При этом необходимо учитывать, что применение упрощенных процедур остается воплощением принципа дифференциации производства тогда, когда в уголовно-процессуальном законе будут сформулированы критерии этой дифференциации, что напрямую связано с уголовно-правовой классификацией преступлений170. Так, согласно классификации преступлений, существующей в действующем уголовном законодательстве (ст. 15 УК РФ), представляется допустимым производство в упрощенном порядке по следующим критериям: 1) по преступлениям небольшой и средней тяжести с сокращением как досудебного, так и судебного производства; 2) по тяжким преступлениям лишь с сокращением досудебного производства. По делам же о преступлениях особо тяжких применение упрощенных процедур недопустимо совсем в силу повышенной общественной опасности этой категории преступлений.
Дифференцированный подход необходим в публичном процессе при производстве в отношении различных категорий лиц. Например, по делам о преступлениях несовершеннолетних необходимо привлечение педагогов, представителей органов опеки и попечительства, иных лиц171, что не устраняет принципиальной возможности применения упрощенных процедур. По делам о применении принудительных мер медицинского характера также существует своя специфика. Важно учесть, что дифференциация производства по различным категориям уголовных дел предполагает наличие целого ряда дополнительных презумпций: частичной (ограниченной) уголовно-процессуальной дееспособности несовершеннолетнего, недееспособности лица, в отношении которого имеются основания полагать наличие у него психического расстройства здоровья, и иных172.
Реализация принципа дифференциации процесса напрямую связана с проблемой специализации в системе уголовной юстиции. Специализированный подход необходим как по вышеуказанным категориям дел, так и по видам преступлений (экономические, экологические, воинские и т. п.). Это обусловлено тем, что судопроизводство по делам об отдельных видах преступлений имеет свою специфику. По такому пути давно идет практика. Деятельность судей и следователей, специализирующихся на производстве по уголовным делам определенных категорий, давно уже стала объективной реальностью и доказала эффективность такой специализации органов юстиции. Данная форма организации юстиционной деятельности позволяет судьям и следователям сосредоточиться исключительно на определенных уголовных делах, глубже постичь нюансы такого производства, а значит и продуктивнее его осуществлять. «Принцип специализации судей… отвечает потребностям общества в обеспечении компетентного разбирательства любого дела при соблюдении равенства прав сторон»173. Специализация юстиции не должна стать основой для дробления судебной системы, дабы не нарушать ее единства и соответственно единства судебной практики. Специализация допустима в форме специализации отдельных судей и создания специализированных составов суда174. Полностью разделяя данную точку зрения, мы придерживаемся мнения о необходимости соблюдения принципиального единства судопроизводства.
Дифференциация всей системы уголовной юстиции представляется допустимой лишь по формам судебной деятельности (судебный контроль, правосудие в виде мировой юстиция и судов общей юрисдикции). В рамках этих направлений возможна специализация самих судей и составов суда, поскольку значение опыта нельзя недооценивать. Создание же специальных судов таит в себе потенциальную опасность ущемления прав и законных интересов участников, что для состязательности вредно. Формой такой специализации является чрезвычайная юстиция, свойственная розыскному процессу. Оправдание ее соображениями «крайней необходимости» абсолютно недопустимо в демократической среде. В качестве таких оправданий для военно-полевого суда, например, являются критические военные условия, а для уголовно-административной расправы (особые совещания НКВД, суд ВЧК, «судебные двойки», «тройки» и т. п.) условия также критические, но уже политического характера175. Это связано с тем, что в ведомственном порядке будет несложно реализовывать целенаправленную политику при осуществлении судопроизводства (политический заказ).
Особый резонанс в отечественной процессуальной науке вызвала идея введения сделок о признании вины176. Главным аргументом против этого выдвигается противоречие принципу объективной истины177, что верно лишь отчасти. Объективная истина может быть поколеблена тогда, когда в обмен на признание вины сторона уголовного преследования сокращает объем обвинения, изменяет квалификацию. Однако если «предметом торга» становится лишь вопрос о мере наказания, истина не пострадает, будут достигнуты цели правосудия и сэкономлены средства налогоплательщиков. Действительно, вряд ли можно утверждать, что принципам публичной состязательности противоречит следующая ситуация. Сторона уголовного преследования заявляет о том, что ею установлены обстоятельства совершения преступления в непроцессуальном порядке, а лицо, привлеченное к производству, признало правомерность применяемого в отношении него преследования и согласилось с предложенной ему мерой уголовной ответственности. В этом случае «в наличии нет правового спора (конфликта сторон) по определенному кругу вопросов»178. При этом право окончательного решения по делу остается за судом. Таким образом, применение сделок не поколеблет ни начал состязательности, ни публичности.
