Александр Коновалов - Владение и владельческая защита в гражданском праве

Именно эти две проблемы – раскрытие понятия владения и необходимость специальной владельческой защиты – составляют основное содержание исследования А. В. Коновалова, которое легло в основу предлагаемой вниманию читателей монографии. О владельческой защите как эффективном и оперативном средстве охраны нарушенных или оспоренных субъективных прав речь может идти лишь тогда, когда в процессуальном законодательстве будет четко прописан сам ее порядок. К сожалению, в новейшем процессуальном законодательстве, как в ГПК, так и в АПК, этот вопрос по-прежнему оставлен открытым. Будем надеяться, что теоретические разработки в указанной области, в том числе и исследование А. В. Коновалова, явятся толчком для решения законодателем этого назревшего вопроса. Уверен, что книга А. В. Коновалова оправдает ожидания читателей, которые давно истосковались по солидным, неконъюнктурным исследованиям важнейших теоретических и практических проблем современного гражданского права и гражданского судопроизводства.

Доктор юридических наук,

профессор Ю. К. Толстой

Несмотря на многовековую историю исследования, вопрос о понятии владения до настоящего времени остается в гражданском праве одним из самых проблемных. Автор не ставил заведомо неразрешимой задачи раскрыть все аспекты многогранной проблемы понятия владения – в поле зрения исследования находятся лишь те из них, которые непосредственно связаны с институтом владельческой защиты. В первую очередь необходимо дать ответ на вопрос, являющийся стержневым в теории владения, а именно, является владение фактическим состоянием или субъективным правом.

Основы для исследования проблемы владения были заложены в юриспруденции Древнего Рима. Римская, а впоследствии и средневековая цивилистические школы использовали следующие понятия, связанные с реализацией правомочия владения: detentio или posses-sio naturalis (corporalis) – держание, понимавшееся так же, как «естественное владение», физическое владение вещью, составляющее материальную основу юридического владения; possessio ad interdicta – собственно владение, защищавшееся специальными исками, преторскими интердиктами, однако не приводившее к возникновению права собственности по давности владения;[1] ager vectigalis – владение субъекта наследуемого права аренды земельного участка; precario possidere – прекарное владение, т. е. владение вещью, переданной в пользование на доверительных началах до ее востребования собственником; pignus datum – владение залогодержателя; sequester – владение переданной на хранение до окончания судебного процесса спорной вещью; bonorum possessio – владение вещами, входящими в наследственную массу, разрешенное претором на время рассмотрения спора между претендентами на наследство, наконец, possessio ad usucapionem – давностное владение. Только лишь последнее рассматривалось как possessio civilis, опиравшееся на законное основание – justа causa; лишь оно могло преобразоваться в право собственности по давности владения (usucapio).

Рossessio ad interdicta в римском праве противопоставлено давностному владению, которое, помимо интердиктов, защищалось еще и петиторным вещным иском – actio Publicianаe.

В качестве субъектов detentio рассматривались арендаторы, узуфруктуарии, хранители, ссудополучатели, опекуны, прокураторы (лица, осуществлявшие представительство без поручения).

Римскому праву были известны владение possessio justa и possessio injusta (законное и незаконное); possessio bonae fidei и malae fidei (добросовестное и недобросовестное). Под незаконным владением понималось владение, приобретенное vi (с применением насилия), clam (посредством тайного похищения) или precario (т. е. в результате отказа по требованию собственника вернуть вещь, ранее полученную в прекарное владение). Недобросовестность владения имела место в случае осознания его неправомерности. Добросовестное владение имело юридическими последствиями возможность приобретения права собственности по давности (usucapio), защиту при помощи actio in rem Publiciana, приобретение права собственности на плоды вещи с момента их отделения. Значение института владения в римском праве состояло, во-первых, в обеспечении необходимого условия для пользования вещью собственником; во-вторых, в том, что владение являлось составным элементом почти всех способов приобретения права собственности, и, наконец, в-третьих, в предоставлении владению как таковому юридической защиты посредством интердиктов.[2]

