М.А. Аржанов признавал, что компоненты системы права не равнозначны. Кроме того, он отмечал, что поиск теоретических обоснований систематизации невозможен без обращения к сравнительному правоведению: «…необходимо… чтобы подход к систематике права был… всесторонний, чтобы он учитывал не только особенные, но и общие (внешние) черты права так, как они существуют и развиваются в исторической действительности»[66]. Здесь у ученого снова встречаются акценты на наличии универсальных характеристик правового строения.
Резюмируя следует сказать, что именно М.А. Аржанов обосновал предмет правового регулирования в качестве критерия дифференциации юридических норм по отраслям права. При этом рассуждения ученого о системе права не лишены неточностей. В частности, он не отделял вопроса о структурном строении права от проблематики систематизации юридических норм. Ученый постулировал исключительную объективность отраслевой модели, построенной на основании только одного фактора – предмета правового регулирования. Представляется, что идея о необходимости распределения норм права по отраслям права только по предмету правового регулирования не позволяет установить, какими достаточными свойствами должно обладать содержание, точнее, совокупность составляющих его общественных отношений, чтобы образовать самостоятельную отрасль права.
Но наиболее важно для нас то, что учение М.А. Аржанова о системе права содержит немало конструктивного. Ученый четко разграничил системы права, законодательства, юридической науки и учебного курса. Он отметил наличие в системе права как общих, так и особенных черт и указал на необходимость их определения. Кроме того, М.А. Аржанов охарактеризовал соотношение между принципом классификации норм права и самими компонентами такой классификации права.
Другой участник первой дискуссии, – М.М. Агарков[67], отделял систему права от систематики права. Система права подразделялась ученым на два крупных элемента, различие между которыми он проводил по цели правового регулирования. Первый элемент основан на властном государственном целеполагании, второй – на целеполагании личностной автономии. Здесь мы сталкиваемся с идеей о двойственной структуре системы права. Но, согласно М.М. Агаркову, такой подход применим лишь к доктринальным исследованиям структурного строения системы права. В вопросах же систематики нормативного правового материала следует исходить только из оптимальной для практики дифференциации юридических норм. Таким образом, систему права М.М. Агарков трактовал в двух аспектах. В первом аспекте под нею понималось внутреннее строение, упорядоченная совокупность составляющих право элементов. Во втором – нормативный правовой материал, распределенный по неким правовым массивам (по отраслям, институтам права) на основании избранного критерия.
Систематика нормативного правового материала, согласно позиции ученого, должна осуществляться на базе только одного критерия. Таким критерием М.М. Агарков признавал предмет правового регулирования. Однако в своей работе правоведу не удалось провести последовательного разграничения отраслей права вне методологического показателя. В целом, М.М. Агарков не отрицал значения метода правовой регламентации для решения проблемы выделения отраслей права. Но он считал, что это значение (его удельный вес), недостаточно для признания формального основания самостоятельным отраслеобразующим фактором. Метод правового регулирования способен помочь как при обосновании разграничения правовых норм, так и при аналитической оценке уже произведенного распределения. Но не более того.
Присоединяясь к идеям о динамизме системы права, М.М. Агарков указывал, что главным показателем, определяющим качество этой системы, является ее адекватность существующим общественным отношениям. Само же количество элементов системы решающего значения при этом не имеет. С данным умозаключением можно было бы полностью согласиться в том случае, если бы вопрос о наличии (отсутствии) той или иной отрасли права не вызывал в правоведении стольких споров. До тех пор пока дискуссии ведутся, данное положение, разделяемое нами и, как нам представляется, верное по своей сути, не согласуется с фактическим положением дел, с интересами многих исследователей.
В свою очередь, другой участник дискуссии, – Е.А. Ровинский, характеризовал систему права через ее функциональное назначение. По мнению ученого, основной функцией системы права следует считать практико-преобразующую. Собственно-познавательные аспекты ученым во внимание не принимались. В целом, позиция Е.А. Ровинского характеризуется схожим пониманием систем права и законодательства.
Наличие подобных интерпретаций во взглядах представителей первой дискуссии о системе права обусловлено, по нашему мнению, по меньшей мере, двумя факторами:
– изначальной определенностью вектора (направления) рассмотрения проблемы, постулированием того, что существует только один верный путь ее решения;
– незрелостью, не разработанностью самой теории структурного строения системы права.
Позитивные аспекты воззрений Е.А. Ровинского представлены идеями о динамизме и взаимосвязанности всех компонентов системы права. «С каждым годом расширяется сфера государственного воздействия на общественные отношения, расширяются в связи с этим и законодательный материал, и сфера правовых отношений. Усложнение хозяйственных связей и общественных отношений влечет за собою и усложнение правового регулирования этих отношений, что в свою очередь приводит к отпочкованию, к выделению ряда новых областей. То, что было пригодно пять-десять лет назад, уже недостаточно сейчас. Нельзя поэтому систему права представлять, как нечто неподвижное… Нельзя представлять себе, что отрасли права отгорожены друг от друга неподвижной демаркационной линией»[68].
Примечательно, что в приведенном высказывании, датируемом еще 1940 г., отмечается одна из основных проблем современной правовой системы. Мы имеем в виду то, что расширение сферы государственно-правовой регламентации общественных отношений достигает иногда уже прямо-таки угрожающих пределов. Сейчас в России полностью или частично действует несколько тысяч федеральных законов.
Особенно актуальным вопрос о качестве нормативных правовых актов становится в связи с количеством вносимых в них изменений. Так, например, только за период с 1 января 2010 г. по 1 января 2013 г. в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации было внесено тридцать восемь изменений[69]. Растущий как снежный ком массив нормативного правового материала меняет свое содержание или исчезает из сферы действующего позитивного права, даже не успев получить рациональной, продуманной научно-практической оценки и апробации. Представляется, что на данном этапе крайне важна систематизация нормативного правового материала, необходимо блокирование новых дублирующих и (или) детализирующих норм права и нормативных правовых актов.
Детализация вызывает возражения по той причине, что норма права должна носить типовой, стандартизированный, модельный, усреднено-поведенческий, а не разъясняющий или технико-процедурно-ситуационный характер. Это предполагается даже этимологией термина «норма»[70]. В настоящее же время число норм права настолько многочисленно, а их содержание часто настолько противоречиво, что стало утрачиваться само значение понятия «норма права».
Даже среди специалистов ведется дискуссия о том, не являются ли предписания локальных актов нормами права, а сами эти акты – нормативными правовыми[71]. Подобные рассуждения вызывают у нас недоумение. Достаточно отметить лишь то, что указание на локальный характер акта предполагает узость его действия в пространстве и по субъектам права, в то время как неотъемлемым признаком нормы права является общеобязательность. Этот признак означает, что норма права обязательна для всего населения государства либо для его индивидуально-неопределенной, но, в любом случае, категориальной части, выделенной ввиду специфики соответствующего правового статуса. На уровне международного права этот признак означает, соответственно, обязательность правовой нормы для всех субъектов международного общения или для той их части, которая признала за соответствующим правилом поведения свойство юридической обязательности.
Итак, единственным критерием, позволяющим производить обособление отраслей права, Е.А. Ровинский считал предмет правового регулирования. «Метод всегда играет подчиненную роль по отношению к предмету»[72], т. к. применительно к разным субъектам в рамках одной и той же предметной области могут действовать разные приемы и способы правового регулирования. Но это не имеет значения до тех пор, пока существует целостность содержания юридического воздействия, до тех пор, пока имеется единство предмета правовой регламентации.