Справедливости ради следует признать, что условность достигнутой истины имеет место, так как сделка на самом деле является презумпцией истинности признания. Однако данная условность допускается с той целью, чтобы не нарушить иные принципы состязательности, такие, как целесообразность, диспозитивность, процессуальная экономия, а также право быть судимым без неоправданной задержки и право на защиту, которое не должно становиться обязанностью обвиняемого. Поэтому в качестве дополнительной гарантии необходимо предусмотреть возможность проверки судом по собственной инициативе или по ходатайству кого-либо из заинтересованных в исходе дела лиц фактической стороны дела выборочно, т. е. не в полном объеме. Если истинность признания не получит своего подтверждения в ходе такой проверки, процесс должен быть продолжен в общем порядке с соблюдением всех установленных законом процедур. Подобный порядок нельзя считать проявлением розыскных рудиментов, поскольку он вполне вписывается в пределы активности суда, допустимые для публично-состязательного процесса. Мы не разделяем отрицательного отношения А. В. Смирнова к сделкам о признании вины как противоречащим природе публично-состязательного процесса. Выдвигается тезис о том, что сделки есть проявление частно-искового правосознания, главная их цель утилитарна – это целерантность, т. е. быстрейшее «снятие» конфликта ради процессуальной экономии179. Возможно, разрешенный конфликт ценнее конфликта неразрешенного. Пословица гласит: «Плохой мир лучше доброй ссоры». К тому же прообразы сделок о признании вины давно имеются в системе отечественной уголовной юстиции. Таковыми можно считать примирение сторон, деятельное раскаяние, а также освобождение от уголовной ответственности в порядке ч. 4 ст. 18 Федерального закона «Об оперативно-розыскной деятельности» от 12 августа 1995 г.
Следует оговориться, что особый порядок принятия судебного решения при согласии обвиняемого с предъявленным ему обвинением, представляя собой сокращенную процедуру (гл. 40 УПК), не может рассматриваться в качестве российского аналога сделок о признании вины, поскольку в данном случае нет нормативной регламентации процедуры переговоров сторон о признании вины, а для суда их солидарное решение не является обязательным. Примечательно, что возможность применения данной упрощенной процедуры не устраняется даже применением усложненного порядка производства по уголовному делу в соответствии с действующим законодательством (при производстве по уголовным делам в отношении несовершеннолетних, производстве о применении принудительных мер медицинского характера и производстве по уголовным делам в отношении отдельных категорий лиц). Частью 2 ст. 420, ч. 3 ст. 433 и ч. 2 ст. 447 УПК РФ это в принципе допускается.
В качестве особого направления развития начал публичной (дискурсивной) состязательности в уголовном судопроизводстве выделяется институт медиации, успешно развивающийся в последние годы в развитых индустриальных странах (ФРГ, США)180. Медиационные процедуры здесь представляют собой мировое урегулирование уголовно-правового спора, понимаемое уже не как компромисс путем взаимных уступок (сделка о признании вины), а как примирение лица, привлеченного к производству, с потерпевшей стороной. Для достижения медиационного мирового соглашения необходимо полное прощение потерпевшим своего «обидчика», т. е. должен наступить момент, когда общественная опасность деяния уничтожается одним лишь актом извинения. Это, в свою очередь, предполагает, что такие процедуры возможны лишь по узкому кругу дел, по преступлениям, «объект которых лежит в сугубо личной, порой даже в эмоциональной сфере»181: оскорбление, клевета, некоторые половые преступления, нарушение неприкосновенности жилища, тайны переписки и т. п. Медиационная процедура может начаться только в случае обоюдного добровольного волеизъявления сторон о желании исчерпать конфликт и наличии указанных условий, необходимых для альтернативных порядков судопроизводства. Она может протекать по желанию сторон в конфиденциальной (негласной) форме, в виде тайных переговоров. При этом посредникоммедиатором может быть не только судья, но и любое избранное сторонами третье лицо, облеченное доверием обеих сторон (своеобразный уголовно-процессуальный аналог третейских судов)182. Однако начало и результаты медиационных переговоров должны фиксироваться судом183. Кроме того, в целях уничтожения самой потенциальной возможности повторения конфликта могут быть применены по решению суда с согласия сторон дополнительные превентивные меры. К примеру, по уголовным делам о семейном насилии в качестве непременного условия прекращения производства суд может обязать обвиняемого пройти за свой счет курс психологической адаптации, а также оплатить аналогичный курс для потерпевшего либо поездку на курорт. Отказ обвиняемого выполнить эти обязательства влечет возобновление производства по уголовному делу (порядок, напоминающий процедуру применения условных мер уголовной ответственности по российскому законодательству – ст. 73– 74, 79 УК РФ). Зарубежная правоприменительная практика показала высокую эффективность таких мер, что послужило основой для постановки проблемы построения «терапевтического правосудия»184.
