Юрий Голик - Философия уголовного права

Так как основы, выставляемые философией уголовного права не что иное, как естественные основы человечности и правосудия, приспособленные к репрессии преступлений и к защите общества, то понятно, что они мало-помалу должны были восторжествовать над свирепыми инстинктами и дикими страстями, которые заставляли молчать в сердце человека голос совести; мало-помалу проникли они в законодательство с тою непреодолимою силою, которая заключается в истине. В самом деле, если мы взглянем на путь, пройденный цивилизованными нациями на этом поприще, мы будем иметь достаточно причин гордиться превосходством нашего поколения над поколениями, ему предшествовавшими.

Уголовное право сначала ограничивалось только правом мести, правом, совершенно частным, которое становилось наследием всего семейства обиженного и бичом семейства обидчика, преследуя его в его собственной личности и в личности его детей, внуков, правнуков, в личности всех его родственников до того, пока кровь не смывалась кровью. Эта дикая страсть оставила следы во всех первоначальных законодательствах и даже нашей цивилизации не удалось еще уничтожить их совершенно в некоторых из наших морских департаментах.

За частной местью последовал в иных местах денежный выкуп, wehrgeld, освященный и установленный варварским законом или местными обычаями, как, например, у воинственных племен Германии; в других – религиозное покаяние, как в большей части восточных государств: в Индии, Персии, Египте и Палестине. Так как там все законы считались Божественным откровением, то всякое преступное действие считалось оскорблением, нанесенным Богу, Которого преступник должен удовлетворить. Отсюда следовало, что все прегрешения в делах богослужения, религиозной дисциплины и в правилах веры, т. е. действия, которые сами по себе не имеют ничего оскорбительного, наказывались точно таким же образом или даже гораздо строже, чем самые гнусные преступления. Волшебников, некромантов, тех, которых обвиняли в смешении крови касты, менее чистой, с кровью касты воинов и жрецов, возводили на костры; нарушителей субботнего покоя побивали каменьями, а тех, которые употребляли запрещенную пищу, наказывали розгами.

Вместе с религиозной карательностью, которая отчасти до сих пор сохранила свою силу, мало-помалу начала образовываться карательность политическая, т. е. законодательство, которое наказывало всякое преступное действие как оскорбление, нанесенное власти короля, господина или преобладающей секты. На этом-то принципе основывается конфискация. При оскорблении короля или господина имущество оскорбившего по праву переходило к ним. Королю же принадлежит имущество самоубийцы. И это совершенно естественно: он лишил законного господина своих услуг и должен поэтому вознаградить его. Отсюда и страшные наказания, к которым преступники приговаривались за деяния, известные под названием leses majestatis. Отсюда, наконец, насильственное уничтожение всего того, что могло быть опасным для привилегий господина или его приближенных слуг. Езда верхом, ношение шелкового платья или убиение кролика недворянином наказывались в прежнее время гораздо строже, чем теперь воровство, мошенничество или злоупотребление доверием.

Дух нового времени поставил на место политической карательности карательность общественную, где наказания налагаются во имя и в интересе общества. Этого одного изменения достаточно было для того, чтобы уничтожить все несправедливости и ужасы, чтобы окружить обвиненного самыми важными гарантиями, чтобы сделать задачу судьи более благородною и более достойною его, чтобы защищать самое общество более действительным образом и, наконец, чтобы вывести из употребления застенок и другие орудия пытки, которые были скорее орудиями мести, чем правосудия.

Но можно ли утверждать, что уже все сделано? Можно ли сказать, что уголовное правосудие уже достигло у нас и во всей остальной Европе последней степени совершенства? И каким образом поддерживать подобное притязание ввиду существующих еще эшафотов, каторги и рудников, отменение которых составляет еще pium desiderium, и когда смертная казнь, клеймение и гражданская смерть еще так недавно отменены? Если даже не считать общепризнанным фактом того, что наше уголовное законодательство стоит на гораздо низшей степени развития, чем гражданское, то и тогда мы должны будем признаться, что слова Боссюэта: «Вперед, вперед!», равно справедливо относятся к жизни, как и к смерти и применяются так же хорошо к усовершенствованию общества, как и к разрушению нашего бренного тела.

