и попытки его производительного использования – все это множило проблемы государственного управления и права. К традиционному национальному сплаву (mos, fas, jus civile) усилиями судов и магистратов ладилось мощное прибавление – jus honorarium. В тиглях римской юриспруденции образовался сухой остаток, именуемый jus gentium. Формально свидетельство о его рождении содержится в эдикте императора Кара-каллы от 212 г. н. э. о распространении римского гражданства на всех жителей империи. Но, как правильно отмечал И.А.Покровский, этот нормативный акт “уже ничего не решал: jus gentium… прижилось на римской почве” [35].

Последующие века аппенинский продукт проходит жизненную обкатку. Итог экспертизы оказался блистательным: вечное (по Цицерону) право Рима было награждено еще одним благозвучным эпитетом – естественное право (jus naturale). Итак, могущество Рима и наличие передовой системы права создали объективную возможность внешних юридических заимствований, обеспечили возврат к римскому праву даже после разрушения римской государственности.

2. Падение великой державы случилось в 476 году, а еще через столетие, в 568 году лангобарды оторвали от империи и ее материнскую часть – Италию. Для римского права, естественно, наступили трудные времена. На Востоке, с Константинополем в центре, индивидуализм и прагматизм юридических конструкций соперничали и медленно уступали общинным настроениям, нравственным и философским традициям эллинов.[46] Этот процесс можно охарактеризовать как медленное угасание классического римского права. На Западе ситуация была еще сложнее: “Когда Римское государство пало в борьбе с германскими народами, с ним легко могло погибнуть и римское право. Так и было в Германии и Англии, где римское право исчезло вместе с римской народностью и культурой. Но в Италии, Франции и Испании все романизированное население, конечно, не могло быть ни уничтожено, ни изгнано, ни даже только подавлено. Завоеватели довольствовались лишь приобретением верховной власти и части территории, оставляя римскому населению, преимущественно в городах, его прежнее положение и его прежнее право” [36].

Были и другие обстоятельства, способствовавшие временной, до лучшей поры, консервации римских правовых порядков: во-первых, традиционализм церкви, которая в окружении безбожников продолжала управлять паствой и культовыми учреждениями, рядить и мирить спорщиков с помощью старого нормативного наследия – ecclesia vivit lege romana; во-вторых, вечная тяга самообольщения, жажды титулов и наград[47], которая увеличивается благодаря близости к престолу. Германские вожди, увидев и осознав размеры богатства и истинного величия покоренных народов, стали называть себя преемниками прошлого, объявили о создании Священной Римской империи. Прошлое, сохранившееся право тем самым получало индульгенцию на жизнь; в-третьих, сами завоеватели весьма снисходительно отнеслись к правовым чувствам бывших римлян и предоставили им возможность выбора между старым законодательством и нормами германского права (принцип личного подчинения праву). Разумеется, подарок был незамедлительно принят.

3. Интеллектуальная почва для возрождения римского права уснащалась и учеными раннефеодальной Европы. Это их подвижничество и азарт позволили отыскать в археологической пыли останки некогда великой культуры, осмыслить их реальную цену и возможность повторного использования, разбудить интерес современников к внешне никчемным архивам. Первый всплеск ностальгии случился в начале XII века; вокруг преподавателя Болонского университета Ирнерия образовался кружок единомышленников, прозванных глоссаторами (glossatores – толкователи). Их объединило стремление к изучению правовых источников римской эпохи. Научные страсти вылились в следующие формы: обозрения общего характера, своеобразные вступления к законам (summae) и объяснения отдельных норм (brocarda). При этом научный комментарий записывался на полях первоисточника (marginales) либо, если позволяло место, между строками (interlineae). Длительная натужная работа скоро достигла предела насыщения.