Римская традиция понимала юридическое владение как неразрывное единство двух составляющих: corpus possessionis – фактического, реального господства лица над вещью, пребывания последней в его хозяйственном ведении и animus domini – намерения лица владеть вещью от своего имени, не признавая чьего-либо сильнейшего права. Понятие animus domini у римлян было взаимосвязано с causa possessionis – основанием приобретения владения. В споре о владении наличие animus domini предполагалось при представлении доказательств corpus possessionis; противной стороне следовало доказать, что фактическое владение основано на causa possessionis, следствием которого является не animus domini, а detentio alieno nomine. Общим правилом являлись стабильность основания приобретения владения и невозможность произвольного его изменения (nemo sibi causam possessionis mutare potest). Для изменения causa possessionis требовалось совершение фактических действий, явно свидетельствующих о намерении в дальнейшем владеть вещью от своего имени, причем не в отношении третьих лиц (продажа втайне от собственника арендованного имущества), а именно в отношении собственника, либо совершение сделки с собственником.

Таким образом, можно заключить, что под владением в римском праве понималось фактическое пребывание вещи в сфере хозяйственного господства владеющего субъекта, соединенное с особого рода субъективным волевым отношением последнего к характеру его связи с вещью, проявляемым вовне и воспринимаемым окружающими владельца участниками гражданского оборота. Анализ литературы по рассматриваемому вопросу позволяет сделать вывод, что как римской юриспруденции, так и традиционной теории владения нового времени свойственно признание приоритета именно за фактическим положением вещи и за субъективным отношением к ней владельца. В то же время, даже если согласиться с тем, что владение по римскому праву должно квалифицироваться исключительно как фактическое состояние особого рода в силу признания за ним особых юридических последствий, т. е. предоставления юридической защиты (что более не свойственно, как признают безоговорочно все исследователи, ни одному юридическому факту) и возможность преобразования в право собственности, ни в каком случае нельзя уйти от оценки его восприятия окружающими. Такой вывод должен быть сделан в отношении любого социума, в котором существуют регулируемые частным правом имущественные отношения, как бы примитивны и неразвиты они ни были.

Уместно вспомнить о том, что в теории владения в римском праве использовалось понятие custodia (хранение) – «всякое положение вещи, которое по общепризнанному эмпирическому подсчету вероятностей обеспечивает нашу власть над нею».[3] Различались объективная custodia (скрытое от окружающих удержание вещи в своем хозяйственном обороте) и субъективная, т. е. удержание, открытое и явное для всех окружающих. Для обеспечения такого явного для всех поведения действия лица должны содержать в себе определенный минимум, общепринятый в обществе и в большинстве случаев достаточный для надлежащего бытия владения, необходимую сумму предосторожностей, которую предполагается достаточной предпринимать в данных условиях для сохранения вещи в своей хозяйственной сфере. При наличии меньшего объема предусмотрительности вещь будет казаться брошенной или утерянной; при наличии большего речь пойдет о повышенной бережливости субъекта владения.

Итак, при исследовании понятия владения, даже в случае квалификации владения как факта, нельзя не признавать важности момента восприятия corpus и animus окружающими владеющего субъекта лицами. Очевидно, что это положение признавалось и римскими юристами. Данное наблюдение весьма полезно для дальнейшего определения юридической природы владения. Считаем возможным утверждать, что и в римском праве, для которого традиционным считается понимание владения как факта, центр тяжести идеи владения находился в восприятии его окружающими в единстве corpus possessionis и animus domini. Любопытно, что к такому же выводу приходит и английский исследователь римского права B. Nicholas, отмечая, что только этим объяснимы признававшееся римскими юристами сохранение владения за субъектом в случае оккупации его вещи посторонними лицами и предоставление ему владельческого интердикта. Таким образом, «римляне склонялись к трактовке владения как права, тем самым размывая грань между владением и собственностью, которую они в то же время так тщательно устанавливали».[4]