Философия уголовного права имеет ясно определенные границы, так что невозможно смешивать ее с какою-нибудь другою отраслью естественного права. Она заключается в решении следующих трех вопросов:

1. Из какого начала истекает и на каком основывается право наказания? Берет ли право наказания свое начало в религии, нравственности или просто в общественном интересе? Следует ли смотреть на него как на следствие начала возмездия, принципа абсолютного правосудия, требующего воздаяния злом за зло, или как на применение права необходимой обороны, или, наконец, как на особенную форму благотворительности, которая требует не наказания, но исправления виновного?

2. Какие действия наказуемы, или какие действия должны быть подведены под уголовный закон? Должен ли уголовный закон, как мы уже выше сказали, нападать безразлично на все ошибки, на все нечестивые и безнравственные поступки, на всякое нарушение, от которого могут пострадать наши обязанности, все равно оскорбляет ли оно наших ближних и все общество, или, не переходя за пределы совести и веры, только нас одних? Должны ли законы, – в случае, если мы даже допустим полную их строгость для деяний, наносящих людям ущерб, – равным образом преследовать и действия, оскорбляющие только внутреннее наше чувство? Должны ли они преследовать, например, ложь, неблагодарность, точно так же, как убийство и воровство? С этим вопросом связано определение степени разумности и свободы, которая необходима для того, чтобы виновный в преступлении был бы ответствен за него, и определение различных степеней виновности, смотря по обстоятельствам, которые содействовали совершению преступления.

3. Какого свойства должны быть наказания? Какие наказания может налагать общество, не превышая своего права и не погрешая против истинного правосудия, не нарушая соответственности, которая должна существовать между преступлением и наказанием, и не ослепляясь ни жалостью, ни местью? Что следует думать о наказаниях, до сих пор сохранившихся в большей части уголовных законодательств и главным образом во Французском уголовном кодексе?

Из этих трех вопросов, без всякого сомнения, первый самый важный, самый достойный внимания со стороны философа и законодателя, моралиста и законоведа, но также и самый трудный, самый отвлеченный и самый сложный, потому что от образа решения этого вопроса зависит решение всех остальных; смотря потому, как он был разрешен законодателем можно наперед сказать, основано ли законодательство на определенных началах или оно – творение страстей и произвола, служит ли оно выражением справедливости и разума или орудием угнетения и ненависти.

Прежде всего нам необходимо составить себе ясное понятие о предмете наших рассуждений; необходимо знать, в чем состоит право наказывать и что входить в состав самого наказания. Некто нападает на меня на большой дороге, сначала он грозит мне и вслед за тем, видя, что я не слушаю его, прибегает к насилию. Я отражаю силу силою и вступаю в борьбу, которая заканчивается лишением жизни моего противника. Я не знаю, имел ли он намерение лишить меня жизни. Можно ли сказать, что я его наказал? Нет, я только защищался и, что бы ни сказали о моем враге, лежащем у ног моих, – заслужил ли он свою участь, или нет, – не мне следует приписать это действие вечного правосудия, я только употребил свое право необходимой обороны.

Перенеситесь теперь в страну, где законы, если только они существуют, не обладают еще достаточной силой; едва образовавшееся общество предоставляет частному лицу заботу о своей безопасности; перенеситесь в Калифорнию в том ее состоянии, в каком представляли ее нам несколько лет тому назад. Вы случайно узнаете, что один из ваших соседей, плантатор или золотоискатель имеет намерение напасть на вас ночью, лишить вас всего вашего имущества и в случай нужды отделаться от вашей особы каким бы то ни было образом. Вы не ждете, чтобы это его намерение начало приводиться в исполнение, вы идете ему навстречу, один или со своими друзьями, захватываете его врасплох, делаете его безвредным для себя и, имея его в своей власти, заставляете его удалиться, потому что ваша совесть говорит вам, что вы не имеете никакого права над его жизнью. Как назвать такой поступок с вашей стороны? Вы употребляете право законной обороны, но ваша оборона предупредительная, между тем как в предыдущем случае она была наступательная.