При таком положении вещей особенно резко бросается в глаза невыясненность в общественном мнении вопроса, к которому можно относиться различно по существу, но важность которого для будущего политического развития России отрицать невозможно, – вопроса об областной автономии»[6].
Ф. Ф. Кокошкин полагал, что областная автономия не является созданием государства в государстве. Она лишь «перенесенная часть законодательной деятельности одного и того же государства из центра на места, иначе говоря, распространение на область законодательства основного принципа местного самоуправления, в силу которого местные дела должны решаться местными выборными людьми»[7].
Как считал исследователь, областная автономия и местное самоуправление суть явления одного и того же порядка. Между ними нельзя провести резкой, принципиальной границы. «Во всяком сколько-нибудь развитом самоуправлении, – писал он, – всегда содержатся зачатки автономии, которые при известных условиях могут перейти в настоящее автономное устройство»[8].
Ф. Ф. Кокошкин подчеркивал, что для того, чтобы поставить вопрос об областной автономии правильно, следует прежде всего не смешивать понятий автономии и федерации. «Между автономным и федеративным устройством, – отмечал он, – есть сходство, заключающееся в том, что и здесь и там мы находим наряду с общегосударственным представительством местные законодательные собрания; но входящие в состав федеративного государства штаты или кантоны отличаются от автономных провинций нефедеративного государства двумя существенными чертами. Во-первых, они имеют не только свои местные законодательные собрания, но и свои особые, независимые от центральной власти правительства.…Напротив, автономная область… своего самостоятельного правительства иметь не может; высшим представителем правительственной власти в ней является наместник или генерал-губернатор, назначаемый главою всего государства и ему подчиненный. Во-вторых, в федерации местные законы издаются исключительно местным органом, без всякого участия центральной власти… В государстве же с автономным устройством провинций местное законодательство построено на началах взаимодействия провинциальных органов центральной власти»[9].
Ф. Ф. Кокошкин решительно выступал против бытовавшего в тот период в России мнения о том, что государственное единство России несовместимо ни с автономией, ни с федерацией. «Германия и Соединенные Штаты, – указывал он, – федерации, и тем не менее они представляют собой не «союзы самостоятельных областей»… а государства и притом государства, принадлежащие к числу могущественнейших держав в мире и ведущие мировую империалистическую политику, во всяком случае, с неменьшим успехом, чем наше отечество»[10].
Если даже федеративное устройство не ослабляет единства и могущества государства, подчеркивал Ф. Ф. Кокошкин, то тем менее можно видеть какую-либо опасность для них в областной автономии, которая является лишь высшей ступенью развития местного самоуправления.
По мнению ученого, ничто так не запутывает вопроса об автономии, как преувеличенные надежды или фантастические страхи, связанные с ним. «Нужно подойти к нему спокойно и просто, – считает он, – взглянуть на него трезво, как на деловой вопрос практической политики. В сущности, он сводится к следующему вопросу: нужны или нет в России местные законы? Если они не нужны, если Россией можно управлять посредством одних общих законов, «действующих на всем пространстве Империи», то, конечно, не нужна и автономия. Но ответ на предыдущий вопрос ясен сам собой. Даже в настоящее время, при общей системе бюрократического централизма, после нескольких десятилетий политики, стягивающей все к центру и стирающей все местные особенности, в России тем не менее во многих областях действуют местные законы, как, например, особые гражданские законы в Польше и Закавказье. Очевидно, и в будущем наряду с общими законами должны действовать и местные. А если необходимы местные законы, то нужны и местные законодательные учреждения. Члены Государственной Думы, как представители всего народа, должны обсуждать и решать общегосударственные дела; местные дела, в том числе и местные законы, должны быть предоставлены местным выборным людям»[11].
Ф. Ф. Кокошкин полагал, что издание местных законов общегосударственным народным представительством было бы не только принципиально неправильно, но и совершенно нецелесообразно практически. «Представим себе, например, Россию с Государственной Думой, но без всякой местной автономии, – писал он. Положим, что в Царстве Польском, где действует особая ипотечная система, обнаруживается настоятельная потребность в каком-либо изменении этой системы. Прежде всего потребность эта никак не может рассчитывать на быстрое удовлетворение. В сравнении с делами общегосударственными она всегда будет казаться маловажной, а опыт Западной Европы показывает, что даже в государствах, меньших по размеру и менее нуждающихся в реформах, чем Россия, парламенты с трудом справляются со всеми текущими общегосударственными делами. Местная нужда будет годами оставаться неудовлетворенной к справедливому неудовольствию местного населения. Далее, если до нее и дойдет наконец очередь, вопрос о местном законе будет решаться собранием, в котором 19 членов из 20 не будут иметь ни ясного о нем понятия, ни живого интереса к нему; в лучшем случае, большинство будет руководствоваться мнением депутатов данной области… Но эти депутаты, избранные для обсуждения и решения дел общегосударственных совместно с выборными от других местностей Империи, не могут быть признаны достаточным и компетентным представительством края для решения его местных дел; они не могут заменять собой местного собрания так же, как гласные от того или иного уезда в губернском собрании не могут заменить собой уездное собрание и вместо него решать уездные дела. Единственным компетентным органом для обсуждения местных законов является местное представительное собрание»[12].
Рассматривая вопрос о том, будет ли уничтожено единство Российского государства в случае, если в какой-либо части Империи наряду с общими законами, издаваемыми императором при участии Государственной Думы, будут действовать в известных отношениях местные законы, издаваемые также императором при участии областной думы, Ф. Ф. Кокошкин подчеркивал, что ответ на этот вопрос может быть только отрицательным.
«В самом деле, – писал он по этому поводу, – в чем же заключается опасность для государственного единства? В самом существовании местных законов наряду с общими? Но тогда единства у нас и теперь нет. В том, что пределы местного законодательства могут быть раздвинуты слишком широко? Но ведь эти пределы будут установлены общеимперским законом, т. е. решением Государственной Думы, утвержденным Императором. Или можно опасаться, что областная дума выйдет из пределов своей власти и захватит полномочия, ей не принадлежащие? Но ее решения для того, чтобы войти в законную силу, должны получить санкцию монарха. Или, наконец, опасаются того, что население автономной области совершенно не станет сообразоваться с общими законами и попытается отделиться от России? Но тогда причем тут автономия? Если в какой-нибудь части населения Империи окажется желание и решимость произвести восстание, оно произведет его и без автономии и даже без нее скорее, чем с нею»[13].
Ф. Ф. Кокошкин подчеркивал, что прежде чем говорить об опасностях, угрожающих будто бы государственному единству России со стороны автономии, необходимо дать себе ясный отчет: в чем выражается это единство и чем оно поддерживается?
«Юридически, – рассуждал он, – государственное единство заключается не в централизации и не в административном и законодательном «единообразии», а в верховенстве (суверенитете) центральной государственной власти. Местная автономия не нарушает государственного единства, если она устанавливается общегосударственным законом, определяющим ее границы, и если наряду с местными представительствами существует общегосударственное, в котором участвует и население автономных областей.
Внешними, материальными средствами для поддержания государственного единства являются единство армии, иностранных сношений и общегосударственных финансов. Все эти отрасли государственной деятельности остаются всецело в руках центральной власти при самой широкой автономии»[14].
Однако главной и наиболее прочной опорой государственного единства Ф. Ф. Кокошкин считал сознание всем населением общности его политических интересов. «Для того, чтобы такое сознание могло развиваться и крепнуть, – писал он, – не нужно ни этнографической, ни культурно-бытовой однородности всего государства, но необходимо, чтобы интересы одних его частей не приносились в жертву интересам других, чтобы объединение было выгодно для всех и чтобы оно не препятствовало широкому удовлетворению местных нужд. А там, где местные нужды могут быть удовлетворены лишь путем местного законодательства, правильное отношение между государством и его частями может быть достигнуто лишь установлением автономии, и она в этом случае является необходимым средством для сохранения и упрочения государственного единства»[15